— Нет, встреча была. Хотя я и отказался от увольнения, мне пришлось в тот день все же сойти на берег. Получилось так, что несколько человек из команды попросились на пляж. Капитан попросил меня пойти с ними. Я попробовал сослаться на усталость, но в конце концов отказаться посчитал неудобным. Вечером во главе группы я сошел на берег.

— Взяли ли вы с собой какие-либо материалы для передачи иностранным разведчикам?

— Да, пока собиралась группа, я набросал ответы на вопросы и взял их с собой.

— Как же совместить это с тем, что вы говорили о своем желании порвать контакты с западногерманскими разведчиками?

— Уходя на берег, я понимал, что раз так вышло, то встречи с ними в городе мне не избежать. Должен сказать, что тогда твердого решения я еще не принял и не знал, что будет правильнее: совсем прекратить эти контакты или дождаться конца рейса. Я их боялся…

— При каких обстоятельствах вы передали представителям иностранной спецслужбы свои письменные ответы?

— До берега нас доставил катер, а к пляжу «Фламинго» вся группа отправилась пешком по улице Рио-Бранко. Обычно этот путь занимает около получаса. По дороге нам встретилась аптека, куда я решил зайти купить новую бритву. На сей раз повода для отрыва от группы я не выдумывал — бритва мне действительно была нужна. Когда я вышел из аптеки, то своих не обнаружил, а вместо попутчиков увидел у газетного киоска рядом с аптекой «пожилого» немца. Он стоял один и спокойно смотрел в мою сторону. Деваться мне было некуда, я подошел к нему, и он сообщил, что мои товарищи ушли вперед и, вероятно, ждут меня на ближайшем перекрестке. Я, не мешкая, передал «пожилому» конверт с ответами на вопросы.

— Вы ничего не сказали о своем отношении к той новой информации, которую от вас желали теперь получать?

— Нет. Никаких словесных комментариев я при этом не делал. И о своих настроениях и колебаниях не говорил. Понял, что мои страхи в расчет не берутся. Просто передал конверт.

— Но о чем-то был разговор во время этой встречи?

— Как мне помнится, «пожилой» снова завел речь о мерах предосторожности, которые нужно предусмотреть для успешного осуществления наших контактов в будущем. На этот раз он сказал, что я должен подумать об удобных для меня «знаках тревоги». Я вначале его не понял, решив, что мне предлагают завести систему обозначения вроде горшка с цветами, появление которого в окошке означало «все спокойно» или, наоборот, — «опасно». Знаете, как в кино… Далее я все же понял, что речь идет о другом. «Пожилой» объяснил, что я могу попасть под контроль советской контрразведки и в связи с этим должен буду подать сигнал тревоги своим партнерам. Таким сигналом в письменном сообщении может быть, например, написание печатной буквы в начале текста, исполненного скорописью. Он советовал мне самому решить, какие именно обозначения были бы приемлемыми для меня. Больше ни о чем мы Не говорили, никаких новых письменных вопросников, устных заданий я от «пожилого» немца в тот раз не получал. И больше ни с ним, ни с «молодым» немцем во время стоянки судна в Рио-де-Жанейро не встречался.

— Вы все время называете западногерманских разведчиков «пожилой» и «молодой» немцы. Вам не знакомы их имена?

— Нет. С «молодым» немцем я обычно встречался на ходу, имя его не знаю. «Пожилой» немец, несмотря на то что мы с ним общались неоднократно и даже как-то привыкли друг к другу, тоже никогда не называл своего имени. А я не спрашивал.

— Как они обращались к вам? Ведь фамилия, имя, отчество ваши им были известны.

— Не знаю почему, но и «пожилой» немец избегал обращаться ко мне по имени. Обычным было просто «мой друг»…

В середине февраля, в разгар южноамериканского лета, «Профессор Зубов» вернулся в Монтевидео, где простоял трое суток. В первое же утро прямо к пирсу, где пришвартовалось судно, подъехало несколько автомашин, присланных владельцами магазинов. Выезжая на одной из них из ворот порта, Павлов увидел у самого тротуара знакомые фигуры «пожилого» и «молодого» немцев. Поравнявшись с ними, он слегка взмахнул рукой, высунутой из окна машины. Оба смотрели в сторону машины, но никак не ответили на этот жест, словно не заметили поданного им сигнала. Машина подвезла Павлова вместе с его попутчиками к меховому магазину, где моряков радостно приветствовал хозяин — облезлый старик небольшого роста, которого продавцы почему-то называли «месье Попов». После магазина группа некоторое время бродила по городу, а к обеду направилась в сторону порта. Путь лежал через площадь Индепендентс. Здесь, неподалеку от памятника национальному герою Уругвая Артигасу, Павлову на глаза попался «молодой» немец, сидевший на лавочке. Одет он был по сезону: в яркой спортивной майке, легких брюках, кроссовках.

Когда через некоторое время Павлов оглянулся, он увидел, что «молодой» пристроился вслед за группой, но близко не подходил, держался метрах в тридцати. Была середина летнего дня, и на душных улицах города людей оставалось немного. «Молодому» немцу не стоило большого труда не терять группу из виду. Чуть ли не на каждом шагу попадались магазины, торгующие изделиями из меха и кожи. В один из таких магазинов, «Каса Мария», предложили зайти попутчики Павлова, он отказался, сказав, что подождет их на улице. Оглядевшись по сторонам, Павлов увидел спешащего навстречу «молодого» немца и направился к нему. Оба свернули под арку соседнего с магазином здания и оказались в длинном, заброшенном дворе, окруженном обшарпанными стенами. Встреча была краткой, длилась не более пяти минут. Немец неожиданно для Павлова заговорил по-русски, выговаривая слова с небольшим акцентом, какой бывает у жителей Прибалтики.

Едва начав разговор, немец передал Павлову конверт, который тот, не рассматривая, свернул пополам и сунул в карман. Затем, очень четко стараясь произносить русские слова, как будто впечатывая их в сознание Павлова, разведчик сказал:

— Завтра в одиннадцать часов вы обязательно должны подойти к отелю «Президент», что на улице 18 Июля. Это в двух кварталах от площади Индепендентс. Зайдя в отель, поднимитесь на второй этаж по лестнице, которую вы увидите на правой стороне. На втором этаже вас будут ждать.

Расставшись с «молодым», Павлов вернулся к магазину, откуда вскоре вышли его попутчики. Обедали все на судне, и перед новым походом в город, закрывшись в своей каюте, Павлов вскрыл почтовый конверт, переданный немцем. В нем обнаружились две денежные купюры, одна достоинством в 100 долларов США, другая — 1000 испанских песет. Кроме валюты в конверте были вложены шесть листов тонкой, почти прозрачной бумаги с текстом на русском языке. До этого представители спецслужбы общались с ним исключительно по-английски.

Нумерации листки не имели, но текст в них излагался в определенной последовательности. Прежде всего сообщалось, что отныне с Павловым будут работать американцы. Как уверяли авторы инструкции, такая перемена будет во всех отношениях выгодна именно Павлову. Далее говорилось, что совершенно необходима длительная беседа, и она состоится в отеле «Президент». С сожалением отмечалось, что до сих пор обстановка не позволяла провести такую беседу. Особое внимание в инструкции уделялось тому, что в отель «Президент» Павлов должен идти только при наличии полной безопасности, то есть при условии, что его действия не будут подозрительными для сослуживцев.

В инструкции Павлов уведомлялся, что ему отныне присваивается псевдоним «Рольф Даниэл», которым теперь надлежало пользоваться. Давался подставной адрес для связи на территории США, сообщался и телефон в Америке, по которому можно связаться с представителями американской разведки. Инструкция гласила, что в дальнейшем Павлов должен исполнять все указания человека, который представится как «Павел Дуклов». Такая связь может быть как личной, так и почтовой.

Павлова несколько озадачило, что раньше при беседах с западногерманскими разведчиками речи об американцах не было. Такая «переадресовка» была для него неожиданностью, хотя и мало что меняла в сложившейся ситуации.