И начался суд над Корумом.

— Может, я был не прав, решив искать союзников на Инис Скайте, — признался Корум, — и таким образом я виноват в том, что неправильно оценил их. Но во всем остальном я невиновен.

Моркиан Две Улыбки, получивший в бою под Каэр Ллудом лишь легкое ранение, нахмурился и пригладил усы. На выдубленной коже проступил белый шрам.

— Мы видели тебя, — сказал Моркиан. — Мы видели, как ты скакал бок о бок с принцем Гейнором и колдуном Калатином, рядом с другим предателем — Гофаноном. Все вместе вы возглавляли людей сосен, гулегов, вы натравляли на нас псов Кереноса. Я видел, как ты зарубил Гриниона Бычьего Наездника и Келин, одну из дочерей Милгана Белого, и я слышал, что ты напрямую ответствен и за смерть Падрака из Крайг-ат-Лита, — ты заманил его в ловушку, поскольку он все еще думал, что Корум дерется за нас…

Хисак по прозвищу Солнцекрад, помогавший Гофанону ковать меч Корума, сидел, привалившись спиной к алтарю; его левая нога была в лубках.

— Я видел, как ты перебил много наших людей, Корум, — проворчал он со своего места. — Мы все тебя видели.

— А я скажу, что вы видели не меня, — продолжал настаивать Корум. — Мы пришли к вам на помощь. Все это время мы были на Инис Скайте под властью заговора, заставившего нас поверить, что прошло всего несколько часов, а на самом деле миновали месяцы…

Медб с горечью рассмеялась:

— Бабушкины сказки! Мы не верим этому детскому вранью!

Корум обратился к Хисаку Солнцекраду:

— Ты помнишь предназначенный мне меч? Этот ли меч ты видел в бою?

Он вытащил свой отливающий лунным светом меч, и лезвие вспыхнуло странным бледным сиянием.

— Этот ли меч ты видел, Хисак?

Тот покачал головой:

— Конечно нет. Я бы узнал его. Разве я не присутствовал при обряде?

— Да, ты был там. И будь при мне меч такой силы, разве я не использовал бы его в битве?

— Скорее всего… — признал Хисак.

— И посмотри! — Корум поднял серебряную руку. — Что это за металл?

— Конечно серебро.

— Да! Серебро! И была ли у другого, у Караха, — была ли у него рука из серебра?

— Теперь я припоминаю, — нахмурившись, сказал Амергин, — что рука не выглядела как серебряная. Скорее всего, то было поддельное серебро…

— Потому что настоящее серебро убивает подменышей! — бросил Илбрек. — Это всем известно!

— Тут просто какой-то запутанный обман, — сказала Медб, но в ее обвинениях уже не было прежней уверенности.

— Но в таком случае где же сейчас тот подменыш? — спросил Моркиан Две Улыбки. — Почему стоило исчезнуть одному, как тут же появляется другой? Если бы мы увидели рядом вас обоих, это бы нас сразу убедило.

— Хозяин Караха мертв, — сказал Корум. — Гофанон убил его. И Карах отнес Калатина в море. Там мы в последний раз видели их обоих. Поверьте, нам уже пришлось сойтись в бою с моим двойником.

— Почему вы все вернулись, — спросила Медб, откидывая назад длинные рыжие волосы, — если знали, что наше положение здесь безнадежно?

— Зачем мы спешили вам на помощь? Это ты имеешь в виду? — осведомился Джери-а-Конел.

Хисак ткнул в него пальцем:

— Я видел и тебя рядом с Калатином. Единственный, кто не присоединился к нашим врагам, — это Илбрек.

— Мы вернулись, — сказал Корум, — потому что достигли цели нашего пребывания на Инис Скайте и принесли вам помощь.

— Помощь? — Амергин уставился на Корума. — Ту, о которой мы говорили?

— Именно ту. — Корум показал на черно-белого кота и шкатулку из бронзы и золота. — Вот она…

— Не предполагал я, что она предстанет в таком обличье, — сказал Амергин.

— И вот еще что… — Илбрек вытащил какой-то предмет из седельного вьюка. — Без сомнения, его выбросило на берег Инис Скайта вместе с обломками одного из кораблей. Я сразу же узнал его. — Он показал старое, из растрескавшейся кожи, седло, найденное на прибрежной полосе.

Амергин буквально задохнулся от изумления и протянул к нему руки.

— Я знаю его. Это последнее из наших сокровищ, которое мы не могли найти, если не считать Ожерелья и Котла — те по-прежнему в Каэр Ллуде.

— Да, — сказал Илбрек, — и конечно, ты знаешь пророчество, относящееся к этому седлу?

— Точно вспомнить его не могу, — признался Амергин. — Но всегда удивлялся, почему явно бесполезное старое седло находится среди наших сокровищ.

— Это седло Лаэгайре, — сказал Илбрек. — Лаэгайре был моим дядей. Он погиб в последней из девяти битв. Ты должен помнить, что он был наполовину смертный…

— И под ним был желтый конь, — произнес Амергин, — которого мог оседлать лишь тот, кто был чист духом и дрался за правое дело. Вот почему седло и хранилось среди наших сокровищ.

— Именно поэтому. Но я упомянул об этом отнюдь не для того, чтобы потянуть время. Я знаю, как вызвать желтого коня. И я готов это сделать, чтобы доказать вам, что Корум не лжет. Позвольте мне призвать коня и дайте Коруму оседлать его. Если конь примет его, то вы поймете, что он чист духом и сражается за правое дело — за ваше дело.

Амергин посмотрел на своих соратников.

— Это справедливо, — сказал верховный король.

Только Медб была не согласна с его решением.

— Они хотят обмануть нас колдовством, — сказала она.

— Я увижу это, — ответил верховный король. Я Амергин. Не забывай этого, королева Медб.

Выслушав упрек своего верховного короля, она отвернулась.

— Освободите место вокруг алтаря, — велел Илбрек, бережно поднимая седло и водружая его на огромную каменную плиту.

Все отступили от алтаря, расположившись вдоль кромки малого круга монолитов, и все смотрели, как Илбрек вскинул златоволосую голову к холодному небу и раскинул огромные руки — красное золото браслетов сида брызнуло легкими бликами, и Корум вновь ощутил огромную силу, которую излучал это благородный бог варваров, сын Мананнана.

И Илбрек запел:

Илбрек опустился на колени перед алтарем, на котором лежало старое растрескавшееся седло, и устало выдохнул последние слова.

Если не считать далекого рокота голосов Фои Миоре и воя псов, тут царило молчание. Никто не шевельнулся. Илбрек со склоненной головой неподвижно застыл перед алтарем. Все ждали.

Неожиданно возник какой-то новый звук, и никто не мог сказать, откуда он донесся, сверху или снизу, но, вне всякого сомнения, то был топот копыт коня, который на полном скаку несся к ним. Все стали озираться по сторонам, но никто не видел коня, хотя тот все приближался, пока не оказался в каменном круге. Люди услышали его фырканье, гордое ржанье и топот подкованных металлом копыт по мерзлой земле.