— Все ножи на месте, — сказал Винтер.

— Эти с одним лезвием. Не те.

«У нас не осталось незыблемых правил, мы нарушаем неприкосновенность жилища, — думал Винтер. — Ничто не уважается. Но я рад, что мы здесь. Мы двигаемся, не сидим на месте».

Очень внимательно и профессионально они взяли в руки и изучили все, что было в квартире.

— Какой аккуратист, — сказал Макдональд.

— Смотри, много музыки.

— Причем регги.

— Я вижу.

— И много запертых ящиков и шкафов.

— Да.

— Что-то тут не то, в этой квартире. Ты тоже чувствуешь? — спросил Макдональд.

— Не знаю.

— Вот его фотография.

Макдональд склонился над письменным столом. Мужчина на снимке непринужденно улыбался в камеру. У него были короткие светлые волосы.

— Бееелый, — сказал Макдональд без тени улыбки.

Винтер подошел поближе.

— Откуда у стюарда деньги на квартиру в Ноттинг-Хилл? — поинтересовался Макдональд.

— Я не знаю, какие в «САС» зарплаты.

— Но я бы такое не мог себе позволить.

— Возможно, работа в воздухе стоит дороже.

— Но если судить по твоей одежде, ты бы мог ее купить.

— Да.

— Ты не зависишь от зарплаты в полиции?

— Честно говоря, нет.

— Черт побери…

Винтер вяло махнул рукой.

— Ты как английский офицер, — сказал Макдональд. — Их зарплаты тоже хватало только на обеды в офицерской столовой.

— Мы проверим его доходы, — сменил тему Винтер. — У него в Гетеборге тоже была квартира.

Они открыли гардероб. Одежда лежала аккуратными стопками.

— Вот педант, — сказал Макдональд.

— Что ты ожидал? Еще один мешок с окровавленной одеждой?

— Один раз не считается.

— Мы придем сюда еще, — сказал Винтер.

— Тебя ведь уже не будет.

— Я буду мысленно с тобой.

— Когда ты улетаешь?

— В семь часов.

— Он еще будет сидеть в полиции, когда ты появишься?

— Последние минуты. Если только мы не получим ордер на арест.

— Как вы сможете убедить прокурора?

— Все сейчас на нервах, — сказал Винтер. — На этом можно сыграть.

— А может, к тому времени как ты прилетишь, окажется, что он ни при чем.

— Тоже хорошо.

— Исключать вероятности — суть нашей работы, — сказал Макдональд.

Они вышли на Стенли-Гарденс и двинулись к перекрестку. Макдональд кивнул на чью-то машину, запаркованную поперек дороги.

Винтер стал звонить в Гетеборг.

— Рингмар слушает.

— Это Эрик. Как дела?

— Пока говорим о погоде.

— Как он держится?

— Он спокоен.

— Слишком спокоен?

— Да нет. Но что-то на нем есть.

— Хорошо.

— Что-то он скрывает. Но это может быть что угодно.

— Я прилетаю в десять.

— Слишком поздно.

— То есть нет оснований для серьезных подозрений?

— У нас вообще ничего нет, — сказал Рингмар.

— Постарайся, чтобы к моему возвращению что-нибудь было. Главное для меня — результат.

Винтер нажал «отбой». Утро было в разгаре, народу на улице стало больше, все спешили в сторону торговых улиц. Винтер расслышал жизнерадостные голоса скандинавов.

— Ничего не нарыли, — сказал Винтер. — Вообще ничего, я не шучу.

— Естественно, — ответил Макдональд.

— Но надежда есть.

— Нас ждут телевизионщики.

— Я совсем забыл.

— Зато они нас не забудут.

Винтер сидел рядом с Макдональдом под прожекторами в маленькой студии.

«Итак, убийство получает самую широкую огласку, — думал Винтер. — Наверное, это к лучшему».

Они не упомянули о задержанном в Гетеборге. Показали несколько фотографий. Зрители звонили в студию, разговаривали с персоналом, все звонки записывались. Когда Винтер позже прослушал запись, он не нашел ничего заслуживающего особого внимания.

Во время передачи Винтеру было трудно сосредоточиться. Он думал о Викингсоне. Это отвлекало.

Потом они сели в машину Макдональда и поехали перекусить. В пабе пахло пивом, жареной печенкой и сигаретами.

— На этот раз свидетели найдутся, — сказал Макдональд, когда они заказали ленч.

— Кто видел Кристиана Ягерберга? — спросил Винтер и достал сигару.

— Да.

— Потому что он черный?

— Совершенно верно. Он черный. Он не местный, поэтому будут не так бояться. К тому же убийца белый…

— Как мы предполагаем.

— Мы же не говорили ничего другого.

— Твое пиво несут.

— И твой пирог.

— Жаль, что не хватило времени пообщаться с твоей семьей.

— Мне тоже не хватило.

— Твои дети узнают тебя при встрече?

— Да, пока я не стригу волосы.

— У тебя есть их фотография?

Макдональд залез во внутренний карман и достал бумажник. Ремень от кобуры стягивал грудь, как кожаный бинт. Блеснул металл пистолета.

На снимке сидели в профиль темноволосая женщина и двое детей лет десяти. У всех были конские хвосты.

— Так они захотели, — сказал Макдональд с улыбкой.

— Как в полиции.

— Упрямая команда.

— Двойняшки?

— Да.

— Вылитая твоя правая сторона.

— Это из-за прически.

Дальше они ели молча. Макдональд взял обоим кофе. После Макдональд повез Винтера в отель. На Кромвель-роуд они попали в пробку.

— Это не город, а задница, — сказал Макдональд. — По крайней мере когда ты за рулем.

— Я люблю сюда приезжать. Это один из редких истинно цивилизованных городов на земле.

— Я знаю, ты просто любишь наши сигары.

— Я люблю разнообразие выбора.

— О да. Большой выбор разнообразных убийц, насильников, наркоманов и сутенеров.

— А еще футбольных команд, ресторанов, концертных залов. И народ, приезжающий со всего света.

— Это правда. Вечная империя. Хотя теперь это называется содружество народов.

— Ты бы мог жить где-нибудь еще?

— Я и так живу не в Лондоне. Я живу в Кенте.

— Ты ж понимаешь, о чем я, Стив.

— Нет.

— Что — нет?

— Я не представляю, чтобы я жил в другом месте.

— К тому же у вас весна, когда у нас еще зима.

Винтер заскочил в отель, вынес сумки, и Макдональд снова вывернул на шоссе А4. Проехали Хаммерсмит, повернули на М4. Винтер смотрел в окно на город. В Остерли-парке мальчишки играли в футбол, ветер развевал волосы. Все было как всегда. Мужчины тащили за собой гольф-карты. Вдалеке проехали три всадника, Винтер не разобрал, женщины или мужчины. Последняя лошадь подняла хвост и опорожнилась, очень элегантно, не нарушая ритма шага.

Рингмар ждал в аэропорту Ландветтер. Винтер замерз, выйдя из терминала. Медлительная весна застряла где-то в море и еще не добралась до Скандинавии.

— Мы его отпускаем, — сказал Рингмар.

Винтер промолчал.

— Но у него нет алиби.

— Хоть это хорошо.

— Ни на какой случай.

— Ясно.

— Мы проверили в «САС» — в те дни он не работал.

— Что-нибудь еще?

Они ехали по трассе, в двух милях впереди сверкал огнями Гетеборг.

— Он был в Лондоне, когда убивали в Лондоне, и в Гетеборге, когда убивали в Гетеборге.

— Что он сам говорит?

— Что он живет обычной жизнью. Стирает, готовит, ходит в кино.

Рингмар забарабанил пальцами по рулю, подгоняя движение.

— Никаких зацепок в его рассказах?

— Нет, и он по-прежнему спокоен.

— Вы не смотрели, работал ли он на рейсах, которыми летали мальчики?

— Смотрели.

— И?

— Он был на всех рейсах.

— Это слишком хорошо, чтобы было правдой…

Рингмар обогнал еще один автомобиль. Винтер потер глаза. В самолете он отказался от еды и кофе и полчаса поспал.

— Все строится на подозрениях квартирного воришки, — сказал Винтер.

— Это не первый раз, когда мы раскрываем дело подобным образом.

— Утечек не было?

— Мы старались. Чтобы не запороть потом опознание.

— Да, этого мы никак не можем себе позволить.

Размахивать фотографиями обвиняемых до официального опознания свидетелями на очной ставке — смертельный грех, считал Винтер. Это рубить сук, на котором сидишь. Однажды они проводили опознание по фотографиям, предъявив свидетелю десять снимков, но это очень рискованно.