— Это… резистор, святой отец?

— Вы про эту покореженную железяку?

— …целостность, единство космоса, всегда признавалось Святой Церковью,— говорил тем временем Папа,— Притча Христа о полевых лилиях служит в этом смысле выдающимся примером. Все сущее вмещается в Господе. На самом деле и архитектура средневековых храмов…

На экране возникло изображение Нотр-Дам. Камера дала ближним планом детали декора…

…И экран погас.

— Он сгорел, отец Видикон,— простонал брат Энсон.

— Что ж, с огнем надо бороться огнем.— Отец Видикон вытащил из преобразователя мертвый резистор.— А это порочный круг…— Он сжал в пальцах левой руки проводок из передатчика, а в правой — провод, тянущийся к наземной станции.

Во всем мире экраны вспыхнули вновь.

— …И как едино все сущее,— продолжал Папа,— так едины и все главные религии. Во всех них можно найти космическую истину, и те моменты, в которых мы согласны, важнее тех, в которых мы расходимся, за исключением, безусловно, божественности Христа и Святого Духа. Но покуда католик будет помнить о том, что он католик, не будет его вины в том, что он что-то познает из чужих верований, если он употребит эти познания для большего понимания своих.— Папа свел ладони и приятно улыбнулся.— Да благословит вас Господь.

И его изображение пропало с экрана.

— Эфир закончен! — вскричал монсеньор,— Все прошло великолепно!

А в передающей студии брат Энсон читал «Отче наш», заливаясь слезами.

Папа вышел из телевизионной студии, старательно скрывая изнеможение, всегда охватывавшее его по окончании телевизионных сеансов. Монсеньор выбежал из пультовой комнаты, упал на колени и припал губами к руке его святейшества.

— Примите мои поздравления, ваше святейшество! Все прошло великолепно!

— Благодарю вас, монсеньор,— пробормотал Папа.— Но давайте будем судить по результатам, ладно?

— Ваше святейшество! — К Папе бросился другой кардинал.— Только что звонили из Мадрида! Люди толпами валят в крестиль-ни — даже мужчины!

— Ваше святейшество! — подбежал третий кардинал.— Звонили из Праги! Верующие заполняют соборы! Комиссары в ярости!

— Ваше святейшество! Нью-Йорк на проводе! Люди спешат в церкви!

— Ваше святейшество! Преподобный Сун только что отменил свое выступление в ООН!

— Ваше святейшество! Люди стоят, преклонив колени, по всей Италии и призывают священников!

— Звонили из правительства Италии, ваше святейшество! Передают наилучшие пожелания и заверения в вечной дружбе!

— Ваше святейшество,— хрипло проговорил брат Энсон. — отец Видикон мертв.

Конечно, впоследствии его канонизировали — ведь не было ни малейших сомнений в том, что он погиб за веру. Но чудеса начались сразу же.

В Париже один программист-компьютерщик возился с одной очень хитрой программой, которая почти наверняка не должна была сработать. Но он помолился отцу Видикону и попросил того замолвить за него словечко перед Господом, и программа прошла как по маслу.

Арг Ролино, режиссер шоу «Супербоул», был в отчаянии из-за того, что у него отключились одиннадцать из двенадцати камер, а потом забарахлила и двенадцатая. Но он вознес короткую молитву отцу Видикону, и неожиданно сразу пять камер заработали вновь.

Служба наземного слежения за системой спутниковой связи наблюдала за только что запущенным спутником, когда вдруг он исчез с экранов радаров. «Отец Видикон, спаси нас от Мэрфи!» — возопил диспетчер, и спутник снова появился на экранах.

Чудеса? Доказать трудно. В любом случае могло иметь место совпадение. При работе с электронным оборудованием всегда возможны такие случайности. Однако шли годы, и инженеры, программисты и техники по всему миру стали читать молитвы, и этими молитвами были спасены многие проекты и программы, и, само собой, по миру поползли слухи. И в тот день, когда Папа объявил, что отец Видикон причислен к лику святых, в каждой компьютерной комнате, в каждой пультовой кабине по всему миру были развешаны плакаты: «Святой Видикон Катодский, моли Бога о нас!»

— Вот так погиб святой Видикон, совершив самопожертвование и обратив порочность против самого себя,— Отец Эл медленно повел головой, стараясь заглянуть в глаза каждого из тех, кто собрался в часовне,— Итак, братья и сестры мои, когда вы впадаете в искушение совершить порочное деяние, молитесь же святому Видикону, дабы он просил о вас Господа Всемогущего, дабы тот даровал вам благодать свою и помог обратить эту порочность против нее же самой, как свершил это святой Видикон. Если вы — мазохист, и чувствуете искушение отыскать кого-то, кто причинил бы вам боль, проявите еще большую порочность — откажите себе в удовольствии, которого так долго жаждете! Если вы ощущаете искушение совершить кражу, постарайтесь уговорить банковский компьютер снабдить вас деньгами, снятыми с вашего собственного счета! Если вас настиг соблазн уничтожить вашего заклятого врага, скажите ему доброе слово — он утратит рассудок, гадая, что вы такое против него замыслили!

Один из бизнесменов нервно заерзал на скамье.

Отец Эл глубоко вдохнул.

— Вот так мы можем взять силу тяги к порочности и употребить ее для укрепления душ наших, на добрые дела.

Собравшиеся выглядели несколько смущенно, и отец Эл не мог их винить. Вряд ли проповедь получилась стройной и связной. Но и какой она могла получиться в столь импровизированной обстановке? Он видел, что многие искренне изумлены, но что изумление быстро сменяется задумчивостью. По крайней мере, не все зерна упали на каменистую почву.

Отец Эл поспешно перешел к Символу веры, а затем произнес главную молитву мессы:

— Господи, если будет на то воля твоя, позволь духу твоего верного слуги, святого Видикона Катодского, даровать силу и защиту смиренному члену ордена, основанного в честь него, в борьбе с силами порочности, осаждающими Твою Святую Церковь, обрати их против них же самих, против тех, кто ищет сокрушения Церкви, кто воюет со святостью и свободой души. Аминь.

Потом все пошло легко и просто. Отец Эл сумел расслабиться и позволил себе забыть о тяготах сиюминутности. Таинство службы поглотило его целиком. Как обычно, произнесение мессы подарило ему ощущение необычайной теплоты, и вскоре для него перестало существовать что либо, кроме гостии, вина и благоговейно притихшей паствы. Удивительно, многие были готовы к причастию, но, на счастье, один францисканец стоял наготове в ризнице. Он поспешно отпер дарохранительницу и вынул чашу — так что отец Эл сумел причастить всех желающих.

А потом прихожане, напевая молитву причастников, удалились, и отец Эл остался один, со светлой грустью, всегда посещавшей его по окончании мессы, и с мыслью о том, что до следующей службы нужно ждать двадцать четыре часа…

Впрочем, он был не совсем одинок. Францисканец подошел к нему, шурша грубой сутаной.

— Очень прочувствованная месса, святой отец. Однако очень необычная была проповедь и очень необычное прошение.

Отец Эл устало улыбнулся.

— И обстоятельства, вследствие которых я произнес эту проповедь и это прошение, также весьма и весьма необычны, уверяю вас, святой отец.

Отец Эл уже был готов вернуться в зону посадки, когда вдруг ожили динамики системы оповещения пассажиров. Голос диктора сопровождался воем сирены:

— Просьба ко всем пассажирам немедленно покинуть зону. Возникла опасная ситуация. Корабль возвращается в порт с повреждением системы управления. Просьба к пассажирам немедленно покинуть зону посадки.

Диктор повторял и повторял объявление, но отец Эл уже был в пути к главному терминалу. Особо поспешить ему, правда, не удалось: работники космопорта тянули по коридору красный аварийный кабель и не слишком торопились — вели себя так, словно ничего необычного не происходило. Однако, заглядывая им в глаза, отец Эл убеждался: положение сложилось крайне нетипичное. «О Господи,— беззвучно молился отец Эл,— я ведь просил только помощи себе, а не несчастья другим!»