Я от митинга — в кусты, Будто бы по делу, И наметом три версты — Аж в ушах свистело. Сердце — молотом в виски! Хоть не дюже чинно,— Сняв ботинки и носки, Дую босячиной. У деревни за гумном На ноги — обновки. «Сковырнешься кверху дном, Супротивник ловкий!» Возле лавки мужики — Скинулись по малой. — Примыкай, коли с руки, Ты ведь свойский малый. Отказаться не резон, — Праздничное дело, И к тому ж в душе трезвон: Вот как накипело! Хоть залить ее, Спалить — Лишь бы полегчало! Только выпало подлить Масла в то начало. На траве на молодой Знатное застолье: Не холодной не водой Заливаю боль я. Всей закуски — огурец Да одна хренина. С третьей — Тутошний кузнец Сгреб за грудки сына. Мужики промеж — герой: Чуют даровую. — На свово-то, ишь герой, Ставь на мировую! С той проклятой «мировой» Мне бы в самый раз домой! Да не тут-то было: Не привык я к даровой: — Дуй в ларек, Данила! Пили, Нюхали рукав, Дымили самосадом… Я, плечами поиграв, Встал: — Бывайте! Надо!.. На пригорке Сельский клуб — Хоромина нескладная… — Дарья, Дашка, приголубь, Мо-оя не-на-гля-дна-я!.. Мне в ответ — Секут глаза: Встречают, будто грешника. И не Дарья — а лоза Середи олешника. Как ножи, Зрачки грозят, Студят незнакомостью… Девки, Бабы, Мальцы — В ряд: Вся деревня полностью. Возле Дарьи — как прирос — Евгений приспособился. А по мне — мороз, мороз! — Ишь кого сподобился! Ухватясь рукой за стол, Похрустываю пальцами. Гармонист щербатый пол Выстеливает вальсами. Разломились пополам, Ахают малиновы. Гонит ветер подола, Ситцевы, сатиновы. Выдаю земной поклон — Лишь бы Дарью взять в полон, Закрутить бы в огневой Да из клуба вызволить, На лужайке медовой О сердечном выспросить. Встал Евгений, Голос — медь: — Что ты прешься, как медведь? Я к нему: — О чем вопрос?..— Кинул левой бровью, Руку правую занес, Этак — для здоровья. Вот так раз: Пластом лежит. Дарья побелела, В карих слезынька дрожит, Горько, оробело… Хоть хмельной, Да понял я: Дело, паря, полынья!.. ВИРЫ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Молодик над пожней, будто коса Звенящая над плечом В ожиданье трав… О боже! О чем это я, о чем?.. Дымилась, Ручьилась роса, Лезвием поиграв. Земля наплывала, Текла под взмах: Бескрайность и ты — Один на один. И этот захлеб высоты! И кажется — счастье в твоих руках. И ты — У вечности сын!.. Хоть двадцать лет С тех пор пронеслись, Все не забыть Того июньского дня: Евгений и двое, Будто коней покормить, Завернули в луга, Сказали: садись! И ствол вороненый Слепо глядел на меня. Явь или сон? Но верь — не верь: Решетки ржа Когтит голубень. Слышно: Протопают сторожа, Пропорет молчанье скрипучая дверь… И этак — Который день! А мне бы на волю, С косой в луга: Не ждет страда, И рук нехватка. За перекатом темны омута, В полдень с жерлицами бы туда: Щука теперь до жора падка… Мне думалось: Травы заждались меня, Роняют росины, Как слезы мужские. Не знал, что Россия В захлебах огня, Военным набатом Объята Россия!.. Клацнул, как выстрел, За дверью замок — Ударило светом В глаза жестоко. — Капут совьетам!.. Ты нам бы мог Помогать очень-очень много!.. Сижу. Глаза протираю: «Брысь!..» Добро бы Женька, А тут почище! Мерещится? Вроде нет! Откуда взялись Эти Кованые Сапожищи? Тянется В рыжих волосьях рука. Хлопает по плечу, Как брата. На вопросы молчу. Гляжу на черного паука, Рукав облапившего горбато. А немец с ухмылкой Богато сулит За службу лакея И деньги, и счастье. «Шалишь: И елеем, И прочим я сыт…» А сердце от дум — На части! Вали, Подкидывай, Не скупись,— Будет тебе работа!.. Эх, недотепа, нескладица-жисть! Мне бы лишь за ворота… ИСПЫТАНИЕ Елки чернеют копьями, Целятся в месяц багряный. Псковскими зыбкими топями Шли партизаны. Нянчить бы нам руками Не автоматы — Землю, Песнями да стихами Щедрость ее приемля! Горько В неполных двадцать Отплакать и отсмеяться, Тихому хлеборобу В поле идти солдатом, Пашни первую пробу Брать не плугом — Гранатой. Давит на плечи доля, Нет, не косой — Прикладом… Сердце гудит от боли: Надо, надо, надо! Что с нами завтра будет? Видеть ли нам рассветы? А по деревням люди, Ближе которых нету. Ночь тяжела в болоте. Ночь добра на подходе. — Доты! — Шепот по роте, Будто озноб проходит. Хутор байнёнкой ветхой Мне заслонил Полмира, Красной остался меткой В карте у командира, На сердце отпечатался, Пулей ко мне посватался. * * * В горе Россия суровела, Взглядом строгим Темнела, Рвы и окопы строила, Смелых вела И несмелых. Благословленным Ярость Круто вздымала жилы… Лишь на последнюю малость В ребрах бы стука хватило! Только бы дотянуться К доту Ценой любою… Сутки, Вторые бьются: Пятеро… трое… двое… Эти минуты стоят, Может быть, целой жизни! Двое. Остались двое. Благослови, Отчизна!.. НА ОСТРИЕ В ярых отсветах черные кости Над рекой запрокинул мост. Каково погулялось вам, Гости? Каково прогулялось «нах Ост»?! Приюти меня, вдовушка-ночка, У заступника-валуна, Подсоби дотянуть до лесочка. Ты же можешь, темным-темна! Остуди, Охлади сентябринами: В добрых чащах с густою листвой, Переспелыми журавинами Да прохладою луговой! Некрещеный, Готов я взмолиться, Исповедаться под мостом. Вот так сказочка-небылица,— Отведи, Хоть перстом, хоть крестом! Мне бы только покромок поляны Одолеть, Превозмочь до зари… Рубцеватые раны — каляны, Отомщения поводыри. Как ремнем, Перехваченный болью, Обнимаю земную юдоль. Сто шагов до лесного раздолья — Сто кинжалов в открытую боль! Захватил пятернею осоку, Через кочки — Привал… перевал… И послышалось: Будто бы с боку Кто-то стонет? На помощь позвал? Не ошибся: Зеленые точки Прострочили и стоны, и ночь, Я, как видно, родился в сорочке, Мне бы к лесу Да тихонько прочь… И с чего бы В звенящую свару Пустоты, черноты и огня, Как в предбанник сквозной с перепару, Потянуло всем телом меня? И откуда в навылет пробитом Моготы На такое взялось: За плечами с живым иль убитым Проползти ту поляну насквозь?.. Я очнулся под яростный стрекот Пировать прилетевших сорок. С неба сыпался «юнкерсов» рокот, Багровел, Разгорался восток. Приподнял я спасенного мною, Отвернулся, Хоть плач над собой, И какой непонятной виною Провинился я перед судьбой?! Меж разлапин корявых корений,— Как вчерашнее,— Вспомнить изволь,— Председатель Совета Евгений — К новым бедам да старая боль! Оказалось: Ничто не забыто! Я поднялся, от боли стеня,— Потемнело, зарею омыто, Голубое рождение дня. Шаг за шагом, Без думы, без цели — Лишь бы прочь от былого уйти, А оно, как столетние ели, На моем поднималось пути. Уходил, спотыкаясь, в былое, Будто кончилась в мире война. Отступало вчерашнее злое, Лишь осталась, как солнце, Она. И светила, Светила глазами, Ой, какие у Дарьи глаза! Мне бы выплеснуть горе слезами, Да откуда возьмется слеза! Огляделся, Вздохнул облегченно, Шевельнул онемевшей спиной. И деревья, насквозь пролученные, Расступилися передо мной. Возвратился я к лобному месту, Сам себя беспощадно казня. Председатель все кликал невесту, Словно жилы тянул из меня. Я молчал, Непосильную ношу, Как судьбу, Поднимал на себе. Только шаг — и, казалося, брошу Новый вызов проклятой судьбе. И шагнул я (К беде иль спасенью?) — Так впервые ступают по льду… Через сучья, Завалы, Коренья Пробирался, как будто в бреду. Как в бреду! Но ничто не забылось, Хоть крутенько бывало потом: Ни брусничника малая милость, Ни лесничего кряжистый дом. Навсегда отпечатался в сердце Председателя въедливый взгляд. Никуда от него мне не деться, Не податься ни вбок, ни назад. В этом взгляде прочел я такое, Что поведать достанет ли сил! А промолвил он вовсе простое: Поклониться жене попросил… * * * Будь здорова, сторожка лесная, Помаленьку живи, Не старей! Да хранит тебя ель вековая С развеселой семьей снегирей! От цветов ли, От диких корений, От живой ли ключовой воды Даже меченный смертью Евгений Выкарабкивался из беды. Хочешь, нет — От затишка лесного Подаваться настала пора. В той сторожке оставив больного, Выходил я опять на ветра. Раскаленные ветры хлестали, Смерть чернела над нами, как дым. Жаростойкие плавились стали, Каково ж доставалось живым! На локтях бы дополз до Берлина, Да не вышло — Моя ли вина, Если пуля Летела не мимо, В дом родной отпустила война. ГОРЬКАЯ РАДОСТЬ Вместо деревни Недобро Торчали заборов ребра. Только береза, как знамя, Высилась — Память деда. Радостью со слезами Праздновалась победа. Мне самому хотелось Выть от беды, что есть мочи. Только не терпит дело, Больно коротки ночи. Трав развеселой рябью Вспыхнул край приозерный. С ветхих подолов бабьих Сыплются горькие зерна. Старшая по колхозу Гильзою зерна мерит, Бабьи считает слезы. Верит она И не верит… «Бросить бы все на свете. Взять да испечь лепешки: С голода пухнут дети, Баб покормить бы немножко…» Думы… Но с губ ни оха, Смотрит в землистые лица. — Спробуем сами в соху, Выдюжим, молодицы? Мы не одни, Подмога — Три мужика — Ко времю. — Бабы, побойтесь бога, Их и всего-то на племя!.. Шутке смеялись строго, Хлябко ходили плечи. Вроде поели немного, На сердце будто легче. Доброе же лекарство — Ядреное кстати слово. Двинулось бабье царство Горя добрать земного. Тенью подернуло дали, Спины дымятся от пота. Деды не зря считали Пашню мужской работой. Выдохлись молодицы. Дарья в кофточке белой К речке спустилась напиться. Я подошел несмело. Дарья стоит на камне, Тычется ветер в колени. С этакими ногами В самый бы раз — на сцене. Балую робким взглядом, — Знаю: У наших — строго. Много ль солдату надо? Ой, молодица, Много! Ветер испариной клейкой Дунул — да прямо в душу. Ворот у телогрейки, Черт, До чего же душен! Руки — И те, как лишние, В них что-то еле слышное, Чуткое и живое Не находило покоя. Руки, Солдатские руки, Натосковались в разлуке! * * * Бревна ль меня укатали — Плечи обвисли устало. В черень висков Подпалин Солнышко ль набросало? Только от баб глазастых Не утаишь присухи. Бросит словечко — Баста! Ходят землянками слухи, Радуются старухи. |
