14 июня.
[…] Спор за обедом о том, что писать молодым писателям. […] Гале и Лене кажется, что без России пропасть, мы же доказывали, что именно писателю хорошо, только нужно осознать трагичность положения.
— Все равно, высоту или падение, — говорил Ян. — Все зависит от таланта, от серьезности.
И. И. говорил, что для писателя главное расти духовно. — «Нужно самому решить, что делать, и тогда все будет. Я в 25 лет Россию переворачивал и не ждал никаких вождей». […]
16 июня.
Во время обеда пришла А. Ос. [Фондаминская. — М. Г.], принесла сыру и черного хлеба. У нас, к счастью, были пирожки без мяса и я могла ее угостить. Потом сидели в саду. Говорили об их осеннем путешествии со Степунами в Печеры, а затем по Латвии. В Печерах они хотят пробыть недели 3. Потом говорили об издании книг. […] Скабарь советовал издавать книги в Риге, бумага гораздо дешевле, как и труд. […]
17 июня.
Писала, дошла до квартиры близь Собачьей площадки5. […]
20 июня.
[…] Разбирала письма. Попалось [письмо. — М. Г.] Катаева с белого фронта.
[Это письмо сохранилось в архиве. Написано оно химическим карандашом, без Ъ, но с Ѣи i. Привожу текст:]
15 окт. [год написан неразборчиво. — М. Г.], ст. Вапнярка.
Дорогой учитель Иван Алексеевич,
Вот уже месяц, как я на фронте, на бронепоезде «Новороссии». Каждый день мы в боях и под довольно сильным артиллерийским обстрелом. Но Бог пока нас хранит. Я на командной должности — орудийный начальник и командую башней. Я исполняю свой долг честно и довольно хладнокровно и счастлив, что Ваши слова о том, что я не гожусь для войны — не оправдались. Работаю от всего сердца. Верьте мне. Пока мы захватили 5 станций. Это значительный успех. Часто думаю о Вас. Несколько раз читал Ваши стихи в «Южном Слове». Они прекрасны. С каждым новым Вашим стихотворением я утверждаюсь во мнении, что Вы настоящий [у Катаева «настоящой». — М. Г.] и очень большой поэт. Завтра напишу Вам большое письмо с приложением своих стихов, которые прошу пристроить в Одессе куда-нибудь, напр. в «Россию». Привет Вере Николаевне. Ваш Валентин Катаев6.
24 июня.
[…] С М. Ал. [Алдановым. — М. Г.] провела часа два а deux. Он обрадовался мне. Гостиницей доволен. Рассказывал о нашем кружке. У Аминадо, бедного, отец умирает. К Зайцевым приехала сестра Бори. Она хочет постричься в монастырь. Верочка летом хочет тоже жить при обители, сначала и Борис думал там провести «каникулы», но испугался плохого стола. От жизни в Пюжере он в восторге, много наработал. Ходосевичи нашли себе место недалеко от Парижа, куда скрываются время от времени. Мережковские только на этих днях приезжают в Ле Каннэ. […]
М. Ал. хочет попробовать жить здесь, посмотреть, можно ли будет, или приезжать с Таней [Т. М. — жена Алданова. — М. Г.] сюда на несколько месяцев. Боится, что Тане будет скучно. Я уговариваю — если есть знание языков и умение играть в бридж — везде и всегда желанный член общества.
25 июня.
Вчерашний обед прошел «на ять»… М. Ал. рассказывал о примирении (у Цетлиных) Мережковских с Вишняком и Ходасевичами. […] Алданов рад. […] Говорили долго о Мережковских. И. И. [Фондаминский. — М. Г.] думает, что на З. Н. находит минутами злоба и она начинает кого-нибудь костить. […] Ян был в ударе, хорошо говорил о Мережковском, что когда ему не нужно чего-нибудь добиваться, бывает умен, блестящ, но затем может нести околесину. И. И. говорил, что хотел бы устроить «Лигу благоприятного отношения среди писателей». […]
28 июня.
Скабарь так и сияет: вернулись с острова, где провели целый день, и мы — Галя, он и я — купались. […] Как мне жаль его, не может и 300 фр. получить в месяц с «П. H.», a работает по целым дням. […]
29 июня.
[…] Обед у нас прошел весело. Ян читал выписки из дневника Блока. […] В связи с этим М. Ал. поднял вопрос, может ли большой поэт быть глупым человеком. Ян думает, что нет, что настоящий поэт должен быть умен.
— А, может быть, в поэзии главным образом химия слов? Ведь музыканты бывают глупы, да и ученых я много знал глупых, — сказал М. Ал.
— Ну, музыкантов я мало знаю, — сказал Ян, — а у ученых, может быть, развита лишь одна часть мозга, а потому они кажутся в жизни глупыми. Но поэт должен осознавать мир, вспомним Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Фета. […]
1 июля.
[…] К пяти к Фондаминским. […] Занимала всех Лопатэн [Лопатина. — М. Г.]. Много рассказывала о Толстых. Алданов все расспрашивал. Возникали и споры, т. к. Ек. М. не любит Толстых и относится даже к Л. Н. пристрастно, а Ян как раз очень страстен. […]
3 июля.
Весь день читала «Откровенные рассказы странника духовному своему отцу». Вот, что все время было нужно. […]
9 июля.
Начала читать Huxley. Кажется, прав М. Ал. — писатель очень интересный. […]
Обедали у нас Фондаминские. […] Прощаться было грустно, как всегда, когда кончается один период жизни. […]
16 июля.
[…] Опять читала К. Леонтьева и опять восхищалась оригинальностью его личности, умом, тягой к красоте и смелостью суждений, мысли. […]
18 июля.
Только что вернулись от Кугушевых. […] Сидели в доме с закрытыми ставнями, т. к. дул сильнейший мистраль. М. А. рассказывала свою жизнь. Ее первый муж был душевно-больной и десять лет она оставалась соломенной вдовой. Плевако подавал ее прошение о разводе царю. Ал. III отказал. […]
20 июля.
Вчера мы с Леней отлично провели день. Были утром в Juan les Pins. Алданов в воде очень жив и весел. […] решили дойти до Канн водой. […]. […] Леня весь так и сиял. Он в море, как дома — ловил морские звезды, искал ежей и вдруг, увидав спрута, кинулся за ним и ловко схватил. […]
Под платанами увидали Мережковских. […] с ними был молодой человек. Оказалось, сын Шаляпина Федя. […] Они [Мережковские. — М. Г.] с Шаляпиным мастерят фильму. […]
23 июля.
[…] Ян рассказывал о разговоре с М. Ал. [Алдановым. — М. Г.], который спрашивал Яна, чем он утешается — [неразб. написанное слово. — М. Г.] верой в Бога и, вероятно, сильной любовью к жизни. — Да, это самое мудрое, что можно ответить, — согласился М. Ал. — Вы вообще самый мудрый человек, какого я только знаю! Я засмеялась. Ян и мудрость. Впрочем, он не мудр с житейской точки зрения, а с высшей — он, конечно, мудр. […]
29 июля.
Мы все поехали в Канн, думали проехать в Траяс, но пришлось бы ждать поезда целый час. Решили отправиться на остров Св. Маргариты. Там, действительно, хорошо. Цикады, густой запах пиний, безлюдность, глушь, море. Купались. […] Весело не было. Ян был подавлен и его настроение передавалось всем. Что с ним? Я никогда не видала его таким подавленным. Не пишет, плохо спит, из-за пустяков сердится. Боже, как хотелось бы хоть одно лето провести легко и весело. […]
Ян бранил Галю за то, что она не работает — «Почему-то хотят все, что пишут, печатать. А нужно писать всегда. Ведь, если начнешь ничего не делать, в кафе ходить, то так и тянет. А писать, работать — нужно втянуться» […]
31 июля.
[…] Ян в лучшем настроении. Во время прогулки он вел с нами разговор на литературные темы. Он только обескураживает Лося насчет исторических романов, — до чего это бунинская черта, кто близко — тот ничего не может делать. […] А на Леню это подействовало. А на самого Яна как действовали братья уверяя, что он ничего не знает и ни о чем писать не может. А между тем, Юлий Ал. считал его очень талантливым.
