«Это не убирайте», – сказал Сташковский-старший, когда затевалось строительство. Его отец был военным летчиком.
Дом в «Восходе» почему-то не пользовался популярностью в семье, и в момент кризиса его даже решено было сдавать, но потенциальный съемщик, не дождавшись лета, сравнил цены у нас и в Болгарии и уехал, а Димон сказал, что хочет уединиться и отпраздновать совершеннолетие именно там. Привезли полный микроавтобус выпивки, салютных установок и акустических музыкальных систем такой мощности, что звук был слышен аж в селе Процев, что через Днепр, в загородном конном клубе, где отдыхали друзья Димона.
Русланочка в те ночи отправлялась на свою мотороллерную прогулку с чувством особенного азарта, будто предвкушала что-то, и кружила, порыкивая двигателем, по дремучему урочищу, с трудом выбираясь из ям с лужами, отталкиваясь ногами от земли, стукаясь о торчащие из земли корни.
Она полюбила смотреть на себя в зеркало в полумраке – бледно-голубым светил жидкокристаллический монитор ноутбука, и этот свет мерцал на шести серебряных кольцах по всей мочке уха, деликатно очерчивал линию скул и ямочку на шее, скорее намекал, чем показывал губы, многообещающе рассеивался во тьме на картинном изломе высоких бровей и едва касался бархатных провалов глаз с неясным блеском и дикобразно-игольчатой тенью ресниц. Тогда же на смену тонконогим лупоглазым остроносым эльфам с длинными волосами пришли модные бледные вампиры из популярной подростковой саги. «Ночь – мое время!..» – думала Русланочка, глядя в задрапированное сумерками зеркало.
Одной такой ночью, на ухабистой узкой грунтовой дороге, ведущей вдоль просеки на трассу, Русланочка встретилась нос к носу с огромным, лоснящимся автомобилем без крыши. Радужно-выпукло блеснув ветровым стеклом, он вылез откуда-то из зарослей подобно хищнику – глянцевые бока облеплены мокрыми листьями, днище пару раз теранулось о землю, золотистые блики заструились на хромированных колесных дисках, и квадратные фары застлали пространство между кустами туманом чуть синеватого света. В призрачном голубоватом сиянии приборной панели невозможно было разобрать лица сидящих там, но громко играла музыка, хит этого лета, рингтон на ее телефоне – «Любовь зубастый капкан/ на чувстве разума танцует канкан/ не вижу тебя, не вижу себя, несет нас в туман».
«Вампиры на дело поехали!» – подумала Русланочка. Замерев на своем скутере, опираясь на носочки белых кроссовок (на щиколотке – серебряная цепочка), она проводила машину зачарованным взглядом.
В двухстах метрах от нее кабриолет со включенным правым поворотом неожиданно крутанул резко влево, чуть не слетел с дороги, вильнул пару раз на встречную полосу, потом выровнялся и умчался по прямой пустынной трассе, будто с треском разрывая ткань, из которой соткана была эта ночь. Но очень скоро рев затих, повеяло болотистой, чуть сладковатой прохладой, затрещали сверчки, и звездное небо, словно оттянутое за резинку, теперь снова низко повисло, тускло мерцая. А красные габаритные огни на бампере были теперь как два удаляющихся сигаретных огонька. Этот сигаретный диалог без ее, Русланочкиного, участия вызывал новую щемящую тоску – словно уезжали там от нее двое, спокойно покуривая, и один из них с куском ее сердца.
Но неожиданно вновь послышался нарастающий рев: домчавшись до холма перед Стайками, компания в кабриолете решила зачем-то развернуться, и мчалась теперь на приличной скорости, обратно. Дорога там длиной примерно 4 километра, обсажена березками, с полями с обеих сторон и, несмотря на свою очевидную прямизну, весьма коварна. Качество покрытия, на первый взгляд, не вызывает никаких опасений, но словно какие-то невидимые колеи начинают стелиться под колесами разогнавшегося автомобиля, так что дрожит руль, как бывает при плохой балансировке, и возникает серьезный риск слететь с дороги. В какой-то момент, уже промчавшись мимо поворота на Русланочкин родной Витачив, кабриолет вдруг странно вильнул, завизжали тормоза, сухо и страшно зашипела резина, и машина, потеряв управление, как будто в скользкой луже, разворачиваясь боком, полетела на березки и в овраг за обочиной. Непристегнутые пассажиры вылетели, словно их выстрелила катапульта, и попадали, с пугающе отчетливым на фоне остального грохота, шмякающимся звуком, на асфальт.
Русланочка сорвалась с места, проехала до них метров сто, бросила скутер, помня, что может быть взрыв, распахнула складывающийся ракушкой телефон, пытаясь подсветить себе. По земле, чуть лоснясь, отражая перламутровый свет ее дисплея, расползалась какая-то жидкость – то ли кровь, то ли что-то из автомобиля, разорванного пополам и разбросанного по всей проезжей части. Людей было вроде как пять человек – два юноши и три молодые женщины. И одного из юношей, единственного пристегнутого, на водительском сиденье, Русланочка вдруг опознала. Это был DJ Prinz, любитель сумерек, вампирской темы и черной подводки для глаз. Тот, чьи фотографии, скопированные из одной из социальных сетей, украшали рабочий стол на ее компьютере. И автор песни про зубастый капкан, играющий на чувствах канкан. Собственной персоной – юноша с нежным, чуть пухлым боттичеллиевским лицом и с черными кудрями, в черной обтягивающей майке, с толстым кожаным браслетом, точно как на заставке ее компьютера, он еще держал там на руках белого котенка. «А это еще кто такой?» – спрашивал Генрих Александрович, будто чуя неладное, стоя за ее спиной, а Русланочка раздраженно клацала компьютерной мышью, пытаясь какой-то нейтральной программой закрыть рабочий стол, и никогда ничего не отвечала.
Став коленом на помятый металл, Русланочка светила телефоном на лицо юноши, пытаясь свободной рукой отсоединить ремень безопасности. Водительское место было смято в месиво металла и пластика, из остатков приборной панели торчал двигатель. А место, где сидел этот молодой человек, удивительным образом почти не пострадало – не хватало только двери. Как показывали в фильмах. Русланочка положила ладонь ему на шею. Шея была мягкая и неожиданно теплая, почти горячая (а ее тонкие шелушащиеся пальцы вечно мерзли). И была пульсация – отдающая прямо в незаживающие трещинки на сгибе средней фаланги, над выпуклыми серебряными кольцами. При голубоватом свете мобильного телефона он казался еще фантомнее и бледнее, чем на своих отретушированных фотографиях. В углу правого глаза была татуировка в виде какой-то лианы или растительного орнамента, как слеза («Странно, что этого не было видно на фото», – подумала Русланочка).
Скоро на обочине собралось несколько машин, через открытые двери пахло чужими освежителями воздуха, горели синие и зеленые огоньки приборных панелей, теплился жидкий бежевый свет в салонах, в синевато-белых лучах фар суетливо переступали ноги в шлепках и шортах, в темноте на фоне лиственного кружева перемещались светящиеся точечки экранов мобильных телефонов. «Боже мой! Боже мой!» – причитала какая-то женщина. Чья-то собака, возвращаясь с дачи, была выпущена из машины и теперь резвилась в высокой траве на обочине. Русланочка села в кузов грузового микроватобуса и отвезла Сташковского-младшего в больницу. Помогала грузить его на носилки и шла рядом, неловко придерживая, рассматривая его лицо, округлые, почти женские плечи, шею и руки, лишенные какой-либо растительности. Вокруг больницы стояла та же курортная хвойная тишина, несколько сосен росли прямо перед входом. Стрекотали сверчки, мотыльки кружили вокруг редких фонарей, и темно-синее небо, как тонкий шерстяной платок, висело снова низко-низко, светя дырочками звезд.
Зеленовато-белый яркий свет из приемного покоя вылился на нее, как ведро кислоты. Тут же защипало в глазах, заныли трещины на коже, зачесались чешуйки. В тамбуре, где они стояли, между дверями в отделение и дверями приемного покоя, появилось трое врачей – двое женщин и мужчина, и все они смотрели не на Диджея Принца, а на нее, Русланочку. Отпустив носилки, за которые она скорее держалась, чем держала, Русланочка поспешно натянула на голову серый коттоновый капюшон и спрятала кисти рук в длинные рукава.
