— Влюблены? Филипп, подумайте, что вы говорите!

— Я знаю, что говорю!

— Но кто же влюблен в принцессу?

— Красавец герцог Бекингэм… Неужели вы и его собираетесь защищать?

Анна Австрийская покраснела и улыбнулась. Это имя воскресило в ней столько сладких и в то же время печальных воспоминаний.

— Герцог Бекингэм? — прошептала она.

— Да, один из салонных любимчиков, как говаривал мой дед, Генрих Четвертый.

— Бекингэмы преданны и отважны, — решительно сказала королева.

— Ну вот, теперь моя мать защищает друга сердца моей жены! — простонал изнеженный Филипп в порыве отчаяния, потрясшем его до слез.

— Сын мой, сын мой! — прервала его Анна Австрийская. — Это выражение недостойно вас. У вашей жены нет друга сердца, а если бы такой и явился, им не будет герцог Бекингэм. Мужчины из его рода, повторяю вам, честны и скромны; они свято чтут законы гостеприимства.

— Ах, матушка! — вскричал Филипп. — Бекингэм — англичанин, а разве англичане оберегают достояние французских принцев и королей?

Анна опять покраснела и отвернулась, словно для того, чтобы вынуть перо из чернильницы, на самом же деле желая скрыть от сына свой румянец.

— Право, Филипп, — поморщилась она, — вы употребляете выражения, которые смущают меня. Ваш гнев ослепляет вас, а меня пугает. Ну подумайте, рассудите…

— Мне нечего рассуждать, матушка, я вижу.

— Что же вы видите?

— Я вижу, что герцог Бекингэм не отходит от моей жены. Он осмеливается подносить ей подарки, и она решается их принимать. Вчера она заговорила о фиалковом саше. Наши парфюмеры — вы это знаете, матушка, так как сами безуспешно требовали от них сухих духов, — наши французские парфюмеры не могли добиться этого аромата. А у герцога было с собой фиалковое саше. Значит, это он подарил моей жене саше.

— Сын мой, — сказала Анна Австрийская, — вы строите пирамиды на остриях иголок. Берегитесь. Что тут дурного, спрашиваю я вас, если человек даст своей соотечественнице рецепт новых духов? Ваши странные понятия, клянусь вам, вызывают во мне тяжелые воспоминания о вашем отце, который часто причинял мне страдания своей несправедливостью.

— Отец герцога Бекингэма, наверное, был сдержаннее и почтительнее сына, — усмехнулся Филипп, не замечая, что он грубо оскорбляет чувства матери.

Королева побледнела и прижала к груди судорожно сжатую руку. Но она быстро овладела собой и спросила:

— Одним словом, вы пришли сюда с каким-нибудь намерением?

— Конечно.

— Так говорите.

— Я пришел сюда, матушка, с намерением пожаловаться вам и предупредить вас, что я не потерплю такого поведения со стороны герцога Бекингэма.

— Что же вы сделаете?

— Я пожалуюсь королю.

— Но что же вам может сказать король?

— Тогда, — продолжил принц с выражением жестокой решимости, странно противоречившей обычной мягкости его лица, — тогда я сам приму меры.

— Что вы называете «принять меры»? — с испугом спросила Анна Австрийская.

— Я хочу, чтобы герцог оставил в покое мою жену. Я хочу, чтобы он уехал из Франции, и выскажу ему свою волю.

— Вы ничего не выскажете, Филипп, — сказала королева, — потому что, нарушив до такой степени законы гостеприимства, вы поступите дурно, и я попрошу короля отнестись к вам со всей строгостью.

— Вы грозите мне, матушка! — удивился Филипп. — Вы грозите, когда я жалуюсь!

— Нет, я не угрожаю вам, я просто хочу охладить вас. Я говорю вам, что, приняв против герцога Бекингэма или любого другого англичанина суровые меры, даже совершив простую невежливость, вы посеете между Францией и Англией весьма прискорбный раздор. Как? Принц, брат французского короля, не может скрыть обиды, даже если она обоснована, когда этого требует политическая необходимость!

— Но, государыня, — воскликнул Филипп, всплеснув руками, — будьте же не королевой, а матерью; ведь я говорю с вами как сын. Моя беседа с Бекингэмом займет всего лишь несколько минут.

— Я запрещаю вам заводить об этом речь с Бекингэмом, — ответила королева с прежней властностью. — Это недостойно вас.

— Хорошо, я не выступлю открыто, но я объявлю свою волю принцессе.

— О, — вздохнула Анна Австрийская, охваченная грустными воспоминаниями, — не мучьте своей жены, мой сын! Никогда не говорите с ней слишком властным тоном. Побежденная женщина не всегда бывает убеждена в своем поражении.

— Что же тогда делать?.. Я с кем-нибудь посоветуюсь.

— Да, с вашими лицемерными друзьями, с вашим де Лорреном или де Вардом?.. Предоставьте действовать мне, Филипп. Вы хотите, чтобы герцог Бекингэм уехал, не так ли?

— Как можно скорее, матушка.

— Тогда пришлите ко мне герцога, мой сын. Улыбайтесь ему, не показывайте виду ни жене, ни королю — никому. Спрашивайте совета только у меня. К сожалению, я знаю, чем становится семейная жизнь, когда ее смущают советчики.

— Хорошо, матушка.

— Вы будете довольны, Филипп. Отыщите герцога.

— О, это сделать нетрудно.

— Где же он, по вашему мнению?

— Конечно, у дверей принцессы в ожидании ее выхода. В этом нет сомнений.

— Хорошо, — спокойно произнесла Анна Австрийская. — Передайте, пожалуйста, герцогу, что я прошу его прийти ко мне.

Филипп поцеловал руку матери и отправился на поиски герцога Бекингэма.

XLIV. For ever!17

Повинуясь приглашению королевы-матери, лорд Бекингэм явился к ней через полчаса после ухода герцога Орлеанского.

Когда лакей назвал его имя, королева, которая сидела, закрыв лицо руками, поднялась и ответила улыбкой на изящный и почтительный поклон герцога.

Анна Австрийская была еще хороша собой. Всем известно, что в эти уже немолодые годы ее роскошные пепельные волосы, прекрасные руки и губы вызывали всеобщее восхищение. Теперь, во власти воспоминаний о прошлом, воскресших в ее сердце, она была столь же прекрасна, как в дни молодости, когда ее дворец был открыт для отца этого самого Бекингэма, молодого, страстного и несчастного человека, который жил ею и умер с ее именем на устах.

Анна Австрийская остановила на Бекингэме ласковый взгляд, в котором можно было прочесть материнскую снисходительность и особенную нежность, похожую на кокетство возлюбленной.

— Ваше величество, — почтительно спросил Бекингэм, — желали говорить со мной?

— Да, герцог, — ответила по-английски королева. — Пожалуйста, сядьте.

Такая милость Анны Австрийской и ласкающий звук родного языка, которого герцог не слышал со времени своего приезда во Францию, глубоко тронули его. Он тотчас понял, что королева хотела о чем-то просить его.

Отдав в первые минуты дань невольному, непреодолимому волнению, королева весело улыбнулась.

— Как вы нашли Францию, герцог? — спросила она по-французски.

— Это прекрасная страна, ваше величество, — поклонился он.

— Вы бывали в ней раньше?

— Да, один раз, ваше величество.

— Но, конечно, как всякий добрый англичанин, вы предпочитаете Англию?

— Я больше люблю мою родину, чем родину французов, — ответил герцог. — Однако если ваше величество спросит меня, где мне больше нравится жить, в Лондоне или Париже, я отвечу: в Париже.

Анна Австрийская отметила пылкость, с которой были произнесены эти слова.

— Мне говорили, милорд, что у вас есть прекрасные имения, роскошный старинный дворец?

— Да, дворец моего отца, — подтвердил Бекингэм, опуская глаза.

— Это не только богатство, но и дорогие воспоминания, — вздохнула королева, невольно обратившись мыслью к прошлому, с которым люди расстаются так неохотно.

— В самом деле, — согласился герцог грустно, под влиянием такого вступления. — Прошлое, как и будущее, будит мечты у людей, способных чувствовать.

— Правда, — тихо сказала королева. — Из этого следует, — прибавила она, — что вы, герцог, человек глубоко чувствующий… скоро уедете из Франции, вернетесь в свои владения, к своим реликвиям.