Для простоты отсчета? Я покачал головой. Хлебнул виски, но ничего не почувствовал. Ни вкуса, ни запаха. Желудок словно окаменел.

– И что ты теперь собираешься делать? – спросила толстушка, положив руку на мое колено.

– Не знаю, – ответил я. – Для начала – выбраться отсюда. Не сидеть же здесь до скончания века. Выберусь – там и подумаю.

– Может, еще что-нибудь объяснить? – спросил Профессор.

– Да нет… – ответил я. – Спасибо.

– Ты очень зол на меня?

– Есть немного, – признался я. – Да что толку? Все так неожиданно, что я не успел как следует переварить. Наверно, чуть позже я бы рассвирепел. Но, видимо, уже не успею…

– Если честно, я не хотел объяснять тебе все так подробно. Наверное, такие вещи лучше не знать заранее. По крайней мере, тебе было бы легче. Но пойми: ты ведь не умрешь. Твое сознание будет жить вечно!

– Какая разница, – пожал я плечами. – Я же сам попросил рассказать. Все-таки это моя жизнь. И уж если ее выключают, я не хочу, чтобы кто-то щелкал рубильником втайне от меня. Дальше я уже сам о себе позабочусь. Где тут выход?

– Выход?

– Ну, отсюда же есть какой-то выход?

– Есть, но далеко, и по дороге – гнездо жаббервогов…

– Ну и ладно. Чего мне теперь бояться?

– Ну, смотри. Спустишься со скалы к воде. Вода уже унялась, можно спокойно плыть. Поплывешь на юго-юго-запад. Я тебе посвечу. Когда доплывешь, увидишь в скале нору. Через эту нору доберешься до канализационной шахты. А уже через шахту выйдешь к тоннелю метро.

– Метро?

– Да. Линия Гиндза, аккурат между Аояма-иттёмэ и Гайэнмаэ.[71]

– Но почему метро?

– Тоннели метро – вотчина жаббервогов. Днем еще ничего, но с наступлением ночи эти упыри хозяйничают даже на станциях. Чем больше новых веток метро люди прокапывают под городом, тем вольготнее эти твари чувствуют себя у нас под ногами. Как будто проходы в земле роются специально для них. То и дело нападают на служащих метро и обгладывают их до костей.

– А почему об этом никто не слышал?

– Если об этом объявить официально, начнутся страшные вещи. Кто захочет тогда работать в метро? И кто станет им пользоваться?.. Само собой, те, кому следует, в курсе – потому и строят стены потолще, замуровывают все дыры, заботятся о ярком освещении и, вообще, стоят начеку. Но все их усилия напрасны. Жаббервогам это – что слону дробина. Эти гады живо проломят любую стену и перегрызут любой кабель.

– А где, судя по карте, мы находимся сейчас?

– Сейчас? Э-э… Примерно под храмом Мэйдзи. Ну, может, чуть ближе к Омотэсандо.[72] Я сам представляю довольно смутно. Но все равно другого выхода нет. Дорога местами очень узкая, все время петляет. Придется какое-то время помучиться, но, во всяком случае, не заблудишься. Прямо отсюда ты будешь двигаться в направлении Сэндагая. Имей в виду, что гнездо жаббервогов будет примерно под Национальным стадионом. Там дорога побежит направо, под бейсбольное поле Дзингу, а потом под Картинную галерею, и на линии Гиндза ты выйдешь на бульвар Аояма. Вся дорога займет часа два. Уловил?

– В общем, да.

– Гнездо жаббервогов постарайся пройти как можно быстрее. Это самое опасное место, их там уйма. На путях гляди в оба: высокое напряжение и каждую минуту проносятся поезда. Ты попадаешь в самый час пик. Было бы досадно столько преодолеть, а потом угодить под поезд.

– Хорошо. Буду глядеть в оба, – ответил я. – А вы-то как же?

– Я вывихнул ногу. К тому же наверху мне не уйти от Системы и кракеров. Так что я пока отсижусь, здесь меня никто не достанет. Хорошо, что вы принесли еду. Ем я мало, на этом запасе протяну дня три-четыре. Так что иди первым, за меня не беспокойся.

– А как быть с излучателями? Чтобы выбраться, нам нужны два. Но тогда вы останетесь без защиты.

– Забирай с собой внучку, – ответил Профессор. – Она проводит тебя и вернется за мной.

– Да, конечно, – отозвалась толстушка.

– А если с ней что-нибудь случится? Вдруг догонят?

– Не догонят, – сказала она.

– Ты не смотри, что она маленькая. Многим взрослым даст фору. Я за нее спокоен. В крайнем случае, я не пропаду. Были бы вода, батарейка и проволока – примитивный отпугиватель я как-нибудь смастерю. Конечно, не очень мощный, но я эти места знаю, уж как-нибудь прорвусь. Ты уже заметил, что я везде разбрасывал проволочки? Жаббервоги их не выносят. Минут на пятнадцать-двадцать это их выбивает из колеи.

– Какие проволочки? Скрепки?

– Да-да. Скрепки лучше всего. Дешевые, места не занимают, намагничиваются сразу. И бусы из них легко изготовить. Скрепки – идеальное сырье.

Я сунул руку в карман ветровки, вытащил пригоршню скрепок и протянул ему.

– Этого хватит?

– Ух ты! – восхитился Профессор. – Ты меня просто спасаешь. А то я пока сюда шел, почти все разбросал. Ты все-таки смышленый парень… Эх, жалко, что все так вышло. Такая голова!

– Ну что, дед, мы пошли? – спросила толстушка. – Времени мало.

– Береги себя, – сказал старик. – Сама знаешь – жаббервогам палец в рот не клади.

– Не волнуйся. Я скоро вернусь, – пообещала она и чмокнула деда в лоб.

– Поверь, я действительно страшно раскаиваюсь в том, что сделал с тобой, – произнес Профессор. – Если б я мог поменяться с тобой местами, я бы не колебался. Все-таки я прожил свою жизнь и вполне ею доволен. А тебе, конечно, рановато… Тем более, что все это так вдруг… Ты и подготовиться не успел. И, наверное, много чего недоделал в этом мире.

Я, не говоря ни слова, кивнул.

– Но не надо слишком бояться, – продолжал он. – Уверяю тебя: это не смерть. Это вечная жизнь. Главное – там ты сможешь вернуться к себе. По сравнению с тем здешний мир – всего лишь мираж. Помни об этом.

– Идем, – сказала толстушка и взяла меня за руку.

Смотритель приглашает нас к себе. На кухне ставит чайник, вскоре приносит его в комнату и наливает нам чаю. В холодном Лесу мы продрогли, и горячий чай оказывается кстати. Все время, пока мы пьем чай, шум ветра не утихает.

– Этот чай я собираю в Лесу, – говорит Смотритель. – Летом сушу его в тени. А потом пью всю зиму. И укрепляет, и бодрит.

– Очень вкусно, – говорит она.

У чая приятный запах и сладковатый вкус.

– Что за травка?

– Названия не знаю, – говорит юноша. – Растет в Лесу, пахнет приятно – вот я и придумал ее заваривать. Невысокая, зеленая, цветет в июле, когда я собираю листья и засушиваю. А звери очень любят ее цветы.

– Сюда и звери приходят?

– Да, но только до осени. Зимой их в Лесу не увидишь. Пока тепло, они приходят по трое, по четверо, и мы с ними играем. Я чем-нибудь их кормлю. Но с приходом зимы звери не приближаются к Лесу. Даже зная, что здесь их всегда угостят. Зимой я всегда один.

– Может, перекусите с нами? – предлагает она. – Мы захватили с собой бутерброды и фрукты. Нам все не съесть. А?

– Спасибо, – отвечает он. – Я уже давно не ел то, что готовят другие. А у меня есть суп из лесных грибов. Хотите?

– С удовольствием, – говорю я.

Втроем мы едим сэндвичи, грибной суп, фрукты. Запиваем чаем. За едой мы почти не разговариваем. И только гул ветра, словно прозрачная вода, нарушает тишину комнаты. Звяканье ножей и вилок утопает в этом гуле и звучит как-то нереально.

– Значит, из Леса вы совсем не выходите? – спрашиваю я у Смотрителя.

– Нет, – качает он головой. – Так положено. Я должен все время быть здесь и присматривать за станцией. Может, когда-нибудь меня на этой работе заменят. Когда это будет, не знаю, но если так произойдет, я смогу возвратиться в Город. А до тех пор нельзя. Я не должен делать из Лесу ни шага. Каждые три дня обязан дожидаться ветра.

Кивнув, я допиваю чай. Странный гул висит в воздухе не так много времени. Часа два или два с половиной. Но теперь кажется, будто этот странный, отсутствующий ветер пытается утащить за собой все и вся. Как, должно быть, тоскливо слышать этот гул каждый день в огромном пустом Лесу, представляю я.