В ожидании зеленого я положил ладони на руль и широко зевнул.

Прямо перед нами пыхтел грузовик, навьюченный до небес гигантскими рулонами бумаги. Справа остановился белый спортивный «скайлайн», в котором сидела молодая пара. Трудно сказать, ехали они на какую-то вечеринку или возвращались с нее, но у обоих на лицах читалась беспробудная скука. Женщина, высунув из окна руку с двумя серебряными браслетами на запястье, смотрела на меня. Не потому, что я был ей чем-либо интересен, – просто больше смотреть не на что. Будь на моем месте вывеска «Денниз»[51] или дорожный знак, в ее взгляде ничего бы не изменилось. От нечего делать я тоже внимательно ее разглядывал. Красавица незапоминающегося типа, какую можно встретить где угодно. В большинстве мыльных опер актрисы с таким лицом играют лучшую подругу главной героини – ту самую, которая спрашивает за чашкой чая в кафетерии: «Что с тобой, милая? В последнее время ты сама не своя!» На этом их роль обычно заканчивается, и как только они исчезают с экрана, вспомнить лицо уже невозможно.

На светофоре зажегся зеленый, и пока грузовик перед нами лениво трогался с места, белый «скайлайн», пижонски взревев, унесся вперед вместе с оглушительным хитом «Дюран Дюрана».[52]

– Следи за машинами сзади, – попросил я толстушку. – Заметишь хвост – сразу говори.

Она кивнула и повернулась назад.

– Думаешь, за нами следят?

– Не знаю, – ответил я. – Но лишняя осторожность не помешает. Ты будешь гамбургер? Это быстрее всего.

– Что угодно.

Я заехал в ближайший «драйв-ин». Официантка в красном мини просунула в окошко поднос и спросила, чего мы желаем.

– Двойной чизбургер, картошку-фри и горячий шоколад, – заказала толстушка.

– Обычный гамбургер и пиво, – попросил я.

– Прошу извинить, но пиво мы не отпускаем, – сказала официантка.

– Обычный гамбургер и колу, – поправился я. Да, плохи мои дела: чтобы требовать пиво в «драйв-ине», нужно совсем свихнуться.

В ожидании заказа мы то и дело оглядывались, проверяя, нет ли хвоста, но ни одна машина за нами не последовала. Ну еще бы: станет нормальный шпик заезжать на одну стоянку с объектом. Наверняка припарковался где-нибудь неподалеку и ждет, когда мы снова вырулим на дорогу. Я перестал вертеть головой и машинально отправил в желудок гамбургер и листик салата размером с талон на скоростное шоссе. Толстушка же обстоятельно, с явным удовольствием уплела свой чизбургер, жизнерадостно схрумкала картошку и маленькими глоточками выпила шоколад.

– Хочешь картошки? – спросила она между делом.

– Нет, спасибо.

Она вычистила картонную тарелку до крошки, допила оставшийся на донышке шоколад и слизала с пальцев капли кетчупа и горчицы. Просто не девушка, а ходячий аппетит.

– Насчет твоего деда, – сказал я. – Значит, сперва мы должны пробраться в лабораторию, так?

– Пожалуй. Возможно, остались какие-то следы, которые подскажут, где искать его дальше. Там я уже разберусь.

– Но как мы туда попадем, если рядом – гнездо жаббервогов, а ваш генератор ультразвука вышел из строя?

– Об этом не беспокойся. В офисе есть переносной излучатель. Не такой сильный, конечно. Но на несколько метров вокруг того, кто его несет, поле держит неплохо.

– Тогда проблем нет, – успокоился я.

– Правда, есть одна сложность, – продолжала она. – Батареек излучателя хватает только на полчаса. Потом он автоматически выключается и требует подзарядки.

– Весело, – криво усмехнулся я. – И сколько длится зарядка?

– Пятнадцать минут. Тридцать работает, пятнадцать заряжается. Полчаса – это как раз дорога от офиса до лаборатории, потому дед и сделал его небольшим – чтоб нести легче.

Я вздохнул и ничего не сказал. Ладно. Все же лучше, чем ничего.

Вырулив с ресторанной стоянки, я заехал в круглосуточный супермаркет купить пару банок пива и карманную бутылку виски. Вернувшись в машину, выпил все пиво и четверть виски. На душе немного полегчало. Оставшееся виски плотно закрыл, передал толстушке, и она спрятала бутылку в рюкзак.

– Зачем ты столько пьешь? – спросила она.

– Наверно, чтоб не было страшно, – ответил я.

– Мне тоже страшно, но я же не пью.

– Нам с тобой страшно от совершенно разных вещей.

– Не понимаю.

– Чем старше человек, тем больше в его жизни того, чего уже не исправить.

– И тем сильнее он устает?

– Ага, – кивнул я. – И это тоже.

Она протянула руку и коснулась моего уха.

– Не волнуйся. Все будет хорошо. Я всегда буду рядом, – тихо сказала она.

– Спасибо, – ответил я.

Подъехав к офису ее деда, мы вышли из машины. Я надел рюкзак. Живот болел зверски. Будто по нему садистски медленно, один за другим, проезжали грузовики с кирпичом. Это всего лишь боль, повторял я про себя, точно мантру. Физическая боль, ничего общего со мной не имеющая. Я собрал в кулак остатки самоуважения, вытряхнул из головы мысли о больном животе и поспешил за толстушкой к зданию.

Молодой громила-охранник на входе потребовал «предъявить удостоверение жильца». Толстушка достала из кармана пластиковую карточку и вручила ему. Охранник вставил карточку в прорезь компьютера на столе, проверил на мониторе ее имя и номер апартаментов – и лишь затем, нажав кнопку, отпер нам дверь в вестибюль.

– Это очень специальное здание, – объяснила толстушка, пока мы с нею пересекали огромный зал. – Все, кто входит в это здание, связаны с тайнами, для охраны которых требуется система абсолютной безопасности. Здесь, например, проводятся научные исследования особой важности, какие-нибудь сверхсекретные переговоры – ну, и так далее. Как ты видел, охрана у входа устанавливает личность и цель визита, а затем до последнего шага отслеживает телекамерами, действительно ли человек идет куда заявил. Так что любым хвостам, даже просочись они за нами в вестибюль, все пути дальше будут перекрыты.

– Значит, охране известно, что твой дед прокопал у себя дырку под землю?

– Кто их знает… Но вряд ли. Еще когда это здание строилось, дед заказал особую планировку с выходом в Подземелье, но об этом знали только два человека: домовладелец и архитектор. А строители считали этот выход обычной вентиляционной отдушиной. По-моему, даже все официальные чертежи в этом месте подделаны.

– Представляю, сколько денег он на это ухлопал… – сказал я.

– Конечно. Но денег у деда хватает, – сказала она. – И у меня тоже. Я ведь ужасно богатая. Сначала наследство от родителей получила, потом страховку. А уже из этого построила сверхкапитал на бирже.

Она достала из кармана ключ, отперла дверь лифта, и мы вошли в огромный металлический гроб.

– На бирже?

– Ну да. Меня дед в акции играть научил. Собирать информацию, анализировать рынок по биржевым сводкам, обходить налоги, деньги за границу пересылать и все такое. Акции – интересная штука. Никогда не играл?

– Да как-то нет… – пожал я плечами. Если честно, за всю свою жизнь я даже депозитного счета ни разу не открыл.

– До того, как стать ученым, дед работал биржевым маклером. Но потом у него скопилось столько денег, что он и сам не знал, куда их девать, а потому бросил биржу и подался в науку. Здорово, да?

– Здорово, – кивнул я.

– Дед всегда лучший. Чем бы ни занимался.

Как и в прошлый раз, лифт ехал так медленно, что было непонятно, поднимается он или опускается. Как и прежде, ехал он безумно долго, и я никак не мог успокоиться, зная, что на меня пялятся глазки телекамер.

– Дед говорит: если в чем-нибудь хочешь стать лучшим, школьное образование только мешает, – продолжала она. – А ты как думаешь?

– Да, – согласился я. – Пожалуй. Я шестнадцать лет ходил в школу и университет, но мне это не особенно пригодилось. Иностранных языков не знаю, на инструментах не играю, в акциях не разбираюсь. И даже на лошади ездить не могу.