Пелорат, ошеломленный внезапной апелляцией к нему, взволнованно откашлялся.

— Так в легендах, моя дорогая. Я воспринимаю их серьезно и думаю, как и Голан Тревайз, что род человеческий был первоначально ограничен одной планетой, и этой планетой была Земля. Самые первые колонисты пришли с Земли.

— Следовательно, если Гея, — сказал Тревайз, — была основана в раннюю эру межпространственных путешествий, весьма вероятно, что колонизирована она была землянами или, возможно, уроженцами достаточно недавно заселенного мира, который незадолго до этого был колонизирован землянами. А значит, записи времен основания Геи и первых нескольких тысячелетий явно должны были упоминать Землю и землян. Эти записи пропали. Что-то, очевидно, есть в том, что Земля не упоминается нигде в архивах Галактики. И если так, у этого должна быть причина.

Блисс раздраженно проговорила:

— Это всего лишь предположения, Тревайз. У тебя нет доказательств.

— Но разве Гея не утверждает, что я обладаю удивительным даром приходить к правильным выводам, располагая неполными данными. В таком случае, если я в чем-нибудь твердо убежден, не говори, что у меня нет доказательств. — Блисс промолчала. Тревайз продолжал: — Тем больше причин для поиска Земли. Я настаиваю на отлете, как только «Далекая звезда» будет готова. Ну как? Полетите со мной?

— Да, — сразу сказала Блисс.

— Да, — сказал Пелорат.

Моросил мелкий дождь. Тревайз взглянул вверх, на низкое серовато-белое небо.

На нем была особая шляпа, для дождливой погоды. Капли отлетали от нее в разные стороны. Пелорат, стоящий чуть поодаль, был без шляпы.

— Зачем ты мокнешь, Дженов? — спросил Тревайз.

— Это ничего, дружочек, — ответил Пелорат по обыкновению. — Дождь тихий и теплый. Да и ветра нет. И потом, как говорили — «в Анакреоне веди себя, как анакреонцы». — Он указал в сторону геянцев, молчаливо стоящих неподалеку от корабля. Те даже не шелохнулись, хотя были под дождем без головных уборов. Молчаливые, неподвижные — ни дать ни взять — рощица геянских деревьев.

— Наверное, — сказал Тревайз, — они не боятся дождя, потому что все остальное на Гее тоже мокнет. Деревья, трава, почва — все, включая геянцев.

— Что же, по-моему, очень разумно, — заметил Пелорат. — Скоро выглянет солнце, и все быстро высохнет. Одежда не помнется и не сядет, здесь нельзя замерзнуть, а поскольку здесь совершенно нет никаких болезнетворных микробов, никто не подхватит насморк, грипп или пневмонию. Зачем же горевать, если немного промокнешь?

Тревайз был согласен — все логично, но не желал сдаваться.

— И все-таки, зачем надо было устраивать дождь в день нашего отлета? Ведь дождь здесь управляем. На Гее не пойдет дождь, если она этого не пожелает. Она словно бы афиширует презрение к нам.

— Может быть, совсем наоборот? Может быть, и Гея скорбно оплакивает наш отлет?

— Она — может быть, но я — нет.

— Знаешь, — продолжал Пелорат, — на самом деле все, наверное, гораздо проще: почва здесь нуждается в увлажнении, и это — гораздо более важно, чем твое желание видеть ясное небо и солнце.

Тревайз улыбнулся.

— Похоже, тебе в самом деле нравится этот мир. Помимо Блисс, я хочу сказать.

— Да, — сказал Пелорат, словно обороняясь. — Я всегда жил тихой, упорядоченной жизнью и, думаю, смог бы прижиться здесь, где целый мир трудится над поддержанием покоя и порядка. Понимаешь, Голан, ведь когда мы строим дом — ну, или корабль, — мы пытаемся создать для себя самое лучшее убежище. Мы снабжаем его всем, в чем нуждаемся, мы обустраиваем его так, чтобы можно было регулировать температуру, качество воздуха, освещение и так далее, и Гея — всего лишь расширение этого стремления к комфорту и безопасности до размеров планеты. Что в этом плохого?

— Что в этом плохого? — переспросил Тревайз. — То, что мой дом или мой корабль построен так, чтобы они подходили мне, а не я им. Если бы я был частью Геи, то, как бы идеально ни старалась планета устраивать меня, меня бы все равно бесило то, что я должен устраивать ее.

Пелорат поморщился:

— Послушай, но ведь можно сказать, что любое общество формирует свое население в угоду себе. Развиваются устои, присущие данному обществу, и каждый индивидуум становится рабом общественного устройства.

— Ну, знаешь, в тех обществах, которые мне известны, кто-нибудь может, например, взять и взбунтоваться. Встречаются люди эксцентричные, даже преступники.

— Ты что хочешь, чтобы они были — чудаки и преступники?

— Почему бы и нет? Мы же с тобой — чудаки. Уж, конечно, мы не типичные представители населения Терминуса. Что до преступников, то все дело в определении. Но если преступники — цена, которую мы должны платить за существование бунтарей, еретиков и гениев, я готов платить. Я требую, чтобы эта цена была заплачена.

— Неужели, кроме преступников, за это нечем заплатить? Разве нельзя иметь гениев, не имея преступников?

— Найти гениев и святых можно лишь среди людей не совсем нормальных, а я не вижу, каким образом отклонения от нормы могут быть только в одну сторону. Должна быть симметрия. В общем, как бы то ни было, мне нужна более веская причина для решения избрать Гею в качестве модели будущего для человечества, чем всепланетный проект комфортабельного дома.

— Ах, дружочек, я вовсе не пытался убеждать тебя в правильности твоего решения. Я просто смотрел и ду…

Он не договорил. К ним спешила Блисс, ее темные волосы вымокли, платье прилипло к груди и широким бедрам. Блисс кивнула на ходу.

— Простите за опоздание, — сказала она, переведя дух. — Прощание с Домом затянулось. Нужно было кое-что уточнить.

— Неужели! — удивился Тревайз. — Ведь ты знаешь все, что знает он.

— Иногда мы расходимся в интерпретации. Мы не одинаковы, и мы об этом уже говорили. Взгляните, — сказала она несколько резковато, — у вас две руки. Каждая из них — часть вас, и они кажутся одинаковыми, но одна является зеркальным отображением другой. При этом вы не пользуетесь ими совершенно одинаково, не правда ли? Есть вещи, которые чаще делаешь своей правой рукой, а другие — левой. Различия в интерпретации, так сказать.

— Положила на лопатки! — довольно крикнул Пелорат.

Тревайз кивнул:

— Эффектная аналогия, только вряд ли подходит к случаю. Ну да ладно. Не пора ли на корабль? Дождь идет все-таки.

— Да, да. Все наши ушли оттуда. Корабль в отличном состоянии. — Затем, с внезапным любопытством взглянув на Тревайза, Блисс заметила: — А ты совсем сухой. Капли на тебя не попадают.

— Угу, — буркнул Тревайз, — мокнуть неохота.

— Но разве не прекрасно иногда вымокнуть до нитки?

— Неплохо. Но, на мой вкус, не под дождем.

Блисс пожала плечами:

— Ну, дело твое. Багаж погружен, так что давайте войдем.

Все трое пошли к кораблю. Дождь утихал, но трава была совсем мокрой. Тревайз поймал себя на том, что боязливо ступает по ней, а Блисс сбросила тапочки, взяла их в руку и шлепала босиком.

— Восхитительное ощущение! — сказала она, поймав обращенный на ее ноги взгляд Тревайза.

— Не спорю, — сказал он рассеянно и тут же сердито поинтересовался: — А зачем тут собрались эти?

— Они будут записывать это событие, — ответила Блисс, — Гея находит его знаменательным. Ты для нас — очень важная фигура, Тревайз. Пойми, что, если ты изменишь свое мнение в результате этого путешествия и примешь решение против нас, мы никогда не превратимся в Галаксию и даже не останемся Геей.

— Следовательно, я олицетворяю собой жизнь и смерть Геи, целого мира.

— Мы думаем, что это именно так.

Тревайз внезапно остановился и снял шляпу. На небе появились голубые просветы. Он сказал:

— Но у вас уже есть мое слово в вашу пользу. Если вы убьете меня, я никогда не смогу изменить его.

— Голан, — обескураженно пробормотал Пелорат, — что ты говоришь?