С другой стороны, он не был совсем чужд консерваторам. Уж такой это был человек: с одной стороны, дружил с кардиналом Пацелли – будущим папой Пием XII – и крайне правым медиамагнатом Херстом, а с другой – с людьми Рузвельта Томом Коркораном и Беном Коэном; в частной жизни был ирландцем-католиком, а в бизнесе и политике играл по правилам янки-протестантов.

Что ж, похоже, это мало беспокоило Джо. У него были убеждения, была позиция. Но они не были просты. Как не был прост он сам. Он понимал, что в глазах многих является чуть ли не аферистом. Но знал и о том, что многие его черты и свойства оправдывал успех. Такова психология американцев. Его беспокоило одно: деловые и политические элиты, в среде которых ценили простоту и одномерность, не принимали Джо полностью.

Но, несмотря ни на что, он шел свои путем. Продолжал дело отца. И не только в бизнесе. Джо стал лидером второго поколения клана. Династии, начало которой положил Патрик.

И он – Джозеф Кеннеди-старший – принял миссию утвердить этот клан в американской политике, поручив в этом главные роли своим наследникам – четвертому поколению американских Кеннеди.

– Сэр… – за дверью стоял доктор, а рядом горничная.

– Да, доктор.

– Мистер Кеннеди, сэр! Все в полном порядке. У вас родился сын.

– Как чувствует себя миссис Кеннеди?

– Хорошо. Насколько это возможно. Хотя ей пришлось немало потрудиться. Она у вас молодец!

– Благодарю. Прекрасно.

Джо одернул жилет.

– Я могу видеть ее и мальчика?

– Да, сэр. Но, думаю, лучше обождать.

– Да, конечно… Роуз, должно быть, очень слаба. Пожалуйста, передайте миссис Кеннеди мою душевную признательность. Скажите, что я нежно ее люблю. Мы увидимся завтра.

– Да, сэр.

Дверь затворилась. Джозеф Кеннеди обратился к распятию. Перекрестился открытой ладонью слева направо, как принято у католиков, и молвил: «Слава Тебе, Господи! Благодарю тебя, Матерь Божия!» В миг молитвы голос его дрогнул.

Утром 29 мая 1917 года Джозеф Кеннеди увидел своего второго сына.

И нарек его Джоном.

Главную роль в своем сценарии отец отводил старшему сыну Джо.

Он рос крепким, смышленым мальчиком. А главное – был старшим сыном.

Во-первых, несмотря на весь свой либерализм, Джо-старший был верен ирландским традициям, держался старых, испытанных правил: первым среди детей должен быть старший сын. Во-вторых, в его голове уже начал складываться стратегический план утверждения клана Кеннеди в высшей элите Америки. И он распределял детей по местам именно в этом проекте.

Потому-то именно в Джо отец увидел предназначение: стать лидером, стать лучшим – самым умным, образованным, сильным, деловым, самым блестящим – претендентом на корону. А для этого нужно было в совершенстве овладеть боевыми искусствами политики и бизнеса, общения и обаяния, социальной, светской и академической жизни. Возглавить и повести за собой всех сыновей и дочерей.

Ну, а Джон (он же Джек) по ранжиру шел следующим. Ему тоже было отведено весомое место в плане. И хотя физически он был слаб – четырежды тяжелая болезнь ставила его на грань смерти, да и одна нога была короче другой, – отец верил в него и говорил: «Джеку предстоит крайне важная миссия. И он справится с ней. Я сделаю из него бойца. Настоящего Кеннеди».

Отец учил его всю жизнь. И всю жизнь он был и Джоном, и Джеком[5]. Так будет и в книге.

Здесь, в безмятежном пригороде, провел Джон-Джек ранние годы жизни.

Меж тем благополучие семьи росло, как и она сама. Дом в Бруклайне становился тесноват, и вскоре Кеннеди переехали на солидную Абботсфорд-роуд в огромный дом со старомодным высоким крыльцом, террасой и обширным и ухоженным садом, походившим на маленький парк. О, как славно там было играть в прятки-салки-догонялки! А в плохую погоду всем хватало места в обширной гостиной у старого камина, где было уютно и летом, когда огонь не разводили.

Отсюда Джон и пошел в школу «Декстер», где уже учился Джо. Других католиков там не было.

Соединенные Штаты создали протестанты, британские пуритане, лютеране, баптисты и представители других конгрегаций, отколовшихся от католической церкви. Нередко они бежали за океан от преследований и жестокостей средневекового папизма. И несмотря на то, что со временем население всерьез пополнилось за счет иммигрантов-католиков – поляков, итальянцев, баварцев и ирландцев, – протестанты оставались и остаются большинством жителей страны. Они же составили высшее общество так называемых «ос» – WASP[6] – белых протестантов-англосаксов, первыми занявших ключевые посты в политике, бизнесе и на государственной службе.

Католики не были изгоями или угнетенным меньшинством, но много лет оставались людьми как бы не первого сорта. И хотя в городах вроде Чикаго, Нью-Йорка или Бостона они составляли изрядный процент населения и имели хорошие шансы преуспеть – на уровне страны, особенно в политике или армии, возможностей имели мало, что не раз подтверждала практика.

Случалось, в элитных школах мальчишки-протестанты объединялись против немногих католиков, превращая их жизнь в сущий ад. Но, бывало, получали такой отпор, что уж и не лезли.

Впрочем, ни Джо-младший, ни Джек обычно не сталкивались с такими проблемами.

Порой Медовый Фитц брал их на матч Red Sox – знаменитого бостонского бейсбольного клуба «Красные чулки». Или вез в парк – кормить лебедей.

Как-то он взял Джека и на работу – на встречи с избирателями, где говорил огненные речи и, пританцовывая под оркестр, шагал во главе сторонников (как-то во время речи соперника по сигналу деда музыканты грянули марш, заглушив все слова).

Так вот, ярчайшее воспоминание Джека – объезд избирательных округов в 1922 году. Медовый Фитц баллотировался в губернаторы и буйно вел кампанию, колеся по штату. Случалось, пятилетний малыш был первым слушателем его выступлений. Не понимая ни слова, он, возможно, уже тогда уловил интонации, жесты и дух публичной политической речи, мастером которой стал впоследствии. Бравурная музыка, приветственные крики, транспаранты и флаги стали в его детском сознании первыми и, возможно, главными впечатлениями.

Мама Роуз считала, что дети должны знать историю и расти патриотами. И потому возила мальчиков и в Плимут-Рок и на Банкер-Хилл[7] – осваивать систему ценностей тех, на кого ровнялась семья, – янки. И не только как на элиту, но и основателей страны, давшей приют предкам Фицджеральдов и Кеннеди. Быть как янки в мире янки, быть своими среди янки, оставаясь ирландцами, – таков был один из стратегических ориентиров, заданных Джо-старшим.

Ни Фитца, ни Патрика эта среда не приняла. Сам Джо нагло ворвался в нее с решимостью торпеды. И детям надлежало наступать. Только наступать. Продолжить дела дедов, к которым относились с трепетом. По воскресеньям они, празднично одетые, навещали дедушку Патрика. «Шуметь при нем мы не смели. Боялись даже перемигнуться», – вспоминал Джон.

Но вскоре Джо перевез семью ближе к Нью-Йорку – мировой столице биржевого торга, в Ривердейл – аристократический пригород на берегу Гудзона. А затем – в Бронксвилл, где их соседками были старушки – вдовы генералов Гражданской войны Улисса Гранта и Роберта Ли[8].

Отец устроил в доме кинозал, а лужайки приспособил для бейсбола и футбола. Он считал, что спорт воспитывает волю и командный дух. Побуждает планировать и строить тактику. Учит побеждать. Умение держать удар, давать сдачи и побеждать Джо считал главным для детей.