«Ты должен любить все, что служит к благу и чести отечества, должен любить верных советников и слуг, будут ли они чужие или свои, и не щадить трудов для общего блага. Если советы мои разнесет ветер и ты не захочешь делать того, что я желаю, то я не признаю тебя своим сыном: я буду молиться Богу, чтобы он наказал тебя в этой и будущей жизни».
Петр писал это, когда мальчику было всего 14 лет. Вероятно, тогда уже он видел, что его наследник не пошел в него. Однако такие письма не могли успешно конкурировать с постоянным отрицательным влиянием окружавших царевича сторонников старых порядков, и скоро он становится надеждой оппозиции, знаменем старого, реакционного режима.
Это расхождение сына с отцом понемногу вырастает в ненависть к отцу. У Алексея появляется мысль (внушенная не без усилий окружения) удрать за границу. В 1714 году он собирается удрать во Францию, но неудачно. В 1711 году он женился, а в 1715 году от этого брака родился мальчик — будущий Петр II. Петр I тогда уже ясно видел, что Алексей не собирается быть продолжателем его дела. Он чувствовал, что с его смертью могут погибнуть и все плоды его трудов, его реформы; Россия, только что выведенная на путь прогресса, может быть вновь возвращена в Средневековье. Петр знал, что на него ложится ответственность за будущее России, поэтому обратился к сыну с «Тестаментом» — завещанием.
«Все я с горечью размышлял и, видя, что ничем тебя не могу склонить к добру, за благо изобрел сей последний тестамент тебе написать и еще мало пождать, аще нелицемерно обратишься. Если же ни, то известен будь, что я весьма тебе наследства лишу, яко уд гангренный, и не мни себе, что ты один у меня сын, и что я сие только в устрастку пишу: воистину (Богу извольшу) исполню, ибо за мое отечество и люди живота своего не жалели и не жалеют, то како могу тебя непотребнаго пожалеть? Лучше будь чужой добрый, неже свой непотребный».
«Непотребный» сын не подчинился отцу, а ответил ему, что отказывается от наследства и хочет уехать в деревню. Для Петра это было как удар молнии. Он понял, что сын — враг ему. Отказ от престола при жизни отца — еще не гарантия безопасности для государства. Он знает, что Алексей теперь орудие в руках боярской реакции. Поэтому он так отвечает сыну:
«…паче ненавидишь дел моих, которыя для людей народа своего, не жалея здоровья своего, делаю, и конечно, по мне разорителем оных будешь.
Того ради так, остаться, как желаешь быть, ни рыбою, ни мясом — невозможно; но или отмени свой нрав и немедленно удостой себя наследником, или будь монах, ибо без сего дух мой спокоен быть не может…»
И ничтожный сын на драматический призыв благородного патриота-отца отвечает несколькими строчками: он согласен уйти в монастырь.
Это было ужасно для Петра, который не знал еще тогда, что решение сына подсказано врагами, что сын уже изменник, ибо хочет усыпить бдительность отца притворным послушанием. Петр еще борется сам с собой и, будучи за границей, в Копенгагене, в августе 1716 года приглашает сына в последний раз одуматься, послушать его и приехать к нему в Копенгаген для участия в походе против шведов. Алексей хватается за это предложение и, вместо того чтобы поехать к отцу, удирает с любовницей Ефросиньей в Вену к своему шурину, римскому цесарю.
Этот жалкий, трусливый эмигрант не стеснялся возводить на отца самые гнусные обвинения: отец-де хотел его «запоить», заточить в монастырь, лишить его детей наследства и пр. Алексей стал на путь прямого предательства, рассказав подробно австрийцам о русской армии, о министрах, о боярах. Цесарь принял его, спрятал сначала в Вейербурге, а затем в Тироле в Эренберге. Вскоре Петр установил, что сынок его бежал и скрывается в Австрии.
Обнаружил его Веселовский, донесший царю, что царевич под фамилией Коханский живет в Тироле. На представления Веселовского принц Евгений ответил, что цесарь ничего не знает, а на письмо Петра ответил оскорбительным посланием.
Петр тогда отправил в Вену лучшего своего разведчика-дипломата Петра Андреевича Толстого и полковника Румянцева с поручением во что бы то ни стало доставить Алексея в Россию. Инструкция, данная Петром Толстому, является образцом дипломатического искусства. Она детально разъясняет послу, как он должен представить дело цесарю, как заставить его признать неправильность его действий, показать ему, что вмешательство в семейные дела царя России он рассматривает как посягательство на суверенитет Русского государства. И вместе с тем Петр, зная, что прямыми путями трудно будет заставить австрийцев выдать Алексея, вписывает в свое указание такой пункт:
«И ежели иной резолюции от него не получал, то о том доносить нам, не отъезжая; а при том разведать всякими образы сына нашего о пребывании и искать цесаря склонить к выше писанному всякие образы и через министров его, показуя из того злыя следования и прочая».
Что Петр подразумевал под «всякие образы», не нуждалось в расшифровке. Он знал, что Петр Андреевич прекрасно понимает язык петровских директив и не растеряется. Задание действительно было весьма трудным. Однако Толстой с ним справился. 26 июля он появился в Вене, был принят цесарем, который не дал прямого ответа на представления Толстого. Тогда последний начал действовать окольными путями. Герцогиня Вольфенбюгельская, теща цесаря и царевича Алексея, была тогда в Вене. Петр Андреевич явился к ней и припугнул, что Петр I собирается предать сына анафеме. Такое известие было для нее как удар обуха но голове, ибо это должно было отразиться на наследниках Алексея, то есть на ее внуках. Она немедленно призналась и заявила Толстому, что постарается примирить сына с отцом. Это уже был шаг вперед, хотя Толстой и не думал принимать чье-то посредничество в деле царевича. Он даже предупредил Петра, что, по его мнению, щесаря в посредстве такого примирения допущать не безопасно: понеже Бог ведает, какия он кондиции предлагать будет! К тому же между вашим величеством и сыном вашим какому быть посредству? Сие может называться больше насильством, а не посредничеством».
Австрийцы в свою очередь принимали меры, желая воспользоваться этим инцидентом, чтобы нажимать на Россию, но одновременно они боялись Петра. Они знали, что это не обычного склада человек, что, если они его выведут из терпения, он может двинуть войска в Богемию, поднять восстание угнетенных славян (чехов) и тогда католическое величество прогадает. Поэтому тайный совет, созванный цесарем в составе трех министров, постановил разрешить Толстому самому поехать в Неаполь для переговоров с невозвращенцем.
24 сентября 1717 года Толстой выехал в Неаполь, а 26 сентября уже встретился с Алексеем и прощупал его настроения. Оказалось, что тот перепуган, ждет и боится наказания и добровольно не вернется. Тогда Толстой пустил в ход агентурные комбинации. Он сумел расположить к себе вице-короля Неаполитанского графа Дауна и убедил его в необходимости и выгодности для него отделаться от такого неприятного гостя, как Алексей.
Затем был завербован секретарь вице-короля, который являлся посредником в сношениях между Алексеем и вице-королем. Обещав ему хорошее вознаграждение, Толстой дал ему задание терроризировать Алексея слухами, что он имеет точные данные о том, что цесарь не будет защищать Алексея, так как международная обстановка не позволяет австрийцам раздражать Петра.
С вице-королем он договорился о том, чтобы тот разлучил царевича с Ефросиньей и так как Алексей без нее жить не мог, то вынужден будет пойти на уступки. Сам же Толстой, увидевшись с Алексеем, заявил ему, что получил сообщения о том, что Петр лично едет к сыну и подготовил войска в Польше для похода на Австрию. Это окончательно сломило Алексея, и он согласился вернуться в Россию, выговорив себе право жениться на Ефросинье и жить с ней в деревне. 14 октября 1717 года Толстой увез его из Неаполя, а 31 января 1718 года его доставили в Москву.
Так бесславно закончился этот инцидент для внешних и внутренних врагов России. Толстой же показал себя во всем своем блеске как искусный дипломат-разведчик. Он не только выполнил поручение Петра, но проделал это без всяких дипломатических и военных осложнений, без скандалов, без больших затрат и поднял авторитет Петра и России на еще большую высоту.
