«Я опять удираю из дома…» Я опять удираю из дома В отчий дом, Где морянит весна, Чтоб взглянуть на родных и знакомых, На хмельных от воды и вина. Там, на зыбких мшаринниках, Море — Разливанная вешняя гладь, По утрам краснокрылые зори… Там житуха теперь — Благодать! Мужики в эту пору — Министры, Всяк себе господин до поры, Круты на руку, На ногу быстры, Хлебосольны, на шутку щедры. На досуге Живут без оглядки: Все замашки — наружу торчком: Потянуло Данилу к солдатке — На лучок с новгородским «сучком». До потемок, С придыхом да звоном Пантелеевы колют дрова: Пролежать — никакого резону, Коль неделя далась дарова. За одворком байненку подмыло, А хозяин с дружком обнялись: «Половодье постыло, да мило — Дело б делать, так нет — веселись…» Чтоб обнять и родных, и знакомых, Захмелеть от воды и вина, Что ни год — удираю из дома В те края, Где морянит весна. ЗЕМЛЯ
Земля, как раненый солдат, Превозмогая боль-поруху, Шагнула к людям: «Друг и брат, Возьми последнюю краюху!» Как старый хлебороб, мудра, Доверчива, под стать ребенку, Дарила людям, Что могла: Косую в пять венцов избенку. Несмело утешала вдов, Сама — извечная вдовица, И звала в поле мужиков: «Пашите, люди, Пригодится!..» А мы, чего греха таить, Кто мог, по городам засели, Чтоб вкусно есть, Чтоб сладко пить… Да, видно, что-то проглядели. Но у земли простая суть: На стол не с неба подается! И рано ль, поздно ли — Взглянуть В глаза самой земле придется. ЛИПА Закипая веселой, Ядреной листвой, Ты вовсю хорошела Над тихой Псковой, В половодье смиряла Строптивость воды, Отводила корнями обрыв От беды. Ох, и грузно же было В июльскую звень Из суглинка водицу тянуть Долгий день! А мальчишек В зеленой охапке качать! А влюбленных С темна до светла привечать! А стоять у обрыва, Как зорька, светла!.. Для кого ж ты, сердяга, Была не мила?.. У Псковы я опять Вечерами брожу И на корни витые взглянуть Захожу. Им трудиться не тридцать, А триста бы лет, Да какому-то злыдню Ты застила свет. К нашим бедам — глуха, А к удачам — легка, Ободрала кору Ножевая рука. Сникли, съежились листья У суши в когтях… И добро б человеку Потребность в лаптях! «За деревню сквозь желтую осыпь…» За деревню сквозь желтую осыпь Вел проселок То прямо, то косо, Опоясав низину подковой, Заворачивал в клевер медовый. Вдоль ракитника вел над рекою, Прятал в спелую рожь с головою И волнистым шуршащим навесом Убегал к синеватому лесу. Тот проселок за долгие годы Утоптали, как ток, пешеходы. По нему шли туда, Где раскаты, Шли на смерть В сорок первом солдаты. Укатали проселок обозы И листвой застелили березы, Сапогом да узорчатой шиной Пропечатана вязкая глина… Выбегают проселки такие На большие дороги России. «Живешь, заботой городского…» Живешь, заботой городского Насквозь прохвачен и прогрет. И вдруг Под ложечкой заноет, Да так, Что почернеет свет… С чего бы, Сам не понимаю, Тоской захолонуло в мае, Когда на влажных тротуарах Асфальт теплынью разморен: Его вздувает, что опару. Да что гудрон, Когда бетон Зеленой молодью пропорот. И вроде город мне не в город. Так вот с чего тупая боль Отозвалась под сердцем гулом: Полями вешними пахнуло… И ты хоть как себя неволь — Уснуть не сможешь: Ночь, другую Все видишь землю дорогую С крутым опасным половодьем, Когда ручей под стать реке, А в нем березы налегке Бредут, Смеясь над непогодьем. А бани, словно пароходы, В субботу густо задымят. И до потемок огороды Богато ведрами звенят. Листа березового запах, Мореного в жару сухом, Ложится в лунные накрапы Еще не сложенным стихом. В тех банях сверстники с устатку, Как боги, в облаках парят… Я сладко шевельнул лопаткой, Как будто жаром тем объят. И до утра усну едва ли. Я знаю: Ждут меня поля, Зовут, Зовут родные дали… Прости, Отцовская земля! |
