— Здорово, парни, — сказал он, задержавшись у двери.

Они медленно поднялись и пошли прочь по улице.

Джон толкнул замызганную дверь. За ней оказалась другая, заклеенная огромным плакатом: «КРЕДИТНЫЕ КАРТЫ НЕ ПРИНИМАЮТСЯ. С ЖИВОТНЫМИ НЕ ВХОДИТЬ. РАСЧЕТНЫЙ ЧАС — 12.00». К этой внутренней двери снизу была приколочена доска, — видно, какой-то постоялец засадил в нее ногой. Наверное, не каждому нравится, что ему предписывают, когда приходить и когда уходить.

В прокуренном сыром вестибюле было темно. У одной из казенно-зеленых стен стояла коричневая кушетка. Джон заметил растение, удивительно пышное для такой нездоровой обстановки. Рядом с ним находилось небольшое стеклянное окошко с отверстиями для разговора. За стеклом была комната. На потемневшей латунной табличке было написано: «Администратор». Джон побарабанил пальцами по стеклу.

Когда-то в этой комнате, похоже, был склад, но затем его превратили в офис, такой грязный, какого Джон уже давно не видел. За столом в гигантском кресле-качалке сидел толстяк с изрытым оспинами лицом. Он смотрел мыльную оперу и жевал жирный бутерброд.

— Чего надо? — спросил он, вскользь глянув на Джона.

Джон вынул бумажник и показал удостоверение:

— Джон Квигли, частный детектив.

— И чего? — совершенно равнодушно буркнул здоровяк.

— Мне нужен хозяин этого милого заведения.

— Перед тобой.

— Могу я узнать ваше имя?

— Пит Бакли.

— Так вот, Пит, я расследую дело, к которому имеет отношение один из ваших постояльцев.

— Да у меня этих постояльцев… Вон, дверь не закрывается.

— Меня интересует только один, вернее — одна. Она здесь жила несколько дней. Кэти Джонс, зарегистрировалась как Кэти Тодд. — Джон прижал к стеклу фотографию, сделанную накануне вечером.

Бакли мельком взглянул на нее:

— Девчонка, про которую полицейские расспрашивали?

— Да.

— Все ее пожитки у них.

— Ясно, — ответил Джон. Он нагнулся над стойкой и увидел, что из-под кресла Бакли торчит конец монтировки. — Может, расскажете мне о ней? Что-нибудь, о чем копы не знают?

— О чем это?

— Ну, не знаю… как она себя вела? Как расплачивалась? Одна всегда была? Звонила куда-нибудь? Всякое такое.

Бакли дернул плечом:

— Платила наличкой, вела себя тихо, не высовывалась.

— К ней кто-нибудь приходил?

— Мамка я ей, что ли?

Джон широко улыбнулся:

— В таком случае она вся в папу.

— Слушай, я тебе все сказал, что знаю.

— Точно?

— Точно.

— Сколько она у тебя прожила?

— Десять дней.

— Когда приехала?

Бакли посмотрел на Джона, как смотрят на дерьмо, когда его никак не удается смыть. Он угрюмо раскрыл книгу записей и повел по списку толстым, как сосиска, пальцем:

— Вот… Среда, двенадцатого.

Джон открыл записную книжку:

— Она к вам обращалась за чем-нибудь, пока жила здесь?

— Нет.

— Может, такси вызывала? Карту города искала? Спрашивала, как проехать?

Бакли доел бутерброд и, довольно рыгнув, вытер руку о свои засаленные серые брюки.

— Слушай, чего пристал? Я копам уже все сказал, ничего нового ты не узнаешь. Они приходили сюда, спрашивали, где ее комната, и я послал моего носильщика Джимми показать им. Мне проблемы не нужны. Я сказал им: тихая, заплатила вперед наличкой. Я ничего не спрашивал, они тоже особо ничем не интересовались, только спросили, когда поселилась и кто к ней приходил. А к ней никто не приходил.

— Она упоминала какие-нибудь имена? Или…

— Ну достал! — с досадой произнес Бакли. — Да не говорила она ни с кем! Я ж сказал, она была не-раз-го-вор-чи-ва-я.

— Откуда вы знаете?

— Чего?

— Ну, откуда вы знаете, что она неразговорчивая, если она ни с кем не говорила?

— Джимми разок попробовал с ней пошутить. Она так на него посмотрела, что он тут же отвалил. Она себе на уме была, эта девчонка, ну и я не лез. У нас тут так, — ответил Бакли и сделал телевизор погромче.

— Он сегодня работает, этот ваш Джимми?

— Да вроде. Работа-то не бей лежачего.

— Можно, я заодно и с ним поговорю сейчас? Не хочу потом перезванивать и надоедать вам.

Бакли мотнул головой в сторону вестибюля:

— Последняя дверь направо.

— Спасибо.

Бакли не ответил.

Джон прошел через другую двойную дверь и направился вглубь гостиницы. Если стойка администратора была обшарпанной, то коридор напоминал клоаку. Протертая до дыр ковровая дорожка, дешевые обои и лампы дневного света создавали похоронное настроение. Нехорошее место.

Джон толкнул дверь запасного выхода и оказался в небольшом внутреннем дворе, заваленном ящиками из-под бутылок и мусорными ведрами. Маленький жилистый паренек курил, опираясь на ручку тележки, какими обычно пользуются уборщики. Услышав, что кто-то идет, он бросил окурок и загасил его каблуком, затем быстро заправил свою белую рубашку в черные брюки. Что-то в нем показалось Джону знакомым.

— Сейчас иду, Пит. Докурю только.

— Не торопись.

Парень обернулся и отбросил со лба сальную челку. Увидев Джона, он машинально отступил, и дежурная улыбка слетела с его лица.

— Вот принесла нелегкая…

Джон широко улыбнулся:

— Кого я вижу! Джимми Данн! Вот повезло так повезло! Давно не виделись!

— Как же, давно, — буркнул Джимми. — Он что, послал вас следить за мной?

— Энди-то? Да нет! По-моему, если б он знал, где ты, лично зашел бы проведать.

— Вы ведь не скажете ему, что я тут, а? Вы же знаете, он меня повесит, если найдет.

— После того, что я слышал, не повесит, а прямо четвертует.

В этом году Джимми успел с полгода проработать у друга Джона, завзятого бильярдиста Энди Косгроува. Энди поддался на уговоры жены (Джимми — сын ее лучшей подруги) и взял его на работу после того, как тот бросил школу. Потом он не раз проклинал этот день. Семнадцатилетний красавчик Джимми оказался весьма безответственным малым, да к тому же еще отъявленным лодырем, бессовестным вруном и вообще скользким типом. Все полгода он постоянно опаздывал, отпрашивался то на обед, то покурить, то в туалет, то чайку попить и смывался при первой же возможности. Каждую неделю он клянчил, чтобы его кто-нибудь подменил, а заставить его работать можно было только пинками. Все это сводило Энди с ума.

Чаша терпения переполнилась, когда жена Энди нашла в спальне дочери, пятнадцатилетней Беки, ее Беки, фотографии совсем не невинного свойства. После этого песенка Джимми была спета.

Он как раз сонно перемешивал цемент и прикидывал, как можно растянуть и без того не маленький перерыв, когда рядом резко затормозил джип Энди. Энди вылетел из машины в такой ярости, что после у него от надсадных воплей еще неделю болело горло. Те, кто видел это, говорили, что Джимми улепетывал от Энди так, что только пятки сверкали.

— Ты помнишь Кэти Тодд? Она жила здесь несколько дней? О ней еще полицейские спрашивали?

— Ну, видел я ее, — уклончиво ответил Джимми.

— Ты с ней говорил?

— Не-а.

— Не говорил? — Джон удивленно покачал головой. — Такая хорошенькая, блондинка, да еще совсем одна? И ты к ней не подвалил? Ну да, это ведь тебе не безмозглая девчонка.

Джимми ткнул пальцем в синяк под глазом.

— Видите, как приласкала? Я как-то попробовал с ней пошутить, так она двинула — мало не показалось.

— И?

— Что «и»?

— Что это ты так взмок?

— Не взмок я.

— Нет, взмок. — Джон подошел ближе. — Чего жмешься, выкладывай давай!

— Да нечего мне выкладывать! — Джимми поднял руки к груди. — Чего пристали?

Джон сделал еще шаг в его сторону, и Джимми, отступив, не удержался, шлепнулся прямо на тележку и опрокинул все бутылки с моющими средствами. Протянув руку, Джон прижал парня:

— Джимми, будешь играть в молчанку, позвоню Энди, сяду на тебя и буду ждать, пока он не приедет…

— Она не ирландка.

— Откуда знаешь?

— Акцент у нее английский.

Джон улыбнулся:

— Ну, рассказывай…