Слышал сам на неделе —

Бабы меня жалели:

«Вот же нечистая сила,

Мальца-то как присушила!»

Песня идет отавой

По августовским росам.

Шлепает через лавы,

Боса, простоволоса.

В реченьке зачерпнула

Пригоршней лунного звона,

Голову окунула

Клену

В шелест зеленый.

Песня ноченькой поздней

Ходит под ливнем звездным,

Девичья, безбаянная,

Жаркая, окаянная!

Может, я виноватый,

Песня, перед тобою?

Как,

Подскажи солдату,

Быть со своей судьбою?

Задождило.

Вторую неделю

И в землянке, и в поле тьма.

Столько дел!

А я не при деле, —

Этак впору сойти с ума.

С потолка,

Словно в душу, капает,

Одиночеству счет ведет.

Темнота по-звериному лапает,

За прошедшее сводит счет.

Хоть петух встопорщил бы перья,

Из души маету пуганул…

Кто-то скрипнул фанерной дверью,

Осторожно во тьму шагнул.

Неужели и я везучий?

Торопливо коптилку зажег.

— Ты ли, Дарьюшка? —

Взгляд колючий,

И опять между нами круча,

А казалось —

Один шажок.

Обалдело стою.

Ни слова,

Будто нечего мне сказать.

Вот бы мне

Да меня былого:

Этак скинуть годочков пять!

От натужного горького вздоха

Заплясала в землянке тень.

А она:

— Не подумай плохо…

Собиралась который день.

Мне сказали:

Ты видел Женьку

И как будто от смерти спас?.. —

И еще сошла на ступеньку,

Три — оставила про запас.

Пересилив озноб,

Устало

Опустился на табурет.

Пережитое вырастало

И опять огнем и металлом

Все пытало,

Пытало,

Пытало,

Будто скрыл я какой секрет.

Знать и впрямь приходилось туго:

Дарья руку мою взяла

И прижала к груди упругой.

А сама,

Будто снег, бела.

По-девчоночьи вдруг прильнула

И отпрянула.

Верь не верь:

Только взглядом шальным стрельнула

И без слова,

Как птица, — в дверь.

Время воронки заносит,

Празднует жизнь

Над войною.

Женские слезы

В колосьях

Спеют в июльском зное.

Вызрели

           и, что звезды,

Падают —

Слышно людям.

Бабы вздыхали:

— Не поздно ль…

Этак без хлеба будем!

Бабьи глаза влажнели,

Солнышки в них дрожали,

Солнышки еле-еле

Сдерживались на ресницах.

И на день не пожелали

Откладывать жатву жницы.

В поле до поздней ночи

Нынче и старый, и малый.

— Охтеньки,

Нету мочи!.. —

Кто-то спиной усталой

Хрустнет,

И снова в поклоне

Гнется к земле влюбленно.

Жжется стебель в ладони,

Будто огнем спаленной.

В серп, словно в месяц,

Пястью

Снова стебли заводит…

Нету страшнее власти,

Нету превыше власти, —

Хлеб половодит!

Силы лишь бы достало

Выстоять,

Не свалиться!..

Родина,

Ты помогала

Мне, будто небо птице.

Ты и Дарья! —

Безгрешный

Взгляд ее ливнем вешним,

Сердце мое омывая,

Лился, как солнце в мае.

Слышат сухие губы,

Полные терпкой полыни,

Ты прошептала:

— Любый,

Помню тебя доныне! —

И притянула жесткой,

Ласковою ладошкой…

В реку растопленным воском

Лилась заката стежка.

Месяц в воде —

                        подковой,

Хочешь —

Бери на счастье!

С ношей своей бедовой

Шли мы во звездной власти.

Речка у ног плескалась,

Выгнув дугою тело.

Лунная зябкая алость

Рябью переливалась,

В травах густых звенела.

Здесь и былинка каждая,

Вырасти в песню жаждая,

Слышно,

Как голос пробует.

Песня наша —

Особая…

Слава богу,

Хлеба чистой ржицы

Испекли сегодня молодицы.

Коркою поджаристою, хрусткой

Тянет аппетитно за околицу.

Села и деревни старорусские

Радостью тихонько обзаводятся.

Из деревни,

Спрятанной в подполье,

Дух смолистый вытесняет сырость.

Первый сруб на пепелище вырос

С окнами в лучистое раздолье.

Солнцем августовским накалёны,

Бревна зажелтели, будто свечи.

Лесом окорённым просмолены,

Опьяняют Дарьюшкины плечи.

От любви и бабьих пересудов

Я хожу хмельной уже неделю.

Ныне обо мне толкуют худо,

А давно ли — охали-жалели.

Нравы, как норовистые кони,

Головы закидывают круто.

Будто сыромятные супони,

Пересудов захлестнули путы.

Мне-то что:

Поговорят и бросят, —

По бревну топор гуляет злее.

А вот Дарье

Что ни день — подносят

Стопочку ехидного елея.

Зыркнув глазом, шепчут:

— Ты слыхала,

Твоего-то видели в столице?.. —

Горемыки-бабы,

Разве мало

Горюшка на выжженной землице?!

Суды-пересуды —

Лишь начало,

Дарью не такое ожидало!

Женщины знали, что ли?

Слух обернулся былью:

Мне будто в рану — соли,

Как топором по крыльям.

Кто-то орал натужно:

— Дарья, встречай армейца! —

Разом колючей стужей

Мне захлестнуло сердце.

Дарья с лицом иконным —

Рядом с безруким мужем.

В карих очах

Бездонно

Зреет зеленый ужас…

Я и Евгений —

                       сидим на бревне.

Курим,

Молчим и курим.

Как перед штурмом,

Как на войне:

Курим

Да брови хмурим.

Всякое было:

Бивали меня,

Сам не скупился на сдачу.

Тут же

Только дым без огня —

Экая незадача!

Женька без рук,

Будто кряжистый пень, —

С этаким наработай, —

Пристально смотрит в закатный день,

Соображает что-то.

Вдруг повернулся,

Подался ко мне,

Черти в глазах заиграли.

Вилами недругов этак к стене

Прадеды припирали.

— Поговорить вот хочу с тобой! —

Он процедил невнятно.

— Не возражаю;

Спор любой

Лучше драки, понятно.

Женька привстал

И невпопад,

Словно для протокола:

— Надо к учебе пристроить ребят,

Отдал бы сруб под школу!