Я прикусила губу, чтобы она не дрожала.

– Нет.

Усрет выразительно приподняла брови:

– И никто из твоих учителей тоже?

Я покачала головой.

– В таком случае тебе предстоит еще многому научиться, каким бы беглым ни был твой хеттский.

Тем вечером, когда я раздевалась перед сном, нянька обратила внимание на несвойственное мне молчание.

– Как? Вы не практикуетесь в языках, моя госпожа? – Она налила теплой воды из кувшина в таз, а потом положила рядом полотенце, чтобы я могла умыться.

– Какой смысл практиковаться? – возразила я. – Где я смогу применить свои знания? Это визири учат языки, а не принцессы-сироты. И, поскольку девушка не может стать визирем…

Мерит пододвинула к себе табуретку, которая проскрежетала по плитам пола, и уселась рядом со мной, после чего принялась разглядывать мое отражение в полированной бронзе. Едва ли можно было найти другую няню, которая столь разительно отличалась бы от своей подопечной. Кости у нее были широкими, а у меня мелкими, и Рамзес шутил, что когда она сердится, то шея у нее раздувается под подбородком, словно зоб разжиревшего пеликана. У нее были широкие бедра и полная грудь, тогда как у меня вообще не было ни бедер, ни груди. Она стала моей нянькой сразу же после того, как моя мама умерла при родах, и я любила ее так, словно она была моей настоящей мават – матерью. И сейчас взгляд ее смягчился, когда она поняла, какие мысли не дают мне покоя.

– Ох! – Она глубоко вздохнула. – Это все потому, что Рамзес собирается жениться на Исет.

Я взглянула на нее в зеркале:

– Значит, это правда?

Мерит пожала плечами:

– По дворцу ходят такие разговоры. – Она поерзала своим могучим седалищем, и фаянсовые ножные браслеты на ее ногах мелодично звякнули. – Естественно, я надеялась, что он женится на тебе.

– На мне? – Я вспомнила слова Усрет и во все глаза уставилась на нее. – Но почему?

Она забрала у меня полотенце и выжала его над тазом.

– Потому что ты – дочь царицы, какими бы ни были твои родственные связи с Еретиком и его женой.

Она имела в виду Нефертити и ее супруга Эхнатона, изгнавшего прежних египетских богов и тем разозлившего Амона. В Фивах их имена были под запретом. Их называли просто – Еретики, и еще до того, как я узнала, что это означает, я уже усвоила, что это очень плохое слово. И теперь я попыталась представить, как Рамзес смотрит на меня своими большими синими глазами, просит меня стать его женой, и жаркий румянец растекся по моему телу. А Мерит тем временем продолжала:

– Твоя мать наверняка хотела бы видеть, как ты выходишь замуж за царя.

– А что, если я вообще не выйду замуж? – Как знать, вдруг Рамзес вовсе не испытывает ко мне тех же чувств, что я к нему?

– Тогда ты станешь жрицей. Но ты ведь каждый день ходишь в Храм Амона и видишь, как живут жрицы, – сказала нянька, и в голосе ее прозвучали предостерегающие нотки, после чего она жестом предложила мне встать. – Там у тебя не будет ни красивых лошадей, ни колесниц.

Я подняла руки над головой, и Мерит сняла с меня расшитое бисером платье.

– Даже если я стану верховной жрицей?

Мерит рассмеялась:

– Ты уже метишь на место Хенуттави?

Я вновь покраснела:

– Нет, конечно.

– Что ж, тебе уже тринадцать. Почти четырнадцать. Самое время решать, какое место ты займешь во дворце.

– Почему сегодня все только об этом мне и говорят?

– Потому что коронация царя изменила все.

Я надела свежее платье, а когда забралась в постель, Мерит подошла и взглянула на меня сверху вниз.

– У тебя глаза, как у Тефера, – ласково проговорила она. – Они светятся в темноте. – Мой пятнистый мив, котенок, пробрался ко мне под бок и свернулся клубочком, и Мерит, глядя на нас обоих, улыбнулась. – Парочка зеленоглазых красавиц, – сказала она.

– Но не таких красивых, как Исет.

Мерит присела на край моей кровати.

– Ты ничем не хуже любой девушки в этом дворце.

Я закатила глаза и отвернулась:

– Можешь не притворяться. Я прекрасно знаю, что не гожусь Исет и в подметки…

– Исет на три года старше тебя. Через год или два ты станешь женщиной и обретешь настоящую фигуру.

– Аша говорит, что я никогда не вырасту и останусь такой же низкорослой, как карлики Сети, даже если мне сравняется двадцать.

Мерит выпятила подбородок, и пеликаний зоб у нее на шее сердито заколыхался.

– Что может знать Аша о карликах? Придет такой день, когда ты будешь такой же высокой и красивой, как Исет! А если и не выше, – осторожно добавила она, – то, по крайней мере, такой же красивой. Разве какая-либо девушка во дворце может похвастаться такими глазами, как у тебя? Они очень яркие, совсем как у твоей матери. А еще у тебя улыбка тетки.

– Я не желаю быть похожей на свою тетку, – гневно заявила я.

Но ведь Мерит выросла при дворе Нефертити и Эхнатона, так что кому, как не ей, знать о том, правда это или нет. Ее отец был влиятельным визирем, а сама Мерит оставалась нянькой детей Нефертити. Во время страшной эпидемии чумы, накрывшей Амарну, Мерит потеряла свою семью и двух дочерей Нефертити, вверенных ее попечению. Но со мной она никогда не заговаривала об этом, и я знала, что она хочет навсегда забыть то, что случилось двадцать лет назад. А еще я помнила, как Пазер учил нас тому, что верховный жрец Рахотеп некогда служил моей тетке, но я боялась обратиться к Мерит за подтверждением его слов. Вот таким и было для меня собственное прошлое. Прищуренные глаза, шепотки за спиной и неуверенность. Я покачала головой и пробормотала:

– Я ничуть не похожа на свою тетку.

Мерит выразительно приподняла брови.

– Быть может, она и впрямь оказалась еретичкой, – прошептала она, – но она была величайшей красавицей из всех, когда-либо ступавших по земле Египта.

– Красивее Хенуттави? – бросила ей вызов я.

– Хенуттави показалась бы дешевой бронзовой подделкой рядом с золотой статуей твоей тетки.

Я попыталась представить себе лицо, которое было бы красивее, чем у Хенуттави, но не преуспела в этом. В глубине души я жалела о том, что в Фивах не осталось ни единого изображения Нефертити.

– И ты полагаешь, что Рамзес остановит свой выбор на Исет, потому что я родственница Царицы-Еретички?

Мерит укрыла меня покрывалом, чем вызвала возмущенное мяуканье Тефера.

– Я думаю, что Рамзес выберет Исет, потому что тебе тринадцать, а ему семнадцать. Но уже скоро, моя госпожа, вы станете женщиной и будете готовы встретить любое будущее, которое выберете для себя сами.

Каждое утро на протяжении последних семи лет я выходила из своей комнаты в царском дворце и шла к маленькому Храму Амона неподалеку. Здесь, под выложенными из известняка сводами, я пересмеивалась вместе с остальными учениками школы писцов, пока учитель Оба, шаркая ногами, поднимался по тропинке, опираясь при ходьбе на палку, которой, словно мечом, разгонял всех, кто оказывался у него на пути. В самом же храме жрецы окуривали нас священным ароматом кифи, и мы уходили, обоняя ежедневное благословение Амона. Раньше мы с Рамзесом и Ашей всегда бегали наперегонки к выбеленному зданию школы рядом с храмом, но вчерашняя коронация изменила все. Рамзеса с нами больше нет, а Аша наверняка придет в чересчур сильное замешательство, чтобы бегать в одиночку. Он скажет мне, что уже слишком взрослый для подобных детских забав. И уже совсем скоро он тоже покинет меня.

На пороге моей комнаты появилась Мерит, и я уныло последовала за ней в помещение для облачения, где подняла руки, пока она застегивала льняной пояс поверх моей схенти.

– Что вы предпочтете сегодня, мирт или шамбалу, моя госпожа?

Я равнодушно передернула плечами:

– Мне все равно.

Окинув меня недовольным взглядом, она принесла миртовый крем. Ловко вскрыв алебастровый кувшинчик, она принялась толстым слоем наносить крем мне на щеки.