Пьер де Клерси вздрогнул, словно от прикосновения волшебной палочки. Рисунки на стенах опять оживились. Тетя Тина и тетя Нина вышли из мира теней и превратились вновь в живые существа. Пьер взглянул на Ромэну Мирмо. Она была в летнем платье и большой деревенской шляпе. У нее был также зонтик, и она кончала надевать перчатки.

— Ну-с, я вас не очень заставила ждать, надеюсь! Отдайте должное моей быстроте. Что же, едем? До свидания, тетя Тина; до свидания, тетя Нина. Ах да, тетя Нина, хорошо, если бы вы велели сдать на почту письма, которые я оставила наверху. Одно из них надо отправить заказным. Пусть Жюль не забудет принести мне квитанцию.

Она еще раз оглянулась кругом и заметила красную розу на столе. Она продела за пояс ее длинный колючий стебель и направилась к двери впереди Пьера де Клерси, в то время как тетя Тина и тетя Нина, которым Пьер галантно поцеловал руку, бросились к окну, опять всполошившись, чтобы присутствовать при устрашающем и бесовском зрелище, каковым для них являлся отъезд автомобиля.

Шофер соскочил, чтобы отворить деревянные ворота, замыкавшие большую аллею, по которой въезжали в Аржимон. В конце аллеи виднелся фасад замка, словно в глубине лиственной подзорной трубы. Ромэна Мирмо нагнулась и тихонько тронула Пьера де Клерси за локоть; тот вздрогнул от этого прикосновения, словно его внезапно разбудили от сна. Его шалый вид развеселил Ромэну Мирмо.

— Да что такое с вами сегодня? Вы мне не сказали ни слова за всю дорогу. Ах, я уверена, что вы мечтаете о папильотках тети Тины и тети Нины! Знаете что, сойдемте здесь и пройдем пешком, по аллее, до замка. Это вас расшевелит немного, соня вы этакий!

Аржимонская аллея справедливо славилась в округе. Ее образовывал двойной ряд деревьев, а справа и слева окаймлял густой лесосек. Под сплетшимися ветвями, застилавшими небо, стоял зеленый, пленительный сумрак. Вдоль черной дороги двойной полосой тянулись трава и мох. Ромэна Мирмо и Пьер де Клерси шли этой мшистой тропой, заглушавшей их шаги. Слышался только легкий шорох платья мадам Мирмо. Порой высоко на дереве вздрагивали листья. Порой вспархивала птица да доносилось жужжание стаи мошек. Здоровый и горячий запах исходил от листвы. Пьеру де Клерси вдруг вспомнился запах мятой травы на Кателанском лугу в тот вечер, когда он в первый раз увидел Ромэну Мирмо. Он украдкой взглянул на нее. Она заметила этот взгляд; и оба в одно и то же время почувствовали, что необходимо прервать молчание.

Сперва они говорили о чем попало. Их голоса, под густой недвижимой листвой, казались им словно далекими. Вдруг Пьер де Клерси остановился. Почти резко он спросил мадам Мирмо:

— Почему вас не было в Аржимоне эти два дня?

Фамильярность, почти неприличие этого вопроса, с которым он осмелился обратиться к мадам Мирмо, поразили его самого, как только он его задал. Как он мог себе позволить так ее спрашивать? Но вот уже две недели его мысли были так полны ею, что эта фамильярность родилась в нем невольно и безотчетно. Мадам Мирмо не выказала ни малейшего удивления; она ответила совершенно просто:

— Я чувствовала себя немного усталой, и потом мне надо было писать письма, а вы знаете, что по части корреспонденции я слаба. Написать самое простое письмо мне трудно до смешного. Поэтому обыкновенно, так как я довольно ленива, я не пишу вовсе. Но на этот раз надо было во что бы то ни стало принести себя в жертву. Можете справиться у мадам де Вранкур относительно моей лени: когда я была в Дамаске, я почти никогда ей не писала, а между тем я ее очень люблю.

Пьер де Клерси на ходу сорвал лист с нижней ветки дерева.

— Так, значит, когда вы туда вернетесь, я ничего не буду про вас знать? И если я вам напишу, вы мне даже не ответите?

Она смотрела на него стороной. Расстроенный и сердитый вид молодого человека забавлял ее:

— Что же, это весьма возможно. Вы знаете, от меня всего можно ожидать. Я не совсем похожа на других женщин. Я бродяга, вроде кочевницы. Я всегда скиталась по свету, всегда буду жить в далеких странах, в Дамаске или где-нибудь еще. Я приезжаю, поживу немного, потом еду дальше…

Она щелкнула пальцами. Словно в ответ, какая-то птица шевельнула листву в своем крылатом пути. Пьер де Клерси молчал. Мысль о том, что настанет день, когда Ромэна Мирмо исчезнет, сразила его. У него были чуть ли не слезы на глазах. Она заметила его внезапную печаль и продолжала с ласковой веселостью:

— А сами вы, вы так уж уверены, что будете мне писать?.. Когда я уеду, вы не очень-то будете думать обо мне, не больше, чем об этих маленьких желтых танцовщицах на Кателанском лугу, возле которых мы с вами встретились в тот вечер, когда я приехала в Париж.

Он сделал резкое протестующее движение. Она не дала ему говорить:

— Дорогой месье Пьер, с вашей стороны очень мило, что вы обратили внимание на то, что меня нет в Аржимоне, и мне это очень лестно, но мне было совершенно необходимо написать эти письма и дать о себе знать месье Мирмо. Мне необходимо было также ответить этой бедной княгине Альванци… Вы знаете, той, у которой муж убил этого молодого офицера…

Они дошли до конца аллеи. Мадам Мирмо умолкла. Они молча прошли несколько шагов, потом мадам Мирмо продолжала:

— Это довольно странная история, как хотите! В сущности, бедная княгиня не может прийти в себя от этой смерти, которую она невольно причинила; потому что, в самом деле, я уверена, что она решительно ничем не вызвала этой драмы. Сам этот Креспини малоинтересен. Он подстроил настоящую западню и получил по заслугам. И все-таки, несмотря на это, я чувствую, что несчастная княгиня глубоко страдает, настолько, что я даже не знаю, не испытывает ли она к этому юноше, сама того не сознавая, нечто вроде посмертной любви, только потому, что он умер, и умер из-за нее. Ах, женщины такие странные! Никогда не знаешь, что на них подействует, что их тронет! Но вот, Берта нас увидела. Здравствуйте, Берта!

Мадам де Вранкур, сидевшая на скамейке в саду, встала навстречу прибывшим. Молодые женщины поцеловались. Берта де Вранкур обняла Ромэну за талию, и они направились к замку, беседуя. Пьер де Клерси шел за ними. Вдруг он нагнулся. Роза, которая была у мадам Мирмо за поясом, упала и лежала на песке аллеи. Он бережно ее поднял и на ходу разглядывал ее у себя на ладони, которую она пятнала своими широкими пурпурными лепестками.

Если Ромэна Мирмо два дня не заглядывала в Аржимон, то это действительно потому, что она писала письма мужу и княгине Альванци, но ее отсутствию была и другая причина, в которой она, впрочем, только смутно сознавалась самой себе. Хоть она и не вполне отдавала себе в том отчет, зрелище счастья Берты де Вранкур и Андрэ де Клерси вызывало в ней легкое чувство раздражения.

Разумеется, ни малейшей зависти к своей приятельнице Ромэна Мирмо не испытывала. Это было совершенно не в ее характере. Она была не из тех несчастных женщин, которые кажутся себе еще более несчастными, когда сравнивают свою участь с чужой. Ромэна ничуть не считала себя жертвой. Она принимала жизнь как она есть и к несовершенствам своей личной жизни относилась без всякой горечи. После одиноких и печальных лет юности ее брак с Этьеном Мирмо был обстоятельством скорее благоприятным и не принес ей, в общем, слишком тягостных разочарований. Выходя замуж за Этьена Мирмо, она вполне сознавала, что ее ожидает и на что она идет. Она отлично знала, что будет вести жизнь изгнанницы, что всегда будет обитать в далеких странах, куда ее забросит карьера ее мужа. Она по доброй воле согласилась на это будущее, и не в ее нраве было бы брать назад свое согласие и придираться к судьбе.

Все же эта судьба могла бы быть совсем другой, если бы месье и мадам Мирмо относились друг к другу с большей нежностью; но этого не было, и оба с этим мирились. Впрочем, месье Мирмо, хоть довольно быстро и остыл к своей жене, не переставал выказывать ей большое уважение. Месье Мирмо был человек неразговорчивый и любезный, увлекавшийся своим делом, которое позволяло ему удовлетворять свои ориенталистские вкусы. Ромэна, в силу своего воспитания, была вполне способна понять такого рода страсть. Она помнила за своим отцом подобного же порядка увлечения и узнавала у месье Мирмо иные мании месье де Термона.