– Писцы уже должны были завершить перевод второго письма императора Муваталлиса. Когда я вернусь, мы продолжим, – предупредил нас он.

Ученики выждали, пока шорох его сандалий не стихнет вдали, после чего дружно обернулись ко мне.

– Ты понимаешь, что здесь написано, Нефер? – Аша ткнул пальцем в шестую строчку.

– А вот здесь? – Баки, сын визиря Анемро, не мог разобраться, о чем шла речь в третьей. Он протянул мне свой свиток, и весь класс замер в ожидании.

– «…фараону Египта, богатому землями и великому в силе своей». Это обычное обращение во всех его письмах. – Я пожала плечами. – Они начинаются с лести и заканчиваются угрозами.

– А вот здесь? – спросил еще кто-то. Ученики сгрудились вокруг меня, и я стала быстро переводить для них слова. Покосившись на Исет, я заметила, что первая ее строчка так и осталась незаконченной. – Тебе нужна помощь?

– С чего бы это мне понадобилась помощь? – Она оттолкнула от себя свиток. – Ты разве не слышала?

– Ты должна стать женой фараона Рамзеса, – ровным голосом ответила я.

Исет встала.

– А ты думала, что если я не родилась принцессой, как ты, то всю жизнь буду ткать лен в гареме?

Она имела в виду не гарем Ми-Вер в Эль-Файюме, где содержались самые нелюбимые жены фараона. Она говорила о том гареме, который располагался позади школы писцов, куда Сети поместил женщин предыдущих царей и тех, кого выбрал сам. Бабка Исет была одной из жен фараона Хоремхеба. Я слышала, что однажды он увидел ее идущей по берегу реки, когда она собирала раковины для похорон собственного мужа. Тогда она уже была беременна своим единственным ребенком, но, как и в случае с моей матерью, это не помешало Хоремхебу жениться на ней. Так что в жилах Исет текла кровь отнюдь не фараонов, а долгой череды женщин, которые жили, ловили рыбу и занимались прочими делами на берегах Нила.

– Быть может, я и сирота из гарема, – продолжала она, – но, думаю, все здесь присутствующие согласятся со мной, что быть племянницей еретички – куда хуже, что бы ни воображала твоя толстая нянька. Кроме того, в этой эдуббе никто тебя не любит, – призналась она. – Тебе улыбаются в лицо исключительно из-за Рамзеса, но теперь, когда его нет с нами, то все будут и дальше улыбаться и смеяться только потому, что ты помогаешь им.

– Это ложь! – в гневе вскочил на ноги Аша. – Здесь никто так не думает.

Я огляделась по сторонам, но больше никто из учеников не спешил встать на мою защиту, и щеки мои залила краска стыда.

Исет злорадно усмехнулась.

– Можешь считать, будто вы с Рамзесом большие друзья, которые охотятся и купаются в озере вместе, но женится он на мне. И я уже посоветовалась со жрецами, – сообщила она. – Они дали мне талисманы и обереги на все случаи жизни.

Аша воскликнул:

– Ты что же, думаешь, будто Нефертари может сглазить тебя?

Остальные ученики эдуббы дружно рассмеялись, но Исет выпрямилась во весь свой немаленький рост.

– Она может попытаться! Как и любой из вас, – с нескрываемой злобой прошипела она. – Разницы-то никакой. Но сейчас я лишь зря теряю время в этой эдуббе.

– Совершенно верно. – Дверной проем заслонила чья-то тень, а потом перед нами предстала Хенуттави в красном облачении Исиды. Она окинула нас столь безразличным взором, что, пожалуй, и лев не смог бы взглянуть на мышь с меньшим интересом. – Где твой наставник? – пожелала узнать она.

Исет быстро подошла к верховной жрице, и я заметила, что она стала подкрашивать глаза так же, как это делала Хенуттави, темными длинными мазками сурьмы от внешних уголков к вискам.

– Ушел к писцам, – поспешно ответила она.

Хенуттави заколебалась. Подойдя к моей тростниковой циновке, она уставилась на меня сверху вниз.

– Принцесса Нефертари… по-прежнему изучает свои иероглифы?

– Нет. Я изучаю свое ассирийское письмо.

Аша расхохотался, и Хенуттави перевела взгляд на него. Но он был выше остальных мальчишек, и в глазах его светился ум, что нервировало ее и лишало присутствия духа. Она вновь повернулась ко мне:

– Не понимаю, для чего ты даром тратишь время, поскольку в самом лучшем случае ты станешь всего лишь жрицей в каком-нибудь заброшенном храме той же Хатхор.

– Как всегда, рад видеть вас, госпожа. – Наш наставник вернулся с охапкой свитков, которые выложил на низкий столик, когда Хенуттави обернулась к нему.

– А, Пазер. Я как раз советовала принцессе Нефертари быть усердной в учебе. К несчастью, у Исет больше нет для этого времени.

– Какой позор, – отозвался Пазер, глядя на отброшенный Исет папирус. – Почему-то я был уверен, что сегодня она продвинется до трех строчек клинописи.

По рядам учеников прокатился смешок, и Хенуттави поспешила убраться из эдуббы. Исет, как привязанная, последовала за ней.

– Здесь нет ничего смешного, – резко бросил Пазер, и в комнате мгновенно воцарилась тишина. – А теперь будет лучше, если мы все вернемся к переводу. Когда закончите, по очереди подходите ко мне со своим папирусом. После чего можете приступать к работе над вторым письмом императора Муваталлиса.

Я попыталась сосредоточиться, но слезы застилали мне глаза. Я не хотела, чтобы кто-нибудь увидел, как больно уязвили меня слова Исет, и потому не поднимала глаз, даже когда Баки шепотом обратился ко мне. «Ему нужна помощь, – подумала я. – Но разве он хотя бы взглянет на меня за стенами эдуббы?»

Закончив перевод, я подошла к Пазеру и протянула ему свой папирус.

Он одобрительно улыбнулся.

– Превосходно, как всегда. – Я оглянулась на остальных учеников и спросила себя, а не показалось ли мне, что я вижу неприязнь в их глазах. – Однако я должен предупредить вас насчет следующего письма. В нем содержится весьма нелестный отзыв о вашей тетке.

– Какое мне до этого дело? Я ничуть на нее не похожа, – с вызовом заявила я.

– Я хотел быть уверенным в том, что вы все поняли правильно. Очевидно, писцы забыли убрать эти слова.

– Она была еретичкой, – сказала я, – и какие бы слова ни употребил в ее отношении император, я уверена, что они оправданы.

Вернувшись на свою циновку, я пробежала письмо глазами, высматривая знакомые имена. Нефертити была упомянута в самом низу папируса, как и моя мать, кстати. Затаив дыхание, я принялась читать слова императора Муваталлиса.

«…вы угрожаете нам войной, но наш бог Тешуб оберегает хеттов на протяжении вот уже тысячи лет, в то время как ваши боги были низвергнуты фараоном Эхнатоном. Что заставляет вас думать, будто они простили его ересь? Вполне может статься, что Сехмет, ваша богиня войны, забыла вас и оставила своей милостью. А как насчет Мутноджмет, сестры Нефертити? Ваш народ позволил ей стать царицей, хотя всему Египту известно, что она прислуживала Царю-Еретику в его храме, равно как и в его личных покоях. Неужели вы полагаете, будто ваши боги простили это? Неужели вы отважитесь пойти на нас войной, когда своим богам мы выказывали одно лишь уважение?»

Я подняла глаза на Пазера, и в выражении его лица мне почудились проблески сожаления. Но я никому не позволю жалеть себя. Стиснув в руке тростниковое перо, я стала писать так быстро и твердо, как только могла, а когда слезинка заставила расплыться чернила на моем папирусе, я промокнула ее песком.

Пока в тот вечер Большой зал заполнялся придворными, мы с Ашей ждали в уголке балкона, шепотом обсуждая то, что произошло сегодня в эдуббе. Заходящее солнце нарисовало вокруг его головы мягкий нимб, а косичка, которую он носил переброшенной через плечо, длиной почти не уступала моей. Я уселась на балюстраду из песчаника и взглянула на него.

– Ты когда-нибудь видел Исет в таком гневе?

– Нет. А еще я никогда не слышал, чтобы она так много говорила, – признался он.

– А ведь она проучилась с нами почти семь лет!

– Она только тем и занимается, что хихикает с девчонками из гарема, которые ждут ее за стенами эдуббы на улице.