Еще мне кажется важным, чтобы хоккеисты любили игру в хоккей и стремились к спортивным победам, а не к тем моральным и материальным наградам, призам, титулам, славе, которые только сопутствуют этим победам.

     ...Как-то в газете «Правда» я увидел репродукцию картины «Вратари советского хоккея», демонстрировавшейся на выставке «Спорт в изобразительном искусстве». Картина тронула меня до глубины души тем, что художнику В.Людвику удалось выразить удивительно справедливую мысль о единстве и крепкой взаимосвязанности поколений в спорте. Пучков, Третьяк, Коноваленко. Да, мы изображены вместе, рядом, в хоккейной амуниции, на льду. Причем Третьяк в центре, он как бы главная фигура картины. И все мы – в расцвете своей молодости, вроде бы одного возраста. В жизни так не может быть. Но в этом глубокий смысл произведения искусства: время спрессовано в картине до одного мгновения. Действительно, каждый из нас троих прожил в хоккее значительную часть жизни, молодость. Каждый внес свой вклад в развитие советского хоккея, в упрочение его авторитета на международной арене. Каждый с душевной болью расстался со спортом и в то же время продолжает жить в нем – в памяти тех, кто любит спорт, в традициях, в найденных каждым из нас приемах игры в хоккей. А теперь, неизбежно уйдя в прошлое, наш спортивный опыт превратился в страничку истории...

     Хотел было поставить точку – все уже сказано. Но тут попались мне многочисленные вырезки из различных газет, сохранившиеся в домашнем архиве. И под всеми подпись: Михаил Марин. Часть материалов была мною использована. Но это в основном диалоги, интервью. А вот еще статьи, где Миша высказывает свою точку зрения на игру вратаря. Поэтому я решил: пусть он как профессионал немного дополнит мое любительское повествование...

«По весне, когда тает истерзанный и многострадальный хоккейный лед и – клюшки в землю! – референдумы журналистов и специалистов называют лучших рыцарей хоккейных битв: лучшего нападающего, лучшего защитника и лучшего вратаря. В бюллетенях для тайного голосования набирается добрая дюжина (если не больше) имен кандидатов: Фирсов, Старшинов, Майоров, Зимин, Александров, Полупанов, Викулов, Рагулин, Зайцев, Давыдов, Кузькин... И только одно вратарское имя – Коноваленко. Тут и голосовать нечего. Но почему? Не потому же, что вратарей меньше, чем нападающих и защитников. Вратарей тоже много. И если бы критерием, определяющим лучшего вратаря, было число пропущенных вратарем шайб, Коноваленко никогда бы не назвали лучшим – за сезон он пропускает в свои ворота шайб куда больше, чем, скажем, Зингер или Толмачев. И тут дело не только не в том, что Коноваленко за сезон проводит намного больше игр, чем его коллеги. Не будем даже считать международные матчи. Все равно Коноваленко пропускает шайб больше в свои торпедовские ворота, чем вратари других команд.

     В чем же дело? Почему он, и только он, вот уже много сезонов подряд единогласно признается всеми журналистскими и хоккейными авторитетами лучшим вратарем страны?

     Видно, не всегда все знает статистика. Когда речь идет об игре Коноваленко, статистика нам не помощница. Потому что его игру надо видеть. А читать о ней и высчитывать на электронных счетных машинках эффективность его игры – бесполезное занятие: ничего не узнаешь. Вот если бы велась такая статистика: сколько шайб, брошенных в его ворота, не пропустил он, тогда другой разговор.

     Его спросили: "Много раз вам бросают за игру?" "Не считал, – говорит, – некогда считать. Но раз семьдесят в хорошей игре, наверное, бросают".

     Тут подсчеты просты: раз семьдесят – значит, каждую минуту больше чем по шайбе...

     Он, если вы обратили внимание, лучше, сильнее играет против сильных команд и наоборот – слабее против слабых. Спрашивают его: почему так? А я, говорит, не люблю против слабых команд играть, вот и не получается. А против сильных люблю, потому что провериться можно.

     Бывает, что в отчетах пишут: "Если за первые две пропущенные шайбы Коноваленко винить нельзя, то третью он должен был брать".

     А Коноваленко смеется: "Все должен брать. Неберущихся шайб не бывает. Не взял – значит, ошибся. Только об этом писать не надо. У меня и без вас прокуроров хватает".

     Как-то я ему рассказал, что однажды болельщики-физики после матча подсчитали: будто бы даже теоретически он какую-то шайбу взять не мог, а взял. Они – физики – брали расстояние, скорость, что-то множили, высчитывали, и получалось, что мысль не могла успеть за шайбой. Но каким-то чудом успела.

     Коноваленко сказал: "Бывает это. Сам не пойму, как взял. Это иногда бывает. А у профессионалов это не иногда, а всегда бывает".

     Он без всякого пижонства и кокетства (это всё качества, которые к нему вообще никакого отношения не имеют) признался, что больше тройки сам себе ни за одну игру не поставил.

     Неудовлетворенность – чувство, присущее только большому мастеру в любом деле, в хоккее тоже. Неудовлетворенность – еще и стимул для прогресса в своем деле. На мой взгляд, Коноваленко год от года играет все лучше, и если по его мерке судить – всё меньше ошибается. И тут парадокс: каждая его ошибка с годами все прибавляет и прибавляет в удельном, так сказать, весе.

     Вратарю ничего не прощается. Чем лучше вратарь, тем строже о нем судят.

     Я долго допытывался у Виктора: в чем же все-таки он видит прелесть вратарской жизни?

     – А в том и прелесть, – сказал Коноваленко, – что трудная это жизнь.

     ...Люблю смотреть на Виктора Коноваленко, когда он в середине третьего периода вразвалочку, не торопясь, как бы размышляя о чем-то своем, едет от ворот до ворот. Вот доехал, по-хозяйски посмотрел, что тут и как, примерился, расчистил клюшкой снег в своих крохотных вратарских владениях, и все: и нет уже больше на льду усталого квадратного человека – есть хоккейный вратарь, которому еще десять минут не будет ни секунды покоя. У всех еще будут минуты отдыха, только у него одного их не будет, потому что он – часовой.

     На посту у него всякое случается: хорошо сыграет, вроде бы так и надо; если уж только очень хорошо сыграет, то похлопают ему на трибунах. А вот если ошибется – освищут. Нападающий не забьет – трибуны горестно вздохнут, но простят. А вратарю ошибок не прощают – права ошибаться ему не дано.

     Но подождем пока говорить об игре вратаря. Посмотрите еще раз, как он едет от ворот до ворот во время короткого хоккейного перекура в третьем периоде. Лица его не видно – оно скрыто под маской. Но мне почему-то всегда кажется, что он устало закрыл глаза и пот ручьями бежит по его исполосованному шрамами лицу, а ему даже смахнуть пот и то нельзя. Я видел однажды, как после матча Коноваленко сорвал с себя маску и выплеснул из нее пот, как воду из недопитой кружки. Никогда я не видел, чтобы так выплескивали пот – как воду...

     Знаете, на кого он похож во время этой короткой передышки в третьем периоде? На старого мастерового человека, который решил в конце смены устроить себе небольшой перекур и идет сейчас от станка в курилку. Идет медленно, не смотрит по сторонам, и никто в эти минуты не смеет приставать к нему с вопросами – старый мастер ушел, как говорится, в себя, он думает о чем-то, и нельзя ему мешать

     Не знаю, откуда у меня эти ассоциации, но всегда, когда вижу Коноваленко, шагающего от ворот до ворот, думаю о нем как о самом главном человеке в хоккейной бригаде. Может, потому, что очень уж он похож на немногословных, знающих себе цену старых мастеровых. Впрочем, почему похож – он и есть тот самый мастеровой человек, разве только что не старый.