– В роли свата выступил король, и я считал, что самым разумным с ее стороны будет подчиниться повелению монарха. Самодержцы не любят, когда им перечат… Кстати, когда вы возвращаетесь в Блайт-Холл? Если на днях, я передам с вами еще одно послание для леди Доверкорт.

Прежде чем Ричард успел хоть что-то ответить, в дверь постучали.

– Что там еще? – недовольно спросил Хардинг.

В комнату просунул голову клерк Диллсворт.

– Извините за беспокойство, сэр, но к вам пришла молодая дама. Говорит, что хочет вас видеть, сэр. Утверждает, что ее дело не терпит отлагательств.

– Эта дама назвала вам свое имя, Диллсворт? – осведомился мистер Хардинг.

– Да, сэр. Это леди Доверкорт, сэр.

– Элисса здесь, в Лондоне? – вскричал Ричард.

Он бросился к двери, оттеснил в сторону Диллсворта и выглянул в коридор.

– Элисса!

Присевшая было на диванчик в коридоре Элисса выпустила ладошку Уила и вскочила на ноги.

– Ричард!

– Папа! – закричал Уил и мгновенно прижал ладошку ко рту, залившись краской.

Элисса с удивлением посмотрела на Уила, который, обратившись к Ричарду, неожиданно для нее назвал его «папой», затем снова перевела взгляд на мужа. Впервые за все то время, что она его знала, Элисса заметила на его лице признаки сильного смущения и беспокойства.

Зато мистер Хардинг не испытывал никакого смущения.

Шагнув вперед, он сказал:

– Милорд, миледи, прошу, располагайтесь у меня в кабинете со всеми удобствами. Мы же с Диллсвортом и Уилом немного погуляем.

Элисса отвела взгляд от Ричарда и посмотрела на мистера Хардинга:

– Извините, я вас не поняла…

– Я сказал, что мы с Диллсвортом и Уилом отправимся на прогулку и оставим вас с Ричардом на некоторое время наедине. Посидите, поговорите – наверняка у вас есть что сказать друг другу. Уил, Диллсворт, пойдемте!

– Пойди прогуляйся с мистером Хардингом, Уил, – сказала Элисса. Мальчик, услышав слова мистера Хардинга, раскрыл от удивления рот и, продолжая сидеть на диванчике, попеременно смотрел то на мать, то на адвоката.

Хотя предложение мистера Хардинга прозвучало словно гром среди ясного неба и безмерно удивило Элиссу, она была рада, что ей представилась возможность побыть с Ричардом наедине.

Мистер Хардинг был прав – им с Ричардом было что обсудить.

Мистер Хардинг подошел к мальчику и хотел было взять его за руку, но Уил отпрянул от адвоката, вскочил с диванчика и, отбежав в сторону, в отчаянии крикнул:

– Я очень прошу меня простить!

– Просишь тебя простить? – словно эхо, откликнулась Элисса, с недоумением взглянув на сына. – Но за ЧТО?

– За то, что Ричарду пришлось уехать. Я знаю, знаю – он уехал из-за меня! – закричал несчастный ребенок, и из глаз его полились слезы. – Ричард! Обещаю тебе, что если ты вернешься домой и будешь жить с нами, я больше не дотронусь до рапиры!

– Бедный мальчик! – воскликнула Элисса, почувствовав себя виноватой перед сыном за то, что она так и не потрудилась выяснить у него, как он воспринял отъезд Ричарда.

Не получив от матери объяснений о причинах исчезновения отчима, малыш возложил ответственность за его отъезд на себя.

– Послушай, Уил, в том, что я уехал, твоей вины не было, – тихо сказал Ричард, подходя к мальчику и кладя руки ему на плечи. – Ты не в ответе за то, что между мной и твоей матушкой возникли… хм… некоторые разногласия.

– Да, Уил, ты здесь ни при чем, – подтвердила слова Ричарда Элисса. – Это я виновата в том, что Ричард уехал.

– Нет, это я во всем виноват! – произнес Ричард, оставляя Уила и подходя к Элиссе.

Мистер Хардинг откашлялся, чтобы привлечь к себе внимание.

– Мы оставляем вас вдвоем в надежде, что когда вернемся, вы уже помиритесь.

С этими словами адвокат подошел к Уилу и сделал новую попытку взять его за руку.

Уил, казалось, все еще колебался.

– Иди, сынок, – тихо сказала Элисса. – Мы никуда не уйдем и будем ждать тебя здесь.

– Правда, будем, – подтвердил ее слова Ричард. – Оба.

– Я знаю отличную кондитерскую лавку неподалеку, – произнес мистер Хардинг, ни к кому конкретно не обращаясь.

Парнишка наконец поддался на уговоры, позволил взять себя за руку и увести. Ричард и Элисса остались в одиночестве.

– Прости… – сразу же сказала она, как только за мистером Хардингом, Уилом и Диллсвортом закрылась дверь.

– Извини меня… – одновременно с ней заговорил Ричард.

Оба смутились и замолчали.

Молчание нарушил дрожащий голос Элиссы;

– Позволь мне говорить первой, очень тебя прошу.

Ричард покачал головой:

– Ну уж нет. – Он взял Элиссу за руку и повел в кабинет мистера Хардинга. – Я слишком долго хранил молчание о некоторых вещах, и это дорого нам с тобой обошлось. Выслушай меня, и ты, возможно, поймешь кое-что в моем характере.

– Хорошо, – сказала она, усаживаясь в кресло, – я обязательно тебя выслушаю, но прежде хочу сказать, что доверяю тебе, как себе самой, и не сомневаюсь, что ты никогда не сделал бы ничего плохого «ни мне, ни Уилу.

– Господи, Элисса, как я рад это слышать!

– Ну а теперь говори все, что ты считаешь нужным, хотя заранее предупреждаю, что после твоего рассказа у меня наверняка возникнет желание задать тебе несколько вопросов.

Ричард нахмурился:

– Это о чем же?

Она вспыхнула, но не отвела от него взгляда.

– О твоих семейных тайнах. Альфред Седжмор кое-что мне о них поведал, но я хочу услышать и оригинальную версию – из твоих уст.

– А, добрейший мистер Седжмор! – с отвращением произнес Ричард. – Пришел на помощь в трудную минуту?

– И знал при этом в деталях многие важные пункты из завещания моего мужа и моих брачных договоров, – добавила Элисса. – Думаю, если кого и следует подозревать в преступных намерениях, так это…

– Жалкий червяк! Я тоже думаю, что всему виной он.

Хотя «железный» Хардинг не захотел делиться со мной информацией, у меня есть такое ощущение, что дни Седжмора на свободе сочтены.

– Мне ужасно жаль, что я во всем обвинила тебя, Ричард. Мне следовало больше прислушиваться к своему сердцу и больше тебе доверять.

– Не могу тебя осуждать – ведь ты слышала обо мне только дурное. – Ричард облокотился о конторку Хардинга. – Ну так что тебе поведал о моих родителях Седжмор?

Без сомнения, какие-нибудь мерзости?

– К сожалению, да.

Ричард вскочил со стула и заходил по комнате.

– Они были отвратительными людьми, мои родители, и это чистая правда. А мой дом был пристанищем скорби, печали и несчастья. Признаться, в детстве я не осознавал до конца всего ужаса своего существования. Я понял это позже, когда познакомился с другими людьми и узнал, что далеко не все семьи живут так, как моя. Как выяснилось, далеко не всякий ребенок моего возраста ходил на цыпочках, чтобы, не дай Бог, не обеспокоить мать или отца. Не всякий мальчик находил единственную опору в жизни в книгах и учебе, так как родителям не было до него никакого дела. Не всякий ребенок трепетал от страха, оказываясь с родителями в одной комнате. Уверен, далеко не каждый матрос знает те ругательства, которыми в гневе обменивались мои отец и мать. Вряд ли кто поверит, что в ту минуту, когда появлялись слуги, которые могли услышать их брань, они начинали вдруг говорить между собой медоточивыми голосами и называть друг друга голубком и голубкой. – Ричард пристально посмотрел на Элиссу. – Я понял, что такое лицемерие, в самом нежном возрасте, хотя значения слова «лицемерие» еще не знал. – Он перевел дух и уселся на стул мистера Хардинга. – Заранее прошу прощения за то, что мне придется тебе сейчас поведать, но я хочу, чтобы ты знала обо мне все и могла понять, почему я стал таким, каков я есть.

Элисса кивнула и приготовилась слушать исповедь Ричарда без предвзятости, вбирая в себя факты и только факты и не торопясь давать им оценку.

– Итак, ты, надеюсь, уже поняла, какова была атмосфера дома, в котором я родился и вырос, – снова заговорил он, не спуская с нее напряженного взгляда. – Но что атмосфера? Это так, ерунда, что называется, воздух. Под родительским кровом мне предстояло познать другие, куда более осязаемые и ужасные вещи. Когда мне было восемь лет, как-то раз среди ночи меня разбудил дурной сон. Мне часто снились дурные сны, но этот был настоящим ночным кошмаром, хотя сейчас я его и не помню. Как бы то ни было, мне захотелось увидеть мать. – При этих словах Ричард громко рассмеялся, но смех его был не веселым, а зловещим, и Элиссе, которая слышала его раскаты, сделалось жутко. – Почему мне этого захотелось, сказать трудно – ведь мать никогда не обращала на меня внимания, но уж лучше невнимательная мать, чем никакой, – так, по-видимому, я тогда рассуждал, на подсознательном, разумеется, уровне. Короче, я очень испугался и отправился к ней за утешениями. Ни ее, ни отца я в спальне не обнаружил. Потом я услышал приглушенные звуки музыки, доносившиеся со двора, подошел к окну и увидел, что в павильоне у реки горит свет. Я знал, что родители часто пируют там по ночам с друзьями, подумал, что моя мать в павильоне, и, несмотря на поздний час, решил отправиться туда.