С именем Валентина Филина, оперуполномоченного Дновского райотдела Управления НКВД Ленинградской области, который в свои двадцать восемь лет с предельной ясностью осознавал, во имя чего отдает жизнь, и потому недрогнувшей рукой выдернул чеку из последней остававшейся гранаты, когда круг гитлеровцев плотно сомкнулся вокруг него…

С именем разведчика Виктора Лягина, сумевшего в застенках гестапо возвыситься до презрения к смерти и выиграть даже этот последний поединок с врагами…

Рядом с именами сотен тех, над чьей памятью склоняются в этой комнате знамена с надписями:

«Первой пограничной школе ОГПУ имени Ф. Э. Дзержинского от полномочного представительства ОГПУ в ЛВО».

«Ленинградскому ГПУ — разящему мечу пролетариата, пролетарской диктатуры. Первый Совет. 1927 г.»

«Верному стражу социалистического строительства на транспорте, Ленинградскому окружному транспортному отделу ОГПУ от Ленинградского областного комитета союза железнодорожников в день XV годовщины ВЧК-ОГПУ».

«Боевому стражу октябрьских завоеваний. Ленинградскому ОГПУ — рабочие и служащие Балтийского завода».

«Переходящее знамя — передовой шефской ячейке за образцовую постановку шефской работы над деревней от шефской базы завода «Знамя труда № 1»».

«Ленинградским чекистам в честь 60-летия органов ВЧК — КГБ от трудящихся объединения «Кировский завод»».

Читаю эти надписи, смотрю на сохранившиеся фотографии тех, кого уже нет. Смотрю и пытаюсь представить последнее мгновение каждого из них. То, что было в этом мгновении.

Ненавистный взгляд.

Выстрел пистолета.

Крик паровоза.

Разрыв гранаты.

Не имеющий никакого эпитета стон…

Читаю. Выписываю. И все ясней представляю себе, на каком накале классовой переплавки обществу рождалась у нас еще тогда, семьдесят лет назад, практическая правда социальной справедливости. Та самая правда, которая и сегодня поражает нас своей изначальной гуманистической ясностью.

Вспомним главное. Когда враги революции поняли, что она не «бунт», не стихийность, что их надежды на ее недолговечность выстроены на песке и Советская власть действительно, говоря ленинскими словами, «штука прочная», они взялись потопить ее в крови.

У революции был светлый и благородный лик. Она верила в добро и справедливость. Она и явилась-то вся выражением гуманистических человеческих чаяний. Она была чужда слепой мстительности и до тех пор, пока это было возможно, являя благородный лик, освобождала от кары злейших своих врагов. Ведь исторический же факт то, скольких и скольких их, контрреволюционеров разных мастей, поднявших на нее руку, было отпущено ею на все четыре стороны под честное слово не поднимать руку вновь.

Чем они заплатили ей за это — тоже хорошо известно.

Но даже тогда, когда ВЧК стала не только щитом, но и мечом революции, главным и основным в работе чекистов Дзержинский считал не наказание за преступления, а предупреждение преступлений. Он неоднократно и по разным поводам высказывался на этот счет, но вот один из многих принципиальных, основополагающих документов, принадлежащих Феликсу Эдмундовичу:

«Чрезвычайные комиссии обязаны предупреждать всякое преступление, которое представляет опасность для Советской власти».

Сказано это в разгар ожесточенной классовой борьбы, в пик ее, ибо ВЧК существовала именно в пик борьбы за саму будущность Советского государства. Когда пик прошел, она была реорганизована, претерпела функциональные изменения и даже стала называться по-другому — ГПУ, а потом ОГПУ.

Тем ценнее и дороже эти слова для нас сегодня! И, вспоминая их, нельзя не обратиться к другим словам — из письма Дзержинского старшей сестре, Альдоне Эдмундовне, в апреле 1919 года:

«Одну правду я могу сказать тебе — я остался таким же, каким и был, хотя для многих нет имени страшнее моего… И сегодня помимо идеи — помимо стремления к справедливости — ничто не определяет моих действий».