Я оглянулась на Мерит, которая смотрела на меня полными скорби глазами. Ей не нравилось, когда я начинала задавать вопросы о своей матери, но она никогда не отказывалась отвечать на них.

– А когда она умирала, о ком она горевала сильнее всего? – спросила я, хотя уже знала ответ.

Лицо Мерит обрело торжественно-серьезное выражение.

– О вашем отце. И…

Я обернулась, забыв об ароматических палочках.

– И?

– И о своей сестре, – призналась она.

От удивления глаза у меня полезли на лоб.

– Ты никогда мне раньше этого не говорила!

– Потому что вам совсем не обязательно знать об этом, – быстро ответила Мерит.

– Но действительно ли она была взаправдашней еретичкой, как о том говорят?

– Моя госпожа…

Я уже поняла, что Мерит не собирается отвечать на этот вопрос, и решительно тряхнула головой:

– Меня назвали в честь Нефертити. Значит, моя мать не считала свою сестру еретичкой.

Во дворце имя Нефертити находилось под строжайшим запретом, и Мерит лишь сухо поджала губы, едва сдерживаясь, чтобы не отругать меня за это. Она уронила руки вдоль тела и уставилась невидящим взором куда-то вдаль.

– Дело было не столько в самой царице, сколько в ее муже.

– Эхнатоне?

Мерит неловко заерзала:

– Да. Это он изгнал прежних богов. Это он разрушил храмы Амона и заменил статуи Ра собственными изображениями.

– А моя тетка?

– Она приказала выставить повсюду свой лик.

– На месте богов?

– Да.

– Но куда же они подевались? Я никогда не видела ничего похожего на них.

– Ну, еще бы! – Мерит встала. – Все, что принадлежало вашей тетке, было уничтожено.

– Даже имя моей матери, – сказала я и вновь устремила взгляд на алтарь. Дым благовоний скрыл лицо богини-кошки. После ее смерти Хоремхеб забрал все себе. – У меня такое чувство, будто я родилась вообще без акху, – сказала я. – Вообще без всяких предков. Ты знаешь, – доверительно сообщила я Мерит, – что в эдуббе мы не изучаем эпоху правления Нефертити, фараона Эйе или Тутанхамона?

Мерит кивнула:

– Да. Хоремхеб стер их имена со скрижалей.

– Он отнял у них жизнь. Он правил всего четыре года, но нас учат, будто его правление длилось долгие десятилетия. Но я-то знаю, что это не так. И Рамзес тоже знает. Но кто научит этому моих детей? Для них моей семьи просто не будет существовать.

Каждый год на праздник Уаг египтяне навещают посмертные храмы своих предков. А вот мне пойти было некуда. Я не могла почтить ка моей матери или отца благовониями или кувшинчиком масла. Даже их могилы были спрятаны в холмах Фив, дабы уберечь их от жрецов Атона или мести Хоремхеба.

– Кто будет помнить о них, Мерит? Кто?

Мерит положила руку мне на плечо:

– Вы.

– А когда меня не станет?

– Сделайте так, чтобы ваше имя не стерлось из памяти людской. И тогда те, кому оно будет знакомо, начнут изучать ваше прошлое и узнают о существовании фараона Эйе и царицы Мутноджмет.

– В противном случае память о них будет уничтожена.

– И это будет означать, что Хоремхеб добился своего.

Верховные жрецы постановили, что Рамзес должен сочетаться браком двенадцатого числа месяца тота. Этот день они выбрали как самый благоприятный в сезон ахет, и когда я пришла из дворца в Храм Амона, на озере уже теснились лодки и корабли, которые доставили еду и подарки для праздничной церемонии.

Внутри храма я держалась особняком, и даже наставник Оба не нашел, к чему придраться, и после того, как жрецы закончили, не сделал мне ни единого замечания.

– Что стряслось, принцесса? Теперь, когда фараона Рамзеса и Аши нет рядом, вам не с кем развлекаться?

Подняв голову, я взглянула в морщинистое лицо учителя. Его кожа походила на папирус; казалось, на ней не нашлось бы свободного места, не испещренного глубокими складками, которые залегли даже вокруг крыльев носа. По моим расчетам, ему было не больше пятидесяти, но мне он казался таким же старым, как потрескавшаяся краска в моих покоях.

– Да, меня все оставили, – сказала я.

Наставник Оба рассмеялся, но в смехе его не было веселья.

– Все оставили вас! – повторил он. – Все до единого. – Он оглянулся на две сотни учеников, сопровождавших его в эдуббу. – Наставник Пазер говорил мне, что вы очень способная ученица, но теперь я спрашиваю себя, что же он имел в виду – актерскую игру или изучение языков. Быть может, уже через несколько лет мы увидим вас в одном из представлений для фараона!

Остаток пути до школы писцов я проделала в молчании. В ушах у меня по-прежнему звучал скрежещущий смех наставника Оба, и, входя в класс, я была слишком раздосадована, чтобы обратить внимание на Пазера, который объявил:

– Сегодня мы начнем знакомство с новым языком.

Я не помню, что изучала в тот день или как Пазер начал преподавать нам язык шасу. Вместо того чтобы слушать его, я не сводила глаз с девочки, сидевшей на тростниковой циновке по левую руку от меня. На вид ей было не больше восьми-девяти лет, но она сидела в первом ряду, там, где должен был находиться Аша. Когда пришло время обеденного перерыва, она куда-то убежала с еще одной своей сверстницей, и только тут мне пришло в голову, что теперь мне не с кем разделить трапезу.

– Никто не хочет сыграть в кости? – поинтересовался Баки с набитым ртом.

– Я хочу, – вызвалась я.

Баки оглянулся на группу мальчишек, на лицах которых явственно читалась неприязнь ко мне.

– Я… не думаю, что мы берем девчонок в игру.

– Вчера вы преспокойно брали их, – напомнила я ему.

– А сегодня нет.

Остальные мальчишки согласно закивали головами, и стыд окрасил мои щеки алым румянцем. Я вышла во дворик, чтобы подыскать себе уединенное местечко, и только тут заметила, что на каменной скамье, на которой мы всегда ели, сидит Аша.

– Аша! Что ты здесь делаешь? – воскликнула я.

Он прислонил к скамье свой тисовый лук.

– У солдат тоже бывает перерыв на обед, – сообщил он мне, вглядываясь в мое лицо. – Что случилось?

Я пожала плечами:

– Мальчишки не хотят играть со мной в кости.

– Кто именно? – пожелал узнать он.

– Не имеет значения.

– Нет, имеет. – В голосе его прозвучали угрожающие нотки. – Так все-таки, кто именно?

– Баки, – ответила я, а когда Аша грозно поднялся со скамьи, я потянула его обратно. – Не только он, все остальные тоже. Исет была права. Они делали вид, будто дружат со мной, только из-за тебя и Рамзеса, а теперь, когда вас обоих нет рядом, я превратилась в никому не нужную принцессу из династии еретиков. – Я выпятила подбородок, отказываясь впадать в отчаяние. – Ну, и каково это – быть колесничим?

Аша вновь опустился на скамью, не сводя глаз с моего лица, но я не нуждалась в его сочувствии.

– Просто здорово, – признался он и развязал свой мешок. – Никакого ассирийского письма, никаких иероглифов, никаких переводов бесконечных угроз Муваталлиса. – Он запрокинул голову, глядя в небо, и на губах его заиграла искренняя улыбка. – Я всегда знал, что мне суждено оказаться в армии фараона. А там мне не светило ничего путного. – И он ткнул большим пальцем в сторону эдуббы.

– Но твой отец хочет, чтобы ты стал главным колесничим. А для этого нужно образование!

– К счастью, с этим покончено. – Он извлек из мешка медовый пряник и протянул половинку мне. – А ты видела, сколько купцов к нам пожаловали? Дворец буквально кишит ими. Мы даже не смогли подвести коней к озеру, потому что там не протолкнуться от чужеземных лодок и кораблей.

– Тогда пойдем на пристань и посмотрим, что там происходит!

Аша огляделся по сторонам, но остальные ученики играли в бабки или в сенет.

– Нефер, у нас нет для этого времени.

– Почему? Пазер вечно опаздывает, а солдаты не вернутся, пока горны не призовут их обратно. А это случится задолго до того, как Пазер начнет занятия. Когда еще мы увидим столько кораблей? И подумай о животных, которых они могли привезти. О лошадях, – принялась искушать его я. – Может быть, даже из Хатти.