Волнение? Возбуждение плоти? Конечно. Но также – отвращение. Элиза дернулась, словно ей причинили боль. Лео остановился и вытащил руку. Рука его отныне была заклеймена грехом, и клейкое вещество на пальцах служило тому неоспоримым доказательством.

– Кудаты? – прошептала она.

«Устрани повод согрешить – победишь сам грех». Избавься от улик – избавишься от греха. Он уходил, чтобы смыть свой грех мучительно ледяной водой в знакомой, успокаивающей аммиачной ауре мужского туалета. Когда он вернулся, Элиза сидела в полумраке, не отрывая глаз от экрана (там, кажется, показывали Элвиса Пресли); юбка ее была опущена до колен, а голову занимали уже совсем иные мысли.

– Ты это сделал? – спросила она, когда он снова уселся на свое место.

– Сделал что? – спросил Лео. Он рассматривал ее профиль в лучах льющегося с экрана света. Она улыбалась.

– Ты знаешь, о чем я, – прошептала она. – Если будешь хорошо себя вести, в следующий раз это сделаю я. Ну, я уже делала это мальчикам. Я знаю, как это делать.

Грех – и причина греха. Устрани повод – устранишь сам грех. Первое и основное правило целибата.

– Ты гуляешь с Элизой, – неожиданно заявила его мать на следующий день. Зачастую Лео было сложно понять, с какой интонацией она произносит те или иные слова. Злилась ли она? Звучало ли в ее голосе нетерпение? А может, упрек? Отрицать было бессмысленно. Наверняка их видела вместе одна из ее подружек (может быть, та крикливая женщина из парка?), не преминувшая доложить о случившемся. Мать смерила его холодным взглядом. Краснея и бледнея, Лео невольно думал о том, что под юбкой, между тощими бедрами, под тканью подштанников его мать тоже была такой. Грех неизменно был рядом, он скрывался в засаде, он наблюдал за ним и выжидал, точно насильник.

– Ты должен положить конец вашим встречам, – решительно заявила она. – Вам не стоит сближаться, а если встречаешься с молоденькой девушкой, то сближение неминуемо. – Произнеся это, она улыбнулась. Она улыбалась, сидя напротив сына, и за спиной ее сквозь открытую дверь виднелся небольшой городской садик, где солнечный свет сплошной завесой ниспадал на сверкающие кусты. Ее улыбка была победным флагом, вывешенным прямо на лице. – Кроме того, – сказала она, – Элиза Гудман – иудейка.

«Мы все так или иначе страдаем от плотских искушений». Так говорил один из молодых наставников Лео в семинарии. Столкнувшись с проблемой Элизы и ей подобных, Лео с головой ушел в учебу, словно мог усмирить необузданную похоть, прячась среди книжных полок, кресел к кафедр. Распятый Христос висел на стене перед глазами студента как немой укор. «Помни, что по канонам только полноценный мужчина может быть посвящен в духовный сан – полноценный мужчина, а не евнух и не гомосексуалист. Так что не стоит волноваться о подобных желаниях, но и попустительствовать им нельзя. Я бы посоветовал тебе… – священник понизил тон, чтобы кощунственную беседу никто не подслушал, – самому избавляться от бремени, буде станет оно непомерно тяжким. – Он проворно потер руки, будто демонстрируя, как именно следует избавляться от бремени. – Я на собственном опыте убеждаюсь – убеждался, – что чувства эти мимолетны и поверхностны. Как только ты испытаешь облегчение, они мигом исчезнут. Это как утоление жажды: выпил стакан воды – и вопрос снят. Конечно же, это лишь… ну… полумера, паллиатив. На случай крайней необходимости. Меньший грех, призванный не допустить настоящего грехопадения. Это не должно войти в привычку. Соблюдая дисциплину и регулярно вознося молитвы, ты вскоре сможешь изжить в себе потребность в подобных экстренных мерах. Устрани причину греха – устранишь сам грех. Психологи называют это сублимацией. – Заботливый пастор был либералом и не скрывал этого. – Но на самом деле это лишь перераспределение нашей энергии в угоду Господу. – Он улыбнулся и ободряюще похлопал Лео по колену.

Таким образом Элиза и ей подобные были изгнаны в самые дальние углы его разума. Таким образом он помирился с матерью. Таким образом он примирился со своим предназначением. Литургические ритуалы и требования веры вновь восстановили равновесие. На все вопросы твои ответит вера, однако это требует полного, самозабвенного подчинения, погружения столь же глубокого, как то, что сопровождает всякий обряд крещения. И в самом деле, крещение – это нечто вроде репетиции самоотречения во имя веры: в вере ты купаешься, ты плывешь в ней, ею живешь, окруженный ею, она держит тебя на поверхности и она же тебя поглощает. Ты утопаешь в ней, ведь иной раз она, подобно воде в легких, лишает тебя возможности вдохнуть. Вера обуревает, вера вселяет смелость, вера несет в себе ни с чем не сравнимую драму. И заключается эта драма в том, что весь мир, целая Вселенная сжата до размеров одного-единственного человека, человека, ходившего по нашей грешной земле и до сих пор идущего по ней.

– Слово «вера», pistis, и его производный глагол pisteuo, встречается в Новом Завете более двухсот сорока раз. Иоанн употребляет этот глагол, «верить», девяносто восемь раз. С глаголом этим часто используется предлог eis, близкий по значению английскому «в», «внутрь». Это помогает понять, насколько важно беречь веру, понять, что человек обязан посвящать тело свое и душу единству с Христом. В других случаях употребляется предлог epi, «на»… – Так говорил Лео Ньюман, новый человек,[17] читающий лекцию перед группой юных семинаристов. Он чувствовал себя солдатом, который побывал на линии фронта и лично слышал свист падающих снарядов, а теперь передает свой опыт неоперившимся новобранцам. Эти Солдаты Христовы обращали к нему свои искренние лица, полные надежды на то, что он научит их преодолевать все жизненные трудности. Интересно было обнаружить похожую военную метафору в письме бывшего ученика, ставшего пастырем в Ливерпуле:

«Я помню ваши лекции в семинарии, – писал он. – Мы видели в вас пример для подражания, командира, который поведет нас в бой, и теперь взгляните, что вы натворили. Сколько душ вы утащили за собой в геенну? Сколько невинных жизней уже загублено?»

На все вопросы ответит вера. И когда ты теряешь веру, тебе не остается ничего иного, кроме как восполнить yrрату философией – той, которая умышленно и хладнокровно не дает ни единого ответа.

Отправьтесь с компанией родственников на пикник. Отвезите их куда-нибудь в Сутри на этрусскую землю к северу от Рима. К лесам и внезапным теснинам, к бурым утесам в пунктире надгробий, к заброшенным, поросшим ежевикой ступеням. Джек вел первую машину, в следующей ехали друзья (Говард и Гемма, которые остались погостить на выходные). Ньюман сидел на заднем сиденье первой машины – вспомогательный элемент, бесцветное, но весьма занятное дополнение, нечто вроде артефакта стародавнего археологического периода. Были там и обе дочери, совсем недавно вернувшиеся из интерната: они сидели по бокам от него, разделенные великим перевалом человеческой застенчивости. Старшая, Кэтц, краснела и умолкала всякий раз, когда Лео заговаривал, а младшая, Клер, откровенно его изучала.

– Вы не похожи на священника, – сказала она.

– А на кого обычно похожи священники?

– Священники – такие же люди, как и все остальные, – вмешалась Мэделин, повернувшись к ним с переднего сиденья.

– Нет, не такие же. Священники скучные.

Взрослые рассмеялись.

– Отец Лео вовсе не скучен. Вообще-то, он настоящая знаменитость. Он пишет о Библии в газеты.

Ньюман попытался сменить тему.

– Папа Римский – тоже священник, – напомнил он.

– Папа Римский скучный, – категорично заявила Клер, и Кэтрин покраснела от стыда.

– Папа Римский любит каждого из нас, – сказала Мэделин. – Именно поэтому он может быть немного скучным.

За городом они увидели древний амфитеатр и ряды надгробий на утесе. Они припарковали машину и вышли наружу, чтобы осмотреться.