Жизнь расценила по-своему. Так и остался я без «академического» образования. Зато мои последователи разобрались с профессионалами и расставили все по местам. И рад я за них, что вышли из трудного испытания – и Третьяк, и Мышкин – со щитом, а не на щите. И если в бытность мою стражем ворот довольно часто приходилось слышать, что после Пучкова в советском хоккее не было хороших голкиперов – меня некоторое время всерьез не принимали, – то сам факт утверждения на первых ролях в мире Третьяка да, пожалуй, и Мышкина опровергает все утверждения скептиков. Не знаю, состоялся бы Пучков, не будь в нашем хоккее Хария Меллупса. Смог бы я стать, кем стал, не будь Пучкова. То же могу сказать и о Третьяке, и о тех, кто последует за ним.

     На чемпионате мира 1971 года в Швейцарии было всего трое из той команды, которая играла здесь десять лет назад: Александр Рагулин, Вячеслав Старшинов и я. Защитник, нападающий и вратарь. Помню, как по окончании первенства подошел ко мне спортивный обозреватель ТАСС Владимир Дворцов и попросил оценить игру вратарей. С позиций, так сказать, старейшины «цеха». Если бы кто-нибудь другой попросил меня об этом, наверное, отказался бы. А Дворцов – один из немногих журналистов, которые меня понимали и которых я признавал. Он, что интересно, начинал активно приобщаться к нашему виду тоже в 1961 году, на том же мировом первенстве в Швейцарии, что и я.

     Ну, я тогда и высказал всё и про всех. Начал, разумеется, с себя, с самокритики. Свои собственные действия я всегда оценивал по самому строгому счету. С этих позиций рассматривал игру и всех других вратарей. Вывод тогда получился суровый для нашего брата. Похвалил только Третьяка.

     ...Заняв в свое время ответственный вратарский пост, я стал живо интересоваться игрой стражей ворот. Прежде всего торпедовских – они были ближе, доступнее. Следил за игрой Сергея Ивановича Курицына, пытался подражать ему, копировал движения.

     А когда в Горький стали приезжать столичные клубы, во все глаза смотрел, как играют Николай Пучков, Григорий Мкртычан, Борис Запрягаев и другие корифеи. Любой нюанс подмечал, каждый штришок. А потом на тренировке пытался копировать увиденное.

     Самым серьезным вратарским уроком был для меня первый и единственный предсезонный сбор вратарей в 1957 году. В Москве собралось около сорока хоккеистов из всех команд высшей лиги.

     Я попал в группу Мкртычана. Не пропускал мимо ушей ни одного слова, исправно выполнял на тренировках все задания...

     Уверен, именно после того сбора я только и почувствовал себя настоящим вратарем.

     «В предсезонный период немного времени для тренировок. Практически тренер может уделять каждому хоккеисту, в том числе и вратарю, не более шести минут в день. А чтобы научить вратаря мыслить на поле, ориентироваться в любой ситуации, мгновенно принимать единственно верное решение, нужно не шесть минут, а в двадцать раз больше.

     Где же выход? Выход один: вратарям необходимы свои предсезонные сборы. Здесь под руководством таких опытных мастеров, как Пучков, Мкртычан, Запрягаев, они смогут обучаться сложному вратарскому искусству. Мне кажется, что именно это путь к созданию у нас собственной "школы вратарей".

     Не думайте, что, говоря о вратарских сборах, я открываю Америку. Ничего подобного. Такие сборы, точнее, такой сбор был у нас в 1957 году. И он дал превосходные плоды. Там наши тренеры "открыли" Коноваленко и Зайцева, Чинова и Бубенца. А если бы тот сбор был не единственным, если бы они повторялись ежегодно? Думаю, что тогда у нас уже сейчас появились бы новые Пучковы».

     Д.Богинов. «Размышления в антракте»

     «Советский спорт», 1961, 25 апреля

     Там, на первых вратарских сборах, я впервые услышал некоторые подробности об игре Хария Меллупса, выступавшего в первых международных встречах советских хоккеистов с сильнейшим чехословацким клубом ЛТЦ в феврале 1948 года. Говорили тогда об одном очень ценном качестве этого вратаря из Риги: он никогда не терялся после пропущенного гола, анализировал свои действия и делал правильные выводы. А еще он всегда спокойно выслушивал замечания и критику товарищей, что в нашем деле тоже немаловажно.

     Он был первым, кто вместе с Григорием Мкртычаном закладывал основу отечественной школы вратарей хоккея. Услышал я тогда и о замечательном чехословацком мастере Богумиле Модром, который делился секретами игры с советскими голкиперами. Пользу от его советов трудно переоценить: хоккей с шайбой в нашей стране только зарождался, черпать знания было неоткуда.

     Лично для меня кумиром по сей день остался Николай Пучков. Это настоящий энтузиаст хоккея. Сам видел, как тренируется Пучков, – без устали, до седьмого пота. И вместе со всеми, и самостоятельно. А знаменитый пучковский шпагат – любо-дорого посмотреть, как он его исполнял. Сколько же труда было вложено, чтобы довести до совершенства этот прием. Меня поражала и его вратарская интуиция – словно телепат, предугадывал он ходы соперников.

     Вспоминаю забавный эпизод из первых наших совместных тренировок в составе сборной страны перед матчами с канадцами. Выхожу утром вместе со всеми ребятами на зарядку, а Пучков, оказывается, уже давно бегает по снегу... босиком. Удивился. Спрашиваю:

     – Что это с ним?

     – Таким образом Коля нервы успокаивает, закаляется, – услышал в ответ. – Он всегда к встречам с канадцами так себя готовит...

     А вот как описывает Тарасов первую игру Пучкова в составе сборной СССР против команды Чехословакии в 1953 году:

     «Он стоял блестяще. И этот матч решил судьбу Николая. С этого дня на протяжении многих лет он бессменно владел свитером с цветами сборной страны, свитером, на котором стояла большая единица.

     А если бы Пучков дебютировал в игре со слабыми соперниками, то вопрос о его участии в составе сборной еще долго решался бы. И хорошо, что он играл не во втором, а именно в первом матче, ибо второй в таких случаях часто носит экспериментальный характер и не является уже столь строгим испытанием.

     Проверка в большом и ответственном матче дает спортсмену уверенность в своей силе. И хотя такой дебют и связан с определенным риском, риск этот, на мой взгляд, оправдан: решается судьба человека. Решается не на один матч, а на долгие годы».

     Этим своим тренерским принципом Анатолий Владимирович воспользовался еще раз, поставив меня сразу на матч с канадцами из Чатама. Оказывается, вон еще когда моя хоккейная судьба решилась. После той выигранной встречи. А я и не знал.

     К той поре я был уже основным вратарем в «Торпедо». Теперь и у меня появлялись дублеры. Первым был, пожалуй, Борис Чихирев. Старательный парень, исполнительный. На тренировках у него вроде все получалось, а вот в игре...

     Как-то встречались мы с ЦСКА осенью 1958 года. Но на тренировке меня мениск подвел – играть не могу. Поставили Чихирева – 1:12 проиграли. Богинов мне и сказал в тот раз: «Не знаю я никакого мениска. Ссылки ни на что не признаю. Отныне всегда стоять в воротах будешь ты».

     Ну, Чихирев и уехал в Ленинград. Пробовали еще в нашем составе способного паренька Евгения Картавищенко. Он был даже признан лучшим вратарем юношеского чемпионата РСФСР. Тоже долго не задержался – уехал в Ригу и хорошо, говорят, там играл.

     А вот Владимир Фуфаев остался – и на долгие годы – моим дублером. Впрочем, уверен, играй он в любой другой команде, а не за моей спиной, вместе с ним и за сборную выступали бы. Он отличный был вратарь. Характер вот только у него не кремень. Но, с другой стороны, посиди по полсезона на скамеечке, не поиграй – откуда характеру-то выработаться? А Фуфаев если и играл, то только в мое отсутствие. И хорошо играл. И так же, как и я, не ушел из «Торпедо», хотя приглашения перейти в другие сильные клубы ему поступали. Уже на исходе своей спортивной карьеры он все-таки подался в какую-то заштатную команду класса «Б» на Дальнем Востоке. Можно было его понять. А вот почему Володя вовремя не ушел, объяснить не берусь – его спросите. Видимо, есть какая-то притягательная сила в торпедовской команде и в нашем городе на Волге.