Но конечно, все это столь дивным образом выглядело в фантазиях. Если бы хоть один такой чародей существовал бы на самом деле, эта самая стена здравого смысла рухнула разом, как миленькая, и кто знает, какие прекрасные, сияющие дворцы были бы воздвигнуты на ее руинах?
— Дамы и господа,— обратился к пассажирам «консервированный» голос невидимой бортпроводницы,— наш корабль производит взлет.
Отец Эл сложил распечатку в несколько раз, надежно упрятал в нагрудный карман и прижался носом к иллюминатору. Сколько бы раз он ни отправлялся в полеты — всякий раз ему это зрелище казалось новым, неизведанным, сказочным: то, как съеживается, отдаляясь, космопорт, а потом становится крошечным весь город, а затем — и его окрестности, а потом земля простиралась внизу, словно нанесенная на карту, и снова удалялась и удалялась… и в конце концов Европа представала как бы лежащей на дне глубокой чаши. Так все выглядело при совершении тривиальных баллистических полетов с одного полушария на другое. Но отцу Элу довелось несколько раз выбираться и за пределы Земли, и тогда зрелище получалось еще более фантастическим: казалось, будто бы эта самая глубокая чаша, удаляясь и уменьшаясь, как бы переворачивается и превращается в купол, и потом все небо заполняла огромная полусфера, и она уже находилась не внизу, а рядом, и материки проглядывали сквозь клубящиеся облака…
Отец Эл понимал, что закаленные, опытные пассажиры смотрят на него с удивлением, а быть может, и свысока. Наверное, он казался им необычайно наивным: ни дать ни взять — глазеющий в иллюминатор новичок. Но отец Эл считал, что такие удовольствия выпадают редко и брезговать ими не стоит. Он никогда не переставал восхищаться чудом Творения. И в такие мгновения, когда он, совершенно зачарованный, не в силах был оторвать взгляда от дивного зрелища за иллюминатором, ему порой приходила в голову мысль: так кто же здесь по-настоящему утонченная натура — он или они?
На этот раз слой облаков скоро спрятал феерическую картину, и за иллюминатором простерлась непроницаемая пелена белой ваты, а потом шаттл как бы повис над громадным заснеженным полем. А потом корабль начал едва заметно подрагивать и послышался еле ощутимый гул. Антигравитационные установки были отключены, и теперь челнок летел вперед благодаря работе мощного планетарного двигателя.
Отец Эл вздохнул, откинулся на спинку кресла, отстегнул ремни. Он продолжал смотреть в иллюминатор, и к нему вернулись мысли о делах насущных. Оставался один важный вопрос, на который не давала ответа информация, почерпнутая из недр справочной системы: откуда Мак Аран мог узнать о существовании Гэллоугласса и вообще о чем-то, что должно было случиться более чем через тысячу лет после его смерти? А за этим вопросом, естественно, возникал другой: как Мак Аран мог проведать, какую дату поставить на письме, рекомендуя распечатать его именно в этот день, и кто в этот день будет Папой Римским?
Посадочный трап чуть дрогнул и остановился, и отец Эл вышел в центральный терминал Луны вместе с сотней других пассажиров. Через некоторое время ему удалось протиснуться к информационному табло, где он поинтересовался отбывающими рейсами. Наконец в длинном перечне он отыскал тот рейс, который его интересовал: Проксима Центавра, выход на посадку 13, вылет 15.21. Отец Эл посмотрел на часы: 15.22. Он в ужасе обернулся к стойке, где шла регистрация на этот рейс, и увидел, как мигнули цифры на табло и сменились словом «Отправлен». Затем померк и номер выхода на посадку.
Отец Эл в отчаянии ждал, когда загорится время отправления следующего корабля в этом направлении.
Наконец он дождался счастливого мгновения. 3.35 по Гринвичу. Отец Эл отвернулся от табло, обуреваемый целым спектром эмоций. Выделив среди них гнев, он остановился, сосредоточился, заставил все мышцы расслабиться, позволил вихрю эмоций наполнить его, ощутил их на вкус, даже, пожалуй, посмаковал, а потом отпустил на волю. Финагль снова показал себя во всей своей красе. Ну, не он сам, так его последователь Гандерсен. «Наименее желательная вероятность всегда проявится тогда, когда ее последствия окажутся наиболее плачевными». Так что, если отец Эл оказался на центральном терминале Луны в 15.20, само собой разумеется, лайнер на Проксиму Центавра должен был отбывать непременно в 15.21, и никак иначе!
Он вздохнул и отправился на поиски свободного кресла. И с самим Финаглем, и с кем-либо из его последователей бороться было совершенно бесполезно, тем более что все они являлись всего-навсего персонификациями самых универсальных черт характера людей во всей их противоречивости и на самом деле никогда не существовали. Бороться с ними — это было бы равносильно тому, как если бы вы взялись бороться с самой превратностью судьбы. Превратность судьбы можно было только констатировать и постараться ее избежать.
Посему отец Эл отыскал свободное кресло, уселся, вытащил требник и приготовился читать богослужебные молитвы.
— Любезный господин, вы заняли мое место!
Отец Эл оторвал взгляд от требника и увидел перед собой приземистого здоровяка в неладно скроенном деловом костюме. Его коренастую фигуру венчала круглая голова, утыканная жесткими жутко растрепанными волосами. Физиономию украшали кустистые брови, а вообще вид у незнакомца был самый что ни на есть разгневанный.
— Я прошу прощения,— отозвался отец Эл.— Но кресло было свободно.
— Ну да, только потому, что я отошел выпить чашечку кофе, вот и все! Неужели вам не бросилось в глаза, что только это единственное кресло и свободно? Так что же мне теперь — лишаться своего места только из-за того, что за кофе была длиннющая очередь?
— Чаще всего так и происходит,— сказал отец Эл, убрал требник в чемодан и встал.— Такие маленькие неприятности вполне естественны в зале ожидания. Но спорить совершенно не о чем. Всего вам доброго, господин.
Отец Эл поднял с пола чемодан и развернулся, чтобы уйти.
— Нет, погодите! — Незнакомец схватил священника за руку.— Примите мои извинения, уважаемый священнослужитель. Вы, конечно, правы. Просто выдался напряженный денек, издержки путешествия, понимаете? Прошу вас, садитесь.
— О? А я уж и не мечтал…— Отец Эл, обернувшись, улыбнулся незнакомцу.— Но если вы действительно так утомлены, то вам это кресло более нужно, чем мне. Прошу вас, садитесь.
— Нет, нет! Понимаете, я же все-таки уважаю священнослужителей, как-никак. Ну, садитесь, садитесь!
— Нет-нет, благодарю вас, никак не могу принять вашу любезность. Это очень мило с вашей стороны, но потом я весь день буду чувствовать себя виноватым, и…
— Священнослужитель, говорю же вам, садитесь! — прорычал странный незнакомец и крепче сжал руку отца Эла. Он, правда, тут же совладал с собой и, отпустив священника, застенчиво улыбнулся.— Нет, ну как вам это понравится, а? Опять я распоясался! Послушайте, священнослужитель, а что вы скажете на такое предложение: почему бы нам с вами не плюнуть на это идиотское кресло да не пойти и не поискать чашечку кофе, под которой еще бы и столик стоял, а чтобы возле столика еще и кресло — нет, лучше два кресла, а? Я угощаю.
— Отлично.— Отец Эл улыбнулся. В сердце его проснулось доброе чувство к этому увальню.— У меня есть немного свободного времени…
Кофе оказался настоящим — не синтетическим. Отец Эл гадал: зачем этому человеку понадобилось торчать в общем зале ожидания, если у него такая кредитная карточка!
— Йорик Таль,— представился мужчина и протянул священнику руку.
— Элоизиус Ювелл,— представился, в свою очередь, священник и пожал руку новому знакомому.— Вы, наверное, путешествуете по делам коммерции?
— Нет, я путешествую во времени. Никак не разыщу дока Ангуса Мак Арана.
Отец Эл не в силах был пошевелиться. Наконец он выдавил:
— Это, наверное, какая-то ошибка. Доктор Мак Аран умер более тысячи лет назад.
Йорик кивнул.
— В объективном времени — да. Но в моем, субъективном, он всего лишь час назад отправил меня в странствие в машине времени. И как только я переговорю с вами, я должен вернуться к нему и доложить о том, как прошли наши переговоры.
