Доктор был исключительно доволен им, он рассказывал Марии, что подсознание Гамсуна работало вовсю, он видел удивительные сны и его фантазия порождала причудливые образы. Однажды ему приснилась девушка, которая ждала ребенка. При этом у нее стал расти не живот, а поразительным образом расширилась душа[320]. Может быть, это он сам «забеременел» новой книгой и это его душа начинает раскрываться, рассуждал Гамсун во время беседы с доктором. Однажды, когда он вечером возвращался от доктора, его поразила мысль: «А почему, собственно говоря, он должен сторониться людей?» И он решил измениться[321].

В тот вечер он попросил метрдотеля сопроводить его на киносеанс. Они посмотрели фильм «Обретение рая», историю блистательного карманного вора. На следующий день он поведал о своих впечатлениях доктору Стрёмме. Доктор же в свою очередь рассказал ему о другом своем пациенте, который начал лечение в тот же день, что и Гамсун. Это была тридцатилетняя женщина, которая боялась старости, психической болезни и смерти. У них с мужем двое детей, но она фригидна.

— Сегодня она была у меня в последний раз.

— Лечение не имело успеха?

— Она здорова.

— Она совсем выздоровела?

— За 14–16 лет моей практики у моих пациентов рецидивов не было[322].

В тот же вечер Гамсун сообщил об этом Марии. Он настоятельно советовал ей прочитать книгу доктора Стрёмме «Невроз».

Теперь Гамсун стал больше времени проводить на людях, стал дольше задерживаться в кафе отеля, чаще ездить на трамвае, обошел те улицы, с которыми его связывали воспоминания двадцати-тридцати-сорокалетней и даже почти пятидесятилетней давности. Он вспомнил то время, те чувства и ощущения, которые испытывал, когда писал «Голод». Однажды ночью во сне он увидел редактора, который так помог ему в самое первое, такое тяжелое время в Кристиании[323].

Прошло уже два месяца с тех пор, как он начал лечение у доктора. И результаты были налицо. «Доктор совершенно уверен, что скоро во мне забьет источник творческой энергии и я снова буду писать как в юности <…>. В предчувствии этого я хожу как бы распрямившись, я хорошо ощущаю это, когда еду в заполненном людьми трамвае, теперь я уже не так съеживаюсь, как раньше», — доверительно делится он своими мыслями с Марией[324].

В течение нескольких последующих вечеров он играет со знакомыми в покер.

Доктор Стрёмме призвал Гамсуна активизировать свои детские воспоминания. Самое раннее воспоминание относилось к тому времени, когда ему еще не было трех лет. Это был запах каких-то цветущих фруктовых деревьев и еще какого-то горного цветка в их саду. Другое, тоже очень давнее воспоминание — это долгое плавание на пароходе и как он громко плакал. Мать взяла его за руку и показала ему машинное отделение. Увидев огромные, сверкающие части двигателя, которые двигались взад и вперед, он успокоился[325].

Спокойная привычная жизнь и отъезд. Природа и техника. Именно этим полюсам во многом принадлежало его творчество.

Доктор просил его рассказать о своем детстве. Во сне он увидел отца, потом он упал в пропасть — вскрикнул три раза и проснулся. Он часто падал куда-то во сне. Стрёмме спросил Гамсуна, какие у него самого возникали мысли в связи с этим.

Гамсун ответил, что думает о выздоровлении, чтобы все было совсем хорошо, и что теперь у него появился новый страх — сорваться[326].

И вот однажды ночью, на третьем месяце лечения у доктора, его внутренние ощущения прорываются наружу, это заставляет его схватить карандаш и бумагу. Не зажигая света, он начинает складывать слова. Он очень возбужден. Он вновь прикоснулся к впечатлениям пятидесятилетней давности, когда он сам скитался, был бродягой.

Он начинает вспоминать и одновременно работать со своими листочками, что-то добавляет, что-то убирает, соединяет и разъединяет, крутит, вертит туда-сюда свои бумажки с записями. Он вспоминает и усадьбу Гамсунд, и пасторскую усадьбу на Хамарёе, и магазин купца Вальсё на Транёе, годы, когда ему довелось быть учителем и помощником ленсмана, и то, как он приходил на Хьеррингёй. Вспоминает и о привольной жизни коробейника и рыночного торговца на нурланнском побережье. И перед ним отчетливо возникает образ его товарища, десятью годами старше его самого, того, который к тому времени так многое успел уже повидать в жизни и горазд был обо всем рассказывать, не моргнув глазом мешая правду и вымысел.

Может быть, так и назвать книгу, для которой он делает все эти заметки, — «Бродяги»? Во всяком случае, ему было ясно, что основными действующими лицами станут Август и Эдварт, при этом возник и третий персонаж — Ловисе-Маргерете[327].

Чем суше становились улицы города весной, тем сильнее бил поэтический источник его творчества. Появлялись все новые и новые листочки с записями, которые он раскладывал на столе. Конечно же, шестидесятилетний Гамсун писал уже не так, как в дни своей молодости, когда он работал над «Голодом», «Мистериями» и «Паном». Но все же он писал о молодых.

За несколько дней до Иванова дня Гамсун стоял посреди гостиной своего дома в Нёрхольме. Ничто не могло для него сравниться с той радостью, которую он ощущал, когда возвращался домой в роли долгожданного отца семейства. Несусветный шум и гвалт вокруг, когда он вынимает подарки детям. Целых пять месяцев провел он в Осло, так долго он не отсутствовал никогда. Но это принесло свои плоды. Большой карман в чемодане был битком набит творческими заметками. Но прежде крестьянин должен заняться своими делами.

Во всей округе вокруг усадьбы больше было разговоров о Гамсуне — хозяине Нёрхольма, нежели о его творчестве. Многие опытные крестьяне весьма неодобрительно качали головами, когда речь заходила о «владельце усадьбы». Все соглашались с тем, что размах у Гамсуна был велик. Большинство при этом считало, что ему недостает здравого смысла. Те, кто читал его книги, поражались и не могли не заметить с изумлением: писатель, который прославлял простую скромную жизнь земледельца и высмеивал всех, кто стремился к потребительству, в то же время, покинув писательскую хижину и обходя свое ультрасовременное хозяйство, казалось, совершенно забывал о том, к чему призывал своего читателя.

Обычно у него было около десяти наемных рабочих, не считая двух-трех девушек, которых нанимали для работы в хлеву и как горничных.

Создатель образа Исаака Селанро лелеял свою собственную мечту о том, каким должен быть Нёрхольм, а он должен был стать подлинным земледельческим раем.

Гамсун не отступал, хотя соседи настойчиво отговаривали его от идеи осушения болот и превращения их в пашню.

Земляки считали, что и лесное хозяйство он ведет весьма непривычными методами. Он был против того, чтобы прореживать молодой лес, в противоположность общепринятому взгляду, что новым деревцам нужен свет и что поросль вокруг заглушает их. Он возражал: лес должен расти, а не уничтожаться.

Удивлялись другие хозяева и животноводству в Нёрхольме. Когда в 1918 году Гамсун купил усадьбу, в хлеву было восемь стойл. Приблизительно на столько голов и была рассчитана усадьба. Но он решил держать в Нёрхольме сорок коров[328].

Что касается маленького домика на берегу озера Лангтьерн, в котором они собирались жить вдвоем с Марией, то об этом он как-то не очень вспоминал летом и осенью 1926 года. Когда крестьянин Гамсун убеждался, что расширение хозяйства идет по плану, то он снова исчезал в своей писательской хижине.