– Ей очень не понравилось бы то, что ты сейчас сказал, если бы она узнала об этом, – предостерегла я его.

Но Аша только пожал плечами в ответ:

– Очень похоже, что ей не нравится все на свете. Особенно ты…

– Да что такого я ей сделала? – воскликнула я.

От необходимости отвечать Ашу спасло появление Рамзеса, который ворвался на балкон через двойные двери.

– Вот вы где! – окликнул он нас, и Аша быстро сказал мне:

– Не говори ему ничего насчет Исет. Иначе он подумает, что мы ему завидуем.

Рамзес перевел взгляд с Аши на меня и обратно:

– Куда это вы запропастились?

– Это мы должны спросить у тебя – куда это ты запропастился? – парировал Аша. – После коронации мы вообще тебя не видели.

– И уже начали думать, что больше никогда и не увидим, – добавила я чуточку печальнее, чем намеревалась.

Рамзес обнял меня:

– Я никогда не брошу свою маленькую сестренку одну.

– А как насчет твоего колесничего?

Рамзес тут же разжал объятия и отпустил меня.

– Значит, все уладилось? – воскликнул он, на что Аша самодовольно заявил:

– Всего несколько часов назад. Завтра я начинаю учиться на командира колесничих фараона.

Я возмущенно фыркнула:

– И ты ничего не сказал мне об этом?

– Я ждал случая, чтобы сообщить вам обоим сразу!

Рамзес одобрительно хлопнул Ашу по спине, но я вскричала:

– Значит, теперь в эдуббе с Пазером я останусь совсем одна!

– Перестань, – попытался успокоить меня Рамзес. – Не расстраивайся.

– Почему это? – пожелала узнать я. – Аша идет в армию, а ты женишься на Исет!

Мы с Ашей в упор уставились на Рамзеса, чтобы понять, правда ли это.

– Мой отец собирается объявить об этом нынче вечером. Он полагает, что она станет для меня хорошей женой.

– А что думаешь ты? – спросила я.

– Меня беспокоят ее знания, – признался он. – Вы же сами видели ее в классе Пазера. Но Хенуттави уверена, что я должен назначить ее старшей женой.

– Фараон выбирает старшую жену, только когда ему исполняется восемнадцать лет! – выпалила я.

Рамзес пристально уставился на меня, а я покраснела до корней волос, сожалея о своей несдержанности.

– А это что такое? – пытаясь сменить тему, осведомилась я и показала на украшенные драгоценными каменьями ножны, которые он держал в руках.

– Меч. – Он вынул из ножен клинок длиной в локоть.

На Ашу меч произвел сильное впечатление.

– Никогда не видел ничего подобного, – признался он.

– Он – хеттский, сделан из материала, который они называют железом. Говорят, что он крепче бронзы. – Меч был изогнут очень непривычно, а по рисунку на гарде я догадалась, что и стоить он должен весьма недешево.

Рамзес протянул оружие Аше, который поднес его к свету.

– И кто тебе его подарил?

– Мой отец, в честь коронации.

Аша передал клинок мне, и я обхватила рукоять ладонью.

– Им ты сможешь обезглавить Муваталлиса!

Рамзес рассмеялся:

– Или хотя бы его сына Урхи.

Аша перевел взгляд с меня на Рамзеса.

– Император хеттов, – пояснила я. – Когда он умрет, ему наследует его сын Урхи.

– Ашу не интересует политика, – заметил Рамзес. – Но вот спроси его что-нибудь о лошадях и колесницах…

Двойные двери на балкон распахнулись, и в нас вперила свой взгляд Исет. Ее расшитый бисером парик украшали обереги, а умелая служанка сбрызнула круги сурьмы у нее под глазами золотой пылью.

– Трое неразлучных, – с улыбкой сказала она.

Я вдруг поняла, что и манерой речи она подражает Хенуттави. Она подошла к нам, и я спросила себя, где она взяла деньги, чтобы украсить свои сандалии ляпис-лазурью. То золото, которое осталось после смерти матери Исет, целиком и полностью, причем давно, было потрачено на ее образование.

– Что это такое? – Она посмотрела на меч, который я вернула Рамзесу.

– Для войны, – пояснил юный фараон. – Хочешь взглянуть? Я как раз собирался показать Аше и Нефер, какой он острый.

Исет изящно нахмурилась:

– Но виночерпий уже наполнил кубок твоего отца.

Рамзес заколебался. Он вдохнул аромат ее духов, и я поняла, что ее близость подействовала на него. Платье тесно облегало ее фигуру со всеми ее выпуклостями и впадинами, выставляя напоказ ее накрашенные хной груди. А потом я заметила у нее на шее золотое ожерелье с сердоликами. Она надела украшения царицы Туи. Та самая царица, которая своими глазами видела, как мы играли с Рамзесом с самого детства, отдала свое любимое ожерелье Исет.

Рамзес покосился на Ашу, а потом перевел взгляд на меня.

– Как-нибудь в другой раз, – пришел ему на помощь Аша, а Исет взяла Рамзеса за руку. Мы смотрели, как они вместе уходят с балкона, а потом я обернулась к Аше:

– Ты видел, что она носит?

– Личные украшения царицы Туи, – неохотно ответил он.

– Но почему Рамзес выбрал себе такую жену, как Исет? Потому что она красива. И какое имеет значение, что она не говорит по-хеттски и даже не умеет писать клинописью?

– Это имеет значение, потому что фараону нужна жена, – угрюмо отозвался Аша. – Знаешь, он бы выбрал тебя, если бы не твоя семья.

Мне показалось, будто кто-то выдавил весь воздух у меня из груди. Я вошла вслед за ним в Большой зал, и тем же вечером, когда официально было объявлено о женитьбе, я поняла, что теряю нечто такое, чего уже не вернуть. Но рядом с Исет не оказалось никого из ее родителей, чтобы стать свидетелями ее торжества. Никто не знал, кем был ее отец, что породило бы нешуточный скандал, останься ее мать жива после родов. Поэтому глашатай объявил лишь имя ее бабки, поскольку она воспитала Исет и когда-то была частью гарема фараона Хоремхеба. Она умерла уже год назад, но это было правильно.

Когда празднество закончилось, я вернулась в свои покои, расположенные неподалеку от царского дворика, и тихонько уселась за стол своей матери из черного дерева. Мерит стерла сурьму с моих глаз и красную охру с губ, а потом протянула мне ароматический конус с благовониями и стала смотреть, как я преклоняю колени перед наосом, алтарем моей матери. Некоторые алтари бывают большими, их делают из гранита, с выемкой посередине, в которую можно поставить статуэтку бога и полочку для сжигания благовоний. Но мой наос был маленьким и деревянным. Этот алтарь принадлежал моей матери, еще когда она была маленькой, и не исключено, что до этого им владела еще и моя бабушка. Когда я вставала на колени, он доходил мне лишь до груди, а за деревянными дверьми притаилась статуэтка Мут, в честь которой и назвали мою мать. Богиня-кошка взглянула на меня своими раскосыми глазами, и я поспешно сморгнула слезы.

– А что было бы, если бы моя мать осталась жива? – спросила я у Мерит.

Нянька присела на край моей кровати.

– Не знаю, моя госпожа. Но вспомните о том, какие тяготы ей довелось перенести. Ваша мать потеряла в огне всех, кого любила.

Те покои Малкаты, до которых добрался огонь пожара, так и не были восстановлены. Почерневшие камни и обугленные останки деревянных столов по-прежнему виднелись чуть поодаль от царского двора, правда, теперь их буйно оплели виноградные лозы да вьющиеся сорняки, бороться с которыми было некому. Когда мне исполнилось семь лет, я настояла, чтобы Мерит отвела меня туда, а когда мы пришли на место, я замерла как вкопанная, не в силах пошевелиться, пытаясь представить себе, где находился мой отец, когда вспыхнул пожар. Мерит говорила, что причиной бедствия стала упавшая масляная лампа, но я краем уха слышала, как визири перешептывались о чем-то куда более мрачном – о заговоре с целью убить моего деда, фараона Эйе. За этими стенами в языках пламени погибла вся моя семья: брат, отец, дед и его царица. Выжила только мать, да и то потому, что находилась в саду. А когда Хоремхеб узнал, что Эйе погиб, то явился во дворец с армией за спиной и силой вынудил мою мать выйти за него замуж, поскольку она оставалась единственной законной претенденткой на трон. Я спросила себя, а испытал ли Хоремхеб угрызения совести, когда и она ушла в объятия Озириса, по-прежнему шепча в слезах имя моего отца. Иногда я думала о том, как она провела свои последние недели на земле. В то самое время, как Хнум лепил из глины мою сущность на гончарном диске, ее душа уже отлетала прочь.