– Перестаньте гримасничать, – укорила она меня.

– Что?

– Когда вы так кривляетесь, то становитесь похожей на Беса.

Я спрятала улыбку. Бес был карликовым божеством деторождения, и жуткие рожи, которые он корчил, отпугивали Анубиса, так что тот не решался забирать новорожденных детей с собой в загробный мир.

– Не понимаю, чем вы недовольны, – сказала Мерит. – Вы ведь не остались одна. В эдуббе полно других учеников.

– Они делают вид, что дружат со мной, только из-за Рамзеса. Рамзес и Аша – мои единственные настоящие друзья. К тому же никто из девочек не пойдет со мной охотиться или купаться.

– В таком случае вам повезло, что Аша все еще остается в школе писцов.

– Это ненадолго. – Я нехотя подхватила школьную сумку, и Мерит, провожая меня к выходу из покоев, окликнула меня: – Если вы и дальше будете корчить рожи, подобно Бесу, то лишь скорее отпугнете его!

Но я была не в настроении выслушивать ее шуточки. В эдуббу я отправилась самой долгой дорогой, свернув в восточный проход, ведущий в тенистые дворики задней части дворца, за которыми полукругом выстроились храмы и казармы, отделяющие Малкату от окружающих город холмов. Мне частенько доводилось слышать, что дворец сравнивают с жемчужиной, надежно укрытой со всех сторон в раковине. С одной стороны его прикрывали утесы песчаника, а с другой – озеро, вырытое по приказу акху, моего предка, чтобы лодки, идущие по Нилу, могли подплывать к самым ступенькам Зала для приемов. Аменхотеп III выстроил его для своей жены, царицы Тии. Когда в ответ на его требование зодчие заявили, что это невозможно, он сам разработал его план. И вот сейчас передо мной раскинулось оставленное им наследие. Я медленно прошлась по арене, миновала казармы с их пыльной площадкой для парадов и углубилась в квартал, где жили слуги, приземистые дома которых приткнулись вдоль высохших русел ручьев, бегущих к западу. Выйдя на берег озера, я спустилась к самой воде, чтобы взглянуть на свое отражение.

«И совсем я не похожа на Беса, – подумала я. – Во-первых, нос у него намного крупнее моего». Я скорчила такую рожу, какую все скульпторы вырезают на статуях Беса, и кто-то за моей спиной рассмеялся.

– Ты что, любуешься своими зубами? – воскликнул Аша. – Что это была за гримаса?

Я ответила ему недовольным взглядом:

– Мерит говорит, что я похожа на Беса.

Аша подошел ко мне, пытливо вглядываясь в мое лицо.

– Да, я вижу определенное сходство. У вас обоих пухлые щеки, к тому же ты маленького роста.

– Прекрати!

– Это же не я корчил рожи! – Мы зашагали к храму, и он поинтересовался: – Мерит рассказала тебе вчерашние новости? Скорее всего, Рамзес женится на Исет.

Я отвернулась и ничего не ответила. Месяц тот выдался жарким, и солнечные лучи падали на гладь озера подобно золотистой рыбацкой сети.

– Если Рамзес собрался жениться, – проговорила я после долгого молчания, – то почему сам не сказал нам об этом?

– Быть может, он еще до конца не уверен в своих чувствах. К тому же последнее слово остается за фараоном Сети.

– Но ведь она решительно не годится в жены Рамзесу! Она не умеет ни охотиться, ни плавать, ни играть в сенет. Она даже не умеет читать по-хеттски!

Когда мы вошли во двор, наставник окинул нас свирепым взглядом и Аша едва слышно прошептал:

– Готовься!

– Как это мило с вашей стороны, что вы вдвоем решили присоединиться к нам! – воскликнул Оба. Две сотни лиц повернулись в нашу сторону, и наставник огрел Ашу своей палкой. – Встать в строй! – Он попал юноше по задней части лодыжки, и мы во всю прыть бросились к остальным ученикам. – Или, по-вашему, Ра появляется на своей солнечной барке, только когда ему в голову приходит такая блажь? Разумеется, нет! Он всегда приходит вовремя. Каждое утро он всегда приходит вовремя, на восходе солнца!

Аша оглянулся на меня, когда, выстроившись в шеренгу, мы побрели вслед за наставником в святилище. На полу для нас были расстелены тряпичные циновки, мы заняли свои места и стали ждать жрецов. Я прошептала, обращаясь к Аше:

– Могу поспорить, Рамзес сидит сейчас в Зале для приемов и жалеет о том, что не может присоединиться к нам.

– Не знаю. Зато наставнику Оба до него не добраться.

Я прыснула со смеху в ту самую минуту, когда в класс вошли семеро жрецов, размахивая бронзовыми кадилами с благовониями, и затянули утренний гимн Амону:

– Слава тебе, Амон-Ра, повелитель земных престолов, старейший владыка, светоч мудрости, хранитель всего сущего.

– Главный среди богов, владетель истины, создатель мира наверху и внизу. Слава тебе!

Запах благовоний заполонил комнату, и один из учеников закашлялся. Наставник Оба резко развернулся, чтобы наградить его свирепым взором, и я, воспользовавшись моментом, ткнула Ашу локтем в бок, поджала губы, так что они превратились в тонкую злую линию, и скорчила гримасу, передразнивая разгневанного Оба. Кто-то из учеников громко рассмеялся, и наставник моментально обернулся.

– Аша и принцесса Нефертари! – рявкнул он.

Аша метнул на меня раздраженный взгляд, а я захихикала. Но когда мы оказались снаружи, я не стала предлагать ему сбегать наперегонки к школе писцов.

– Не понимаю, почему жрецы до сих пор не вышвырнули нас вон, – сказал он.

Я ответила ему широкой улыбкой:

– Потому что мы – члены царской фамилии.

– Это ты принадлежишь к царской фамилии, – возразил Аша. – А я всего лишь сын солдата.

– Ты хотел сказать, сын военачальника.

– И все равно я тебе не ровня. У меня нет ни покоев во дворце, ни служанки. Я должен быть осторожен.

– Зато мы повеселились, – заявила я.

– Немного, – признал он, когда мы подошли к невысокой белой стене, которой была обнесена царская эдубба. Здание школы, подобно толстому гусю, водрузилось на склоне холма, и Аша замедлил шаг, когда мы оказались подле открытых дверей. – Как, по-твоему, что нас ждет сегодня? – спросил он.

– Скорее всего, ассирийское письмо.

Он тяжело вздохнул:

– Еще одна жалоба на меня, и отец меня убьет.

– Садись на тростниковую циновку рядом со мной, и я стану писать большими буквами, чтобы тебе было видно, – предложила я.

В классах эдуббы ученики окликали друг друга, смеялись и переговаривались, пока звук горна не возвестил начало занятий. Пазер встал перед нами, наблюдая за творящимся хаосом и не вмешиваясь, но когда через порог шагнула Исет, в комнате наступила тишина. Она шла сквозь толпу учеников, и те расступались перед ней, словно чья-то гигантская рука раздвигала их в стороны. Она опустилась напротив меня на тростниковую циновку, как обычно, поджав под себя длинные ноги, но на сей раз, когда она откинула на спину свои роскошные волосы, ее пальцы, казалось, очаровали меня. Они были длинными и сужались к кончикам. При дворе одна лишь Хенуттави превосходила Исет в искусстве игры на арфе. Быть может, именно поэтому фараон Сети счел, что из нее получится хорошая жена?

– Полюбовались и довольно, – провозгласил Пазер. – Пора приниматься за дело. Сегодня мы будем переводить два письма императора хеттов фараону Сети. Как вам всем известно, хетты пишут клинописью, то есть в ассирийской манере, а это значит, что вам предстоит перевести и переписать каждое слово из клинообразных значков в иероглифы.

Я достала из сумки чернила и перья из тростника. Когда мне передали корзинку со свитками чистого папируса, я выбрала оттуда самый гладкий. За стенами эдуббы вновь проревел горн, и шум, доносившийся из других классных комнат, стих. Пазер раздал нам копии первого письма императора Муваталлиса, и комнату, уже освещенную лучами восходящего солнца, заполнил скрип перьев по папирусу. Воздух был тяжелым и душным, и вскоре на коленях у меня выступили капельки пота. Как и все остальные ученики, я сидела, поджав под себя ноги. Двое дворцовых слуг с опахалами охлаждали комнату, размахивая длинными перьями, и поток воздуха донес до меня запах духов Исет, отчего у меня защекотало в носу. Ученикам она говорила, что пользуется ими, дабы заглушить невыносимый запах чернил, которые делались из золы с добавлением жира, вытопленного из ослиных шкур. Но я знала, что это неправда. Дворцовые писцы смешивали наши чернила с мускусным маслом, чтобы заглушить отвратительный запах. На самом же деле она лишь хотела привлечь к себе внимание. Я наморщила нос и сказала себе, что не стану отвлекаться. Сведения, представлявшие хотя бы малейшее значение, из письма были удалены, так что оставшееся перевести было нетрудно. Я написала на своем свитке папируса несколько строчек крупными иероглифами, а когда закончила, Пазер откашлялся.