— О маркиза! — произнес Фуке с волнением, какого еще никогда не испытывал. — Если бы я изведал до дна все человеческие горести и услышал из ваших уст то слово, в котором вы отказывали мне, слово люблю, — оно сделало бы меня самым великим, самым знаменитым, самым счастливым из людей!

Он еще стоял на коленях, осыпая поцелуями ее руки, когда в комнату стремительно вбежал Пелисон.

— Монсеньор, маркиза, — произнес он с беспокойством, — простите меня, ради бога. Но, монсеньор, вот уже полчаса, как вы здесь… О, не смотрите на меня оба так укоризненно… Сударыня, скажите, прошу вас, кто та дама, которая вышла отсюда после прихода монсеньора?

— Это госпожа Ванель, — сказал Фуке.

— Я так и знал! — вскричал Пелисон.

— А что случилось?

— Она села в экипаж совершенно бледная.

— Что нам до этого? — спросил Фуке.

— Да, но важно то, что она сказала кучеру.

— Боже мой! Что же? — вскричала маркиза.

— «К Кольберу», — ответил Пелисон хриплым голосом.

— Великий боже! Уезжайте, уезжайте, монсеньор! — воскликнула маркиза, толкая Фуке к двери, в то время как Пелисон тащил его за руку.

— Да что я, ребенок, что ли, которого пугают тенью? — протестовал министр.

— Нет, — отвечала маркиза, — вы исполин, которого ехидна хочет укусить в ногу.

Пелисон продолжал тащить Фуке к экипажу.

— В замок… во весь дух! — крикнул Пелисон кучеру.

Лошади понеслись с быстротою молнии, не встречая на своем пути никаких препятствий. Только под аркадами Сен-Жан у въезда на Гревскую площадь карете министра преградил дорогу конный отряд. Пробиться сквозь него не было никакой возможности. Пришлось переждать, пока проехали конные стражники вместе с конвоируемой ими тяжелой повозкой, направлявшейся к площади Бодуайе.

Фуке и его спутник не обратили на отряд внимания. Пять минут спустя они входили к смотрителю замка. Последний прохаживался взад и вперед по двору.

При имени Фуке, которое ему шепнул на ухо Пелисон, смотритель поспешно подошел к экипажу со шляпой в руке и с низким поклоном произнес:

— Какая честь для меня, монсеньор!

— Я должен просить вас об услуге, сударь, — сказал Фуке.

— Приказывайте, монсеньор.

— Эта услуга сопряжена с известным риском, зато она гарантирует вам навсегда мое расположение и покровительство.

— В чем она заключается, монсеньор?

— Вы должны проводить меня в камеры господ Лиодо и д’Эмери.

— Позволите ли вас спросить, монсеньор, зачем?

— Я объясню вам это в их присутствии, сударь, и предоставлю в ваше распоряжение все средства облегчить им бегство.

— Бегство! Но разве монсеньору не известно…

— Что? Говорите!

— Что господ Лиодо и д’Эмери здесь нет.

— С каких пор? — вздрогнув, спросил Фуке.

— Уже четверть часа.

— Где же они?

— Сейчас они в башне Венсенского замка.

— Почему их перевезли отсюда?

— По приказу короля.

— Какое несчастье! — вскричал Фуке, хватаясь за голову.

Он не произнес более ни слова, вернулся в карету с отчаянием в душе и с помертвевшим взором.

— Наши друзья погибли, — сказал он Пелисону. — Кольбер отправил их в Венсенскую башню. Это их мы встретили под аркадами Сен-Жан.

Пелисон, словно пораженный громом, молчал: он знал, что упреком убил бы своего патрона.

— Куда прикажете ехать, монсеньор? — спросил лакей, открывая дверцы кареты.

— В мой городской дом. А вы, Пелисон, возвращайтесь в Сен-Манде и тотчас же привезите мне аббата Фуке. Вперед!

Было далеко за полночь, когда аббат Фуке явился к брату в сопровождении Гурвиля. Три этих человека, встревоженные предстоявшими событиями, были похожи не на сильных мира сего, а скорее на трех заговорщиков, которых объединяла одна общая мысль о будущем преступлении. Фуке ходил по комнате взад и вперед, опустив взгляд и нервно потирая руки. Наконец, собравшись с духом, он произнес:

— Аббат, вы говорили мне сегодня о людях, которых содержите.

— Да.

— Скажите откровенно: что это за люди?

Аббат колебался.

— Не бойтесь и говорите прямо. Я не расположен ни грозить вам, ни шутить.

— Вы желаете знать правду? Хорошо. Эти сто двадцать человек — мои друзья и участники моих развлечений. Они преданы мне, как воры виселице.

— И вы вполне можете положиться на них?

— Во всем.

— Они вас не выдадут?

— На меня никогда не падет подозрение.

— Это люди решительные?

— Они сожгут Париж, если им обещать, что сами они останутся целы.

— Моя просьба, аббат, заключается в следующем, — сказал Фуке, отирая выступивший на лбу пот. — В известный момент все ваши люди должны напасть на тех, кого я укажу. Это возможно?

— Они не в первый раз пойдут на подобное дело.

— Но если этой шайке придется столкнуться с вооруженной силой?

— И к этому им не привыкать.

— В таком случае соберите их всех в полном составе.

— Хорошо. Где?

— На Венсенской дороге, завтра, к двум часам.

— Чтобы отбить д’Эмери и Лиодо? Значит, будет схватка?

— Да, и серьезная. Вы боитесь?

— Не за себя, а за вас.

— Будут ли знать ваши люди, на что они идут?

— Они слишком умны, чтобы не догадаться. Однако министр, восставший против короля… очень рискует.

— Что вам за дело до меня?.. Впрочем, мое падение будет и вашим падением.

— Было бы благоразумней, сударь, ничего не предпринимать: пусть король получит это маленькое удовольствие.

— Знайте, аббат, что заточение Лиодо и д’Эмери в Венсенский замок предвещает гибель и мне, и всем моим близким. Повторяю: если я буду арестован, то и вас бросят в тюрьму, или же я буду в тюрьме, а вас изгонят из Франции.

— Я в вашем распоряжении, сударь. Приказывайте.

— Я уже сказал: я хочу, чтобы завтра были вырваны из лап моих врагов два финансиста, которых хотят принести в жертву, хотя есть столько преступников, остающихся безнаказанными. Можете ли вы это сделать?

— Могу.

— Изложите мне ваш план действий.

— Он очень прост. Обычно стража при осужденных на казнь состроит из двенадцати человек.

— Завтра их будет сто.

— Я учел это и допускаю даже, что их будет двести.

— Тогда вам мало ста двадцати человек.

— Простите, в стотысячной толпе зевак всегда найдется тысяч десять разбойников и головорезов, которым не хватает только подстрекателей.

— Что вы хотите этим сказать?

— А то, что завтра на Гревской площади, которую я избрал местом действия, найдется десять тысяч помощников моим ста двадцати молодцам. Эти начнут дело, те докончат его.

— Хорошо, ну а что вы сделаете с узниками?

— Мы спрячем их в каком-нибудь доме на площади; страже придется осадить дом, чтобы отбить их… А вот еще лучше — некоторые дома имеют два выхода: один на площадь, другой — на одну из соседних улиц. Узники войдут в одну дверь, а выйдут в другую.

— Послушайте, — вдруг вскричал Фуке, — я придумал!.. Один из моих друзей, человек проверенный, дает мне иногда ключи от дома, который он снимает на улице Бодуайе. Обширный сад, примыкающий к этому дому, простирается до одного из домов на Гревской площади.

— Как раз то, что нам нужно, — сказал аббат. — А до какого дома?

— До довольно шумного кабачка под вывеской «Нотр-Дам».

— Я знаю его, — сказал аббат.

— Окна кабачка выходят на площадь, а задняя дверь во двор, где есть калитка в сад моего друга.

— Отлично!

— Вы войдете в кабачок вместе с узниками и будете защищать вход с площади, пока они не скроются через сад на улицу Бодуайе. Вы все поняли?

— Очень хорошо, монсеньор. Вы можете быть полководцем не хуже Конде.

— Сколько нужно денег, чтобы заплатить вашим бандитам и напоить их как следует?

— Ах, монсеньор, как вы выражаетесь! Хорошо, что они вас не слышат. Между ними есть люди очень щепетильные.

— Я хочу сказать, что нужно довести их до такого состояния, когда море по колено. Ведь завтра я сражаюсь с королем, а когда я сражаюсь, то должен победить. Понимаете?