Ему еще не исполнилось одиннадцати лет, когда мать родила седьмого ребенка, мальчика. После беременности и родов душевное состояние матери ухудшилось. Она часто была молчаливой, лицо ее казалось застывшим, взгляд — неподвижным. Случалось, что она выбегала из дома и бегала по полям или вдоль дороги. Все слышали, как она невнятно кричала что-то[3].
Есть все основания полагать, что уже в этот период своего детства Гамсун начал размышлять о том, что происходит с его матерью, почему она так странно ведет себя. Вероятно, ее поведение пугало его, он страдал, ему не хватало ее любви и заботы, в которых он нуждался. Может быть, впоследствии он и сам переживал подобное исступление. Его интерес к необычным душевным состояниям явно возрастал по мере написания таких книг, как «Голод», «Мистерии», что вполне может указывать на то, что корни подобного интереса следует искать в детстве.
А может быть, интерес Гамсуна к слову возник потому, что мать, находясь в помрачении рассудка, никак не могла найти нужные слова?
После Рождества, зимой, когда ему было уже девять лет, он начал ходить в школу. Закон требовал от местных властей, чтобы каждый ребенок школьного возраста посещал школу не менее девяти недель в течение учебного года, но в Хамарёе ситуация была такова, что большинство семей могли позволить своим детям ходить в школу только четыре недели. У местной коммуны были низкие доходы, налоги платили немногие, и те, кто платил, считали, что не должны оплачивать своими деньгами пребывание в школе детей из бедных семей, ведь все равно сразу же после конфирмации те начинали работать и становились рыбаками, ремесленниками, сельскохозяйственными рабочими или эмигрировали в Америку…
Кнут Гамсун уже умел читать и писать, братья научили его грамоте. Несколько лет назад он как-то однажды написал свое имя на запотевшем оконном стекле. Кнут подолгу вглядывался в написанные буквы, оберегал их, чтобы никто не стер. Это были его буквы, эти буквы принадлежали ему безраздельно[4].
Постепенно наладилась учеба Гамсуна в школе в Престейде. Здесь он жил у своего дяди, чей дом находился во дворе пасторской усадьбы. Даже на выходные дни он не мог возвращаться домой к родителям, братишкам и сестренкам. Он должен был помогать дяде: колоть дрова, складывать их в ящики, носить воду для людей и животных, убирать навоз, приносить сено, загонять скотину домой…
Ему не нравилось жить у Ханса Ульсена.
Когда Гамсуну исполнилось двенадцать лет, его родители заключили соглашение с Хансом Ульсеном, которого все более и более одолевал паркинсонизм. Согласно договоренности, Кнут должен был жить у дяди, помогать ему по хозяйству, а также и в работе почтмейстера. С точки зрения родителей Гамсуна, это было вполне разумное решение. Ведь им теперь не надо было покупать ему еду и одежду, к тому же, вполне вероятно, им казалось, что их одаренному сыну не помешает вращаться в той среде, в которой вращался их дядя, среди самых важных персон округи: пастора, звонаря, ленсмана{3}…
Здесь же жила сестра Кнута София Мария, которая была младше его на пять лет, и акушерка, которую вместе с братом Ханс Ульсен привез из родного горного края, — все они занимались его хозяйством. Говорили они на гудбрандсдальском диалекте, так же как и родители и братья Кнута, когда обращались к отцу и матери. В то же время, как и другие дети из Хамарёя, Гамсун владел местным салтенским диалектом.
Кнут Гамсун всеми силами пытался отменить договор между родителями и дядей. Он делал все наперекор Хансу Ульсену, и всякий раз это заканчивалось жестоким наказанием. Однажды он даже нарочно поранил топором ногу, думая, что это поможет ему вернуться домой. Мать навестила его. Но не забрала с собой в Гамсунд. В другой раз он решил уплыть на лодке. Обнаружив, что весел нет, он оттолкнул лодку от берега и поплыл по воле волн. Его нашли и вернули дяде. Много раз пытался он бежать. С этим было покончено после того, как его поймал сам ленсман на пути из пасторской усадьбы в Гамсунд. Кнут отправился туда ранним морозным утром, без верхней одежды, деревянные башмаки были надеты прямо на босые ноги.
Морское течение Глимма, часто причудливо менявшее свое направление, доходило до берега, где находилась пасторская усадьба. Порой Глимма бурлила, как адский котел. Юный Гамсун часто стоял на берегу и вглядывался в буруны. Одно движение навстречу — и ты навсегда избавлен от всех страданий[5].
Вот Кнуту исполнилось тринадцать, потом четырнадцать лет, он уже вполне научился ненавидеть, терпеть, противостоять, не покоряться. Пребывание Кнута у дяди было связано с необходимостью работать и за себя, и за сестренку. Ханс Ульсен мучал племянника, пока не добивался того, чтобы тот делал именно то, что от него требовали. За разные провинности и ошибки дядя избивал его. Если мальчик пытался как-то уклониться от работы, то его принуждали работать еще больше. Если он жаловался на скудную невкусную еду, его отправляли спать голодным.
Дядина домоправительница изощрялась в экономии, в том чтобы растянуть продукты на более длительный период, да и к приготовлению еды она относилась не так, как обычно это делают любящие жены и матери[6].
Большую часть времени дядя проводил полулежа в своем кабинете или в почтовой конторе, где он дремал, а потом, внезапно пробудившись, начинал просматривать бухгалтерские книги, отчеты, готовый при этом в любой момент наброситься с палкой на племянника.
Иногда Кнуту приходилось помогать дяде есть — из-за болезни тому трудно было управляться с ложкой, вилкой и ножом.
Довольно быстро он открыл для себя, что дядя, к счастью, не в состоянии читать его мысли.
Согласно договоренности между родителями Кнута и его дядей, мальчик должен был пробыть в его доме до конфирмации, до лета, когда ему исполнятся полные пятнадцать лет, но Гамсун стремился как можно скорее покинуть дом ненавистного родственника. Все более подверженный своей болезни, дядя уже никак не мог удерживать племянника: прогрессирующая болезнь совсем сломила сорокапятилетнего мужчину. К весне 1874 года дядя был вынужден передать свои обязанности почтмейстера пастору, и Кнут решил, что время для бунта пришло.
Он хотел решительно отказаться работать на дядю и жить у него. К тому же он не хотел проходить конфирмацию у священника, к которому потерял уважение. Ведь пастор и не подумал заступиться за него, когда его собственный сын рассказал ему, что совсем неподалеку, на другом конце усадьбы, Ханс Ульсен бьет и мучает своего племянника. Именно эти тяжелые детские впечатления и послужили почвой для негативного отношения Гамсуна к священникам на всю последующую жизнь. Это нашло отражение и в его творчестве, где, за редким исключением, пасторы — всегда отрицательные персонажи[7]. У него возникло двойственное отношение и к божественным силам. В доме его детства царил милосердный Иисус, а в доме своего дяди Кнут встретился с суровым, карающим Богом. Он боялся ветхозаветного Бога и молился Иисусу из Нового Завета. Порой его молитвы бывали услышаны и ему выпадало везти почту в ту сторону, где находились его родной дом и мама. Тогда он плакал от радости и благодарил Господа Иисуса.
Кнуту было хорошо известно, что по закону каждый обязан пройти конфирмацию. Всю свою жизнь он слышал рассказы о счастливом прошлом своего рода со стороны матери. Ему говорили, что в его жилах течет благородная кровь лучшей части крестьянского сословия. И потому он решил, что пройдет конфирмацию в прекрасном горном краю, откуда происходили его родители, в Ломе, там, где горный перевал ведет в долину Гудбрандсдален, там, где сам он жил до двух с половиной лет.
