На стене в магазине, за прилавком, висит пыльное распятие – пластмассовая безделушка с забавными анатомическими подробностями: дотошно очерченными мускулами, толстыми как канаты сухожилиями, багряной кровью, стекающей с ладоней, ступней и распоротого бока. Я еще никогда не видел, чтобы кто-либо в магазине проявил хоть малейший интерес к этому изображению. За последние десять лет уж точно никто не удосужился протереть распятие от пыли. Но оно продолжает висеть, еще одно распятие в городе распятий.

Магда пристально, но недоверчиво осматривает крест. Что она об этом знает? Дитя узаконенного атеизма, что она вобрала из религиозного наследия своих предков?

Истинный Крест был обнаружен святой Еленой (родилась в 248 г. н. э. в Вифинии, современная Турция, умерла в 328 г. н. э. в Никомедии, сейчас Измит, современная Турция), матерью императора Константина. День этот отмечался церковью как Празднование Обретения Креста Истинного, и этимология этого названия таит в себе как историю происхождения этого слова, так и едкую, непреднамеренную иронию. Праздник мог быть отменен (Папой Иоанном XXIII), однако пережиток этот уцелел, спасенный церковью Санта Кроче в Риме. Богобоязненная легенда? Но богобоязненные легенды в этом городе почти такие же древние, как и описанные в них события. Останки (сейчас – лишь щепа) хранятся в современной часовне в дальнем углу главной базилики, но из главной церкви вы по-прежнему можете спуститься к, предположительно первому пристанищу древесных обломков – часовне святой Елены. Эта часовня, а также примкнувшая к ней часовня святого Григория, служат покоями изначального Сессорийского дворца, где на самом деле жила Елена. Это уже не легенда Именно эта женщина отправилась на Святую землю (и это тоже не легенда), обнаружила Истинный Крест (вот это уже легенда) и привезла его обратно в Рим, где его распилили а фрагменты распределили по европейским церквям подобно тому, как современная торговая компания рассылает свою продукцию франчайзерам: бейсболки с логотипом компании пластмассовые фигурки и тому подобное.

Елена также привезла гвозди Распятия, часть таблички висевшей на кресте над головой Иисуса, столб, к которому он был привязан во время бичевания, несколько камней из гробницы, несколько камней из вифлеемской пещеры, лестницу из дворца Понтия Пилата и часть креста, на котором распяли искупителя грехов наших. Должно быть, она напоминала англичанку восемнадцатого века, которая путешествует по Северной Европе и отсылает предметы старины домой в деревянных коробках.

Я показывал Магде останки. Она смотрела на мелкие деревяшки со смешанным выражением атавистического восхищения и современного скептицизма.

– А как они узнали? – спросила она.

– Узнали что?

– Что это крест искупителя грехов наших? Это ты его так назвал. Откуда они узнали?

У Церкви был наготове ответ – просто потому, что у Церкви всегда есть ответы: слишком давно было обнаружено это сокровище, чтобы походить на чью-либо провокацию.

Я объяснил:

– Один из рабочих Елены очень своевременно поранился. Так вот, они приложили к ране один из найденных крестов… и она не зажила. Значит, это был крест преступника. Затем они взяли второй крест, и как только древесина коснулась раны, она мигом затянулась, и боль ушла, и даже шрама не осталось. Значит, это был крест искупителя грехов наших.

Обсуждаемая нами деревянная планка хранилась в стенной нише, за толстым стеклом и железной решеткой. Интересно, под силу ли ей вновь пройти это испытание? Магда обдумала мой ответ, после чего равнодушно пожала плечами. Но когда мы вернулись в квартиру, она начала писать – терновые шипы, копья, лезвия, целый лес колющих и режущих предметов, а еще какие-то мелкие кусочки древесины, крошечные колючки, песчинки, щепки, колья и иглы. Среди всего этого стоял полыхающий человек.

В Иерусалиме, в церкви Гроба Господнего, в самом сердце Старого города тоже можно спуститься по ступеням из верхней церкви к часовне святой Елены. Вы минуете бесчисленные ряды крестов, всаженных в камень средневековыми пилигримами, и попадете в пустое, будто выдолбленное пространство наподобие колодезного дна. Свет струится в эту темную глубь из оконца в крыше.

Первоначально часовня служила именно тем целям, что приписывает ей традиция: это была каменная цистерна в раннеимперскую эру. Она, должно быть, стояла здесь во времена Елены. Существует terminus ante quem, дата, до которой она была возведена – 44 г. до н. э. История гласит, что после распятия они швырнули крест в ближайший колодец, где его обнаружила триста лет спустя прибывшая в образовательных целях императрица. Свет, проникающий из верхнего окна, озаряет пыльное помещение, и полету фантазии уже ничто не препятствует. Если вы когла-либо видели занятых своим трудом рабочих, фантазировать тем паче легко. Конечно же, они сквернословили. Чертыхаясь и матерясь, они таскали тяжелые неотесанные брусья туда-сюда, прежде чем бросить их в яму. Ругань всегда сопровождает подобные занятия. Непристойности на устах подобных людей обретают странную семантическую нейтральность, но, полагаю, непристойности эти составили достойный контрапункт треску расщепленной древесины.

А наличествовал ли при этом, спросите вы, элемент сокрытия, отчаянное желание политиков избавиться от улик и притвориться, что ничего не произошло? Политики ведь одинаковы во все времена, не так ли? Разумеется, в этой истории присутствовал политический мотив. Вот что утрачено в ауре богобоязненности – политика.

Рабочие наверняка происходили из низших социальных слоев, ибо носить предмет вроде распятия было позором. Возможно, это были рабы. В одном можно быть полностью уверенным: они понятия не имели о том, сколь значителен их трудили о том, что однажды – согласно легенде или на самом деле – сама мать императора прибудет сюда в поисках деревянных плашек. Или о том, что спустя две тысячи лет люди будут продолжать ковыряться в подоплеке этого события, как стервятники ковыряют скелет в надежде обнаружить шмат плоти.

Итак, они швырнули обломки в колодец. А тело? Ну, это же самое главное, правда? Что они сделали с телом?

До сего дня?

Вам нужно воскрешение? Я задаю вопрос в сократовском смысле, зная ответ и не желая его произносить. Я имею в виду, нужно ли вам воскрешение в наши дни? Тогда воскрешение было им просто необходимо, это как пить дать. Куда бы вы ни отправились в этом городе, вы обнаружите свидетельства, подтверждающие тот факт, что и римлянам, и грекам, и всем остальным в то время очень нужна была жертва – и воскрешение. Вспомните Диониса. Но сейчас?…

Магда пишет и присваивает все, что пишет: алый цвет как закат солнца, пунцовый как озеро крови, черный как предательство – Лео, объятый огнем, распятый огнем, святотатство…

Изысканный вечер в бальном зале Виллы, длинной комнате с блестящим паркетом, обрамленными мрамором окнами и желтыми шелковыми шторами. Стулья выставлены рядами. На невысоком помосте с одной стороны стоит рояль «Бехштайн». За роялем сидит фрау Хюбер в длинном черном вечернем платье, и светлые волосы ее собраны таким образом, что все могут видеть ее шею (в этом есть нечто поразительно откровенное). Красавицей в полном смысле слова ее не назовешь: лицо чуть вытянуто, нос слегка заострен, что мешает ее профилю быть поистине классическим. Сидит она прямо, придвинув левую стопу к педалям, а правую заложив за ножку стула. Спина ее чуть изгибается, напоминая лук. Красавицей ее не назовешь, но она производит впечатление сильной женщины. Руки над клавиатурой, подточенные ногти в кроваво-красном лаке, голова держится прямо, лоб чуть наморщен – да, определенно сильная женщина. Публика молчит. Затем фрау Хюбер начинает играть – неуверенно, мягко, так мягко, что людям в другом конце комнаты практически не слышно. И ноты падают в огромное пространство зала подобно слезам, тщательно отобранным слезам. Место для каждой слезинки было подобрано заботливо и безошибочно – интерпретация Листа шубертовской композиции «Gretchen am Spinrad de».[37] Гретхен за прялкой, Гретхен за роялем, ноты плывут над головами собравшихся как живые, каждая обладает своей конечной целью, каждая рождается и умирает. И мужчины-слушатели – многие в серой цвета акульей кожи форме, пара-тройка в черном, практически все находятся вдали от дома и ощущают доброжелательный прием – чувствуют, как глаза их наполняются слезами, но в то же время (мужчины способны на подобную эмоциональную гимнастику) они пытаются представить женщину обнаженной, представить ее тонкие, белые конечности, типично арийские конечности, ее маленькие груди, не стиснутые бюстгальтером, ее чуть выпуклый животик, островок золотистых волос между бедер – этот образ вполне естественно сочетается с Листом и Шубертом.