И в один миг эта иллюзия рассыпалась как карточный домик, когда у себя на стройке погиб отец. Мать, перед которой никогда реально не стояла задача обеспечения семьи, впала в отчаяние. Пенсии по потере кормильца катастрофически не хватало. Мать начала пить. А потом из водоворота пьянок вынырнул «дядя Ваня». Вынырнул и остался. Стало страшно находиться после школы дома, даже закрывшись в своей комнате. Подруг не было. В школе не ладилось.

Хотя большинство учителей было осведомлено о тяжелом положении Маши, они, не смущаясь, ругали ее перед всем классом за невыполненные домашние задания, невыученные уроки и даже за неопрятный вид. Маша старалась не оставаться в доме лишнюю минуту, да впрочем это было и незачем, ведь в ванной давно перевелось даже мыло, а содержимое холодильника обычно составляли только бутылки. Не сдохнуть с голоду помогала сердобольная старушка-соседка, но сидеть у нее до позднего вечера и смотреть вместе с ней «мыльные оперы» по телевизору, ожидая, когда дома все напьются и отвалятся дрыхнуть, было невмоготу. Школа — квартира соседки — магазин — квартира соседки — прогулка. Почти два года. Долгие часы бесцельного хождения по городу. Серому, дождливому и беспросветному, как жизнь.

От прогулок по своему району ей становилось не по себе, и она все дальше и дальше уходила от дома в сторону центра.

В своем районе она чувствовала непонятно откуда исходящую угрозу. И еще боль. Обычно она смотрела куда-то внутрь себя, в свои воспоминания и переживания, и не придавала значения окружающему, как будто город вокруг был не живой, а нарисованный пастельными мелками на сером картоне.

Но однажды ее взгляд вдруг метнулся вовне. Что же вывело ее из привычного состояния? Маша повернула голову вправо и вспомнила мимолетное ощущение, что в этом месте картонный город будто бы долго терли жесткой старательной резинкой, и он стал тонким, но недостаточно, чтобы заглянуть сквозь него. Она огляделась. В том месте, куда она смотрела, была арка, выводящая в маленький неухоженный дворик с плешивым газоном, парой изрядно поломанных скамеек и кучками мусора возле них. Как будто ничего интересного. Двор оказался пустым, и Маша зашла и села на скамейку лицом к арке. Перебрав воспоминания, она с удивлением отметила, что уже проходила мимо таких мест, только в этом «картон» был протерт намного сильнее. И в первый раз за последние два года она поймала себя на том, что ей это интересно, но, как она ни старалась, вновь поймать картинку ей не удавалось.

На следующий день Маша снова пришла в этот дворик и села на ту же скамейку. На этот раз двор не был абсолютно пуст. На соседней скамейке обнаружился дедуля, читающий газету, а около него пожилой фокстерьер лениво гонял пару не менее ленивых голубей вокруг припаркованного «жигуленка». Проразмышляв с часик, Маша осознала свою вчерашнюю ошибку.

Успокоившись и заглушив лихорадочный интерес, она погрузилась в свое обычное апатичное состояние, но теперь старалась как бы вскользь оглядеть внешний мир.

И снова вокруг были декорации. Нарисованные дома, машина, трава, дедуля и даже движущийся фокстерьер выглядели какими-то плоскими и деревянными. За аркой, по другой стороне улицы, медленно прошел молодой человек. Маша пригляделась и от удивления выскочила сознанием во внешний мир.

Молодой человек не выглядел декорацией, он был живой. Остолбенело просидев на скамейке по меньшей мере минуту, Маша вскочила и бросилась на улицу, но его уже и след простыл.

Она стала приходить в этот дворик каждый день — наблюдать, как все больше истончается картон, и ждать. Ждать неизвестно чего. Наверное, чуда…

На третий день чудо произошло. Еще на подходе к арке, щурясь от яркого солнышка обычного в это время в Питере «бабьего лета», она заметила метрах в ста впереди двух молодых людей, идущих ей навстречу.

Девочка не успела даже осознать, что именно ее заинтересовало, как они уже куда-то свернули. Маша торопливо дошла до того места, прошла под арку и остановилась.

Ее взору открылся двор большого размера (по местным меркам), вполне ухоженный — с газончиком, деревцами, песочницей и довольно большим количеством народа читающего газеты, выгуливающего собак и детей. Молодые люди, светловолосый угловатый, лет тридцати и темноволосый крепыш, чуть постарше, стояли неподалеку от арки. Больше всего удивило то, что их вроде бы никто не замечал. И снова пришлось старательно вводить «себя в себя». И снова мир вокруг стал декорацией. Все, кроме двух молодых людей. А людей ли? До Маши донесся обрывок разговора:

— …Здесь столько раз ходил, все равно понять ничего не могу. Может, ты из Запределья разглядишь?

— Так мне что теперь, в каждой подворотне в Запределье лазать? Так в округе тех подворотен…

— А я что могу? Знал бы прикуп…

— Это сколько ж времени уйдет? Тьфу на тебя… Ладно…

В этот момент на том месте, где стоял белобрысый, вдруг появилась каштановой масти с подпалинами псина. Но тут же контуры ее начали размываться, оплывать. А потом собака и совсем исчезла, правда, через полминуты проявилась вновь. Впрочем «декоративные» люди на это никак не отреагировали. Как и на то, что на месте исчезнувшей псины вновь появился тот самый парень. Как это произошло, Маша даже рассмотреть не успела.

— Да тут вроде все в порядке.

— Еще на другой стороне вроде подозрительное место было. Поглядишь?

— Это какой уже раз? Четвертый? Я тебе Редрик, что ли, в Запределье как кузнечик скакать?!!

— Ну тогда завтра… Отдохнешь, тогда и продолжим.

Маша вдруг осознала, что это ее шанс. Может быть, единственный. Она отклеилась от стены и медленно подошла к этой парочке.

— Вы не там ищете. «Потерто» через две арки отсюда. На уровне второго этажа, — негромко и неожиданно для самой себя сказала девочка, посмотрев в изумленные глаза темноволосого.

Санкт-Петербург, О.С.Б.

Дневник Вадима Кораблева

Весна и лето оказались заполненными сплошной беготней.

Можно сказать, что господа из С.В.А. своего отчасти добились: тонкая грань между Запредельем и реальным миром потрескивала от напряжения и рвалась, как лоскутное одеяло. Локальные микроразрывы образовывались то тут, то там. Они успевали просуществовать пару дней, редко — неделю, но и за это время через них могло просочиться что-то чуждое. Да и в, ляпаться в такие разрывы имел шанс кто угодно, даже тот, кто в Запределье не выжил бы и часа. Оттого рядовые оперативники срывались с места по любому сигналу, самому, на первый взгляд, несерьезному. Как только «слабая точка» нашей реальности обнаруживалась, там появлялись Эйно, Редрик, Ольховский и прочие монстры магии. Правда, сам процесс «заштопывания» я не наблюдал ни разу, но уверен, что работенка — вовсе не из легких.

Естественно, что общая обстановка в О.С.Б. сложилась несколько нервозная, как будто в каждом кабинете повесили плакат «Товарищ! С.В.А. не дремлет, бесы готовят заговор!»

Не замечать этого могли только стажеры, хотя… Зря я о них так. Андрей, может, и был погружен в учебу под руководством Ольховского, но и его не минула «случайность», которых, как известно, не бывает. А Оля Савченко, только-только оказавшись в О.С.Б., сразу попала в эпицентр безумных событий. Куда там ей упиваться осознанием своей внезапно свалившейся на голову необычности!

На каждом инструктаже упоминали, что игра С.В.А. может идти в нескольких направлениях сразу, так что возможны провокации.

И тут, понимаешь ли, такое совпадение. Мы с Бимом вторые сутки с маниакальным упорством прочесывали участок от Старо-Петергофского до Лермонтовского, землю носом рыли, средь бела дня лазали в Запределье и обратно, то и дело отводя прохожим глаза. Основной результат не впечатлял.

У Бима язык на плечо свешивался даже в человеческом облике, а я себе под высунутый язык уже второй кусок рафинада с корвалолом кидал. И ведь чувствовали оба, что рядом эта напряженка, которая вот-вот в настоящую дырку в реальности превратится! Но вот найти ее — на это нашего опыта в Запределье едва ли хватало.