Естественно, на войне редко бывает так, что все планы и решения выполняются безукоризненно, точно и в срок. Реальная ситуация настолько сложна и динамична, что всего просто физически не учтешь. К примеру, мы предполагали, что ваххабиты, окопавшиеся в селах Карамахи и Чабанмахи, будут сопротивляться отчаянно. Но не до такой же степени, чтобы, обвязавшись гранатами, бросаться в гущу наступающих и гибнуть, унося за собой и жизни наших ребят.
Как позже выяснилось из показаний пленных, местные (дагестанские и даже чеченские) ваххабиты были настроены менее жестко, рассчитывая на амнистию и другие поблажки нашего российского законодательства. А кроме того, у них здесь были семьи (ранее мы дали возможность уйти из зоны боевых действий по «зеленому коридору» детям, женщинам и старикам), дома, имущество, приусадебное хозяйство. В глубине души местные жители не были заинтересованы в тотальном разрушении всего, что нажито (неважно, праведным или неправедным путем). Однако в рядах ваххабитов в Кадарской зоне было немало наемников из дальнего зарубежья. Эти люди, конечно, считали, что с ними россияне церемониться не будут.
Они сами отвергли всякие законы цивилизованного мира и были уверены, что и по отношению к ним мы учиним беспредел.
Конечно, это была их ошибка. Даже захваченных в плен наемников мы впоследствии пытались судить по соответствующим законам. Однако в тот момент «дикие гуси», прошедшие школу Хаттаба, и сами не сдавались, и местным ваххабитам не давали расслабиться, и дрались отчаянно, как камикадзе.
К сожалению, к такому сопротивлению не все наши солдаты оказались морально готовы. И вот в один из моментов наступления, когда ваххабит-самоубийца с истошным криком «Аллах акбар» бросился из окопа на спецназовцев, подорвал гранатой себя и одного нашего солдата, а еще одного ранил, наши ребята дрогнули и откатили назад.
С командного пункта хорошо просматривался крутой склон с нижней окраиной села Чабанмахи, где происходили эти события. Мы с Лабунцом все видели через бинокли… И тут я не стал вмешиваться. Думаю, пусть Михаил Иванович сам разберется, не буду его за рукав дергать в такой напряженный момент. Тем более, это его люди забуксовали, он их знает и по фамилиям, и в лицо, и по характеру. Я лишь косил глазом и прислушивался, как бы невзначай, какие команды он по этому поводу отдает подчиненному офицеру. Хотя, конечно, равнодушным оставаться не мог. Во-первых, хоть это были и внутренние войска, но все же наши. Во-вторых, атака спецназа на южной окраине Чабанмахи не являлась автономной, а была тесно связана с общим ходом операции. От спецназовцев косвенно зависели действия подразделений и частей на других участках. Короче говоря, оттого, что на южном склоне Чабанмахи кто-то затормозил, задержка могла возникнуть и в других местах, поскольку бандиты получили возможность для маневра — могли перебросить часть сил и средств на соседние направления.
Слышу, Михаил Иванович связался с командиром отошедших со своего рубежа спецназовцев:
— Что там у тебя происходит? Почему завяз?
Лабунец, прижимая к щеке радиостанцию, не отрывает от глаз бинокля.
— Давай, быстренько разберись в обстановке, уточни задачу — каждому, если нужно, перегруппируйся и иди вперед! Из-за вас все может затормозиться…
Спустя время, уже более жестким тоном, Михаил Иванович наехал на подчиненного:
— Что ж ты врешь?! Какая атака? Какое там упорное сопротивление? Я ж вижу отсюда, как твои бойцы по дворам за курами гоняются… Ты что, решил там заодно и пообедать за чужой счет?! Ну, я тебе, блин, устрою подведение итогов!
Через несколько минут с металлом в осипшем голосе:
— Если через три минуты в атаку не пойдешь, я тебя минометами накрою! Ты понял меня?! Я тебе дам чужих кур, ты у меня наобедаешься!..
Лабунец на грани срыва, из глаз — искры, желваками играет, еле сдерживается, чтоб чего худшего не наобещать горе-командиру, а меня даже смех стал разбирать. Пришлось отвернуться, чтоб улыбку никто не увидел на моем лице.
Тут Леонтий Павлович Шевцов (генерал-полковник, курировавший операцию от МВД, но до поры до времени не вмешивавшийся в ситуацию, чтоб нам не мешать) подошел к Лабунцу:
— Михаил Иванович, минометами не надо, не волнуйся, я сейчас разберусь на месте, а ты спокойно управляй боем…
С этими словами сел на БТР и поехал на окраину Чабанмахи, где увязли спецназовцы.
Спустя какое-то время командир отряда коротко доложил: «Атакую», и дело пошло.
Возвращается Леонтий Павлович, мы с Лабунцом спрашиваем:
— Что вы с ним сделали?
— Что надо, то и сделал, — хитро улыбнулся Шевцов.
Так мы и не узнали, какие меры воздействия применил Леонтий Павлович, но главное — дело было сделано: спецназ в атаку пошел, накрывать их минометами не пришлось. (Да и вряд ли Михаил Иванович на это пошел бы. Пригрозил просто.)
— Но все равно, подведение итогов я ему устрою, — сердито ворчал Лабунец, имея в виду командира-спецназовца, — дождется он наград от меня!
На протяжении всей операции в Кадарской зоне это был единственный случай, когда Лабунцу понадобилась помощь со стороны. Ни в каких подсказках Михаил Иванович не нуждался. Работа его была безукоризненной. Мне оставалось только координировать действия сил и средств по разгрому бандитов в этой операции.
Я удивлялся его выносливости. Он не спал сутками, не ослаблял управление подчиненными войсками, не забывал ни одной детали в развитии боя, мгновенно принимал единственно верное решение. Он был требователен к своим офицерам, но в то же время жалел солдат, не гнал их под пули врага бездумно, ради сомнительного успеха, ел из солдатского котелка, если удавалось часок-другой отдохнуть — спал в БТР, который стоял рядом с командным пунктом. Для меня Лабунец — настоящий окопный генерал, чуждый политических интриг.
Когда позже, в марте 2000 года, огромный отряд Руслана Гелаева (около 1 000 боевиков) вошел в село Комсомольское, операцией по его уничтожению руководил Лабунец. Личный вклад Михаила Ивановича в разгром гелаевцев трудно переоценить. Практически операцией в Комсомольском завершилась активная фаза боевых действий в Чечне. После этого у противника уже не осталось сил, чтобы держать инициативу в своих руках и навязывать нам правила игры. Сотни бандитов были уничтожены, многие десятки захвачены в плен. Под Комсомольским мы одержали заметную победу.
Неудивительно, что результатом этой операции явилось то, что генерал-полковник М. Лабунец был представлен к званию Героя России. Однако представление это надолго завязло где-то в высоких московских кабинетах.
— Как же так? — спросил я у тогдашнего главкома внутренних войск.
— Министр против, — ответил он мне.
— Как же так? — осмелился я спросить у министра внутренних дел РФ.
— Главком не представляет, — сказал министр.
Я только руками развел. Замкнутый круг какой-то! Было обидно за Михаила Ивановича — настоящего пахаря войны, достойного высокой награды. Сам за себя он никогда не просил, он чужд этой порочной практики — выбивать ордена для себя (хотя и такие есть генералы!). За других вступался, доказывал, что тот или иной человек заслужил поощрения. Мне кажется, он и не ждал ничего за свой ратный труд. Тем более что был в курсе: наверху его не очень жалуют; официально хвалят, но у некоторых начальников на него зуб — из-за солдатской прямолинейности, вспыльчивости, презрения к аппаратным правилам игры…
И все же не только я, многие военные (да и не военные тоже) уважали Лабунца, считали его героем и хлопотали о достойной награде. Через несколько лет Михаилу Ивановичу все же вручили Золотую звезду. Это было логично и справедливо, хотя Лабунец уже и не ожидал, что удостоится столь высокого звания. Я искренне радовался вместе с ним, поздравил боевого товарища.
В последнее время видимся мы редко. У Михаила Ивановича забот хватает, весь в делах, хотя уже и уволился в запас. Но я знаю, что он выдержит все, не расслабится, будет достойно нести свой крест. И я горжусь, что служил с ним рядом, что мог опереться на его крепкое плечо. Если бы у нас в Вооруженных Силах все командиры были такие, как Лабунец, половину проблем решили бы безо всяких реформ и без политического ажиотажа.
