— Чаво? — спросил он через минуту размышлений.

— Кавонкины где живут? — вопросил Савинков.

В общении с простым народом его всегда душила легкая злоба, из-за которой он давно понял, что работа с массами — не его призвание. Массы дико раздражали своей тупостью и кретинизмом. Особенно выводили из себя маргинальные жители столицы, из крестьян ушедшие, но не пришедшие к фабричным. Террор, только террор! Будь его воля, всех бы истребил до основания, снес бы эти мертвые доходные дома и начал бы с нуля.

— Кавонькины, говоришь? — промямлил наконец дворник. — Так тута Кавонькиных, почитай, полдома живут. Все с одной деревни! Нешто угадаешь, какие вам подойдут? Есть Кавонькины трезвые, есть гулящие... Васька Кавонькин, так тот вор первостатейный! Можа, вам он нужон? К нему тоже господа захаживают...

— У них жилица угловая, Дарья Кириллова, проживает, — заглянул в бумажку Савинков, кляня все на свете: конспирацию, Азефа, народовольцев и Плеве.

— Это, значитца, тебе, барин, те Кавонькины подходят, которые слесарем на Обуховском работают. У них старушка Божья тварь столуется и подночевывает. Лядащая, скоро в гроб, а туда же... все с разговорами лезет, сучья натура. Видать, ни семьи не нажила, ни деток, а все учит, змея подколодная! Вона в ту дверь, на самый верх иди, там она... только что из лавки пришла!

Позабавившись такой злобной и пространной характеристикой, Савинков пошел в указанном направлении и действительно тут же набрел на старушку, да не на одну, а на целый выводок. Они сидели на гигантском сундуке, лузгали семечки и молчали какие-то им одним ведомые мысли.

— Тетки, а где здесь Дарья Кириллова живет? — спросил Савинков, грустно оглядывая морщинистые лица, результат многолетнего унижения простой русской женщины.

Лица в ответ злобно сверкнули угольками глаз и промолчали, лишь крайняя ткнула пальцем по коридору налево.

Там в проеме двери стояла маленькая бабушка лет пятидесяти, одетая с головы до ног как совершенно простая крестьянская бабка. На голове платок, на ногах сапоги.

— Я и есть... она самая, — тихо молвила бабушка.

Савинков ошалело смотрел на нее и молчал. Неужели это и есть известнейшая народоволка Ивановская? Прошедшая огонь, воду и все российские каторги? Железная старуха! Своими требованиями она довела до умопомешательства трех начальников тюрьмы. Двух вылечили, одного признали безнадежным.

1853 года рождения. Дочь священника. Состояла членом Исполнительного комитета партии «Народная воля». Участвовала в заговоре на жизнь Александра II. В 1882 году арестована в Витебске, где намеревалась заложить типографию. На процессе «17 народовольцев» осуждена к ссылке на каторжные работы, на заводе, без срока. По сокращению срока каторги была на поселении в Сибири. Вернувшись оттуда, начинает работать в партии эсеров.

— Я ищу недорогую кухарку, — громко заявил Савинков, понимая, что и дворник, и старухи обязательно обсудят и визит барина, и все его слова, обращенные скорей к ним, а не к Ивановской. — Мне вас рекомендовали как женщину порядочную и умелую.

— Я согласная, — прошелестела в ответ условленным паролем Дарья Кириллова.

— Вот адрес, завтра можете переезжать в свою комнату, — и он отдал ей бумажку с прописью «Улица Жуковского, дом 31, квартира 1». — Надеюсь, у вас немного багажа. Учтите, у вас будет испытательный срок. Два месяца. Я строг, но справедлив!

Ивановская, не говоря ни слова, припала к ручке барина сухими теплыми губами, потом кончиком головного платка вытерла уголки рта, перекрестилась на какие-то воображаемые образа и заплакала от радости мутноватыми старческими слезами.

Старухи, внимательно наблюдавшие за этой сценой, остались довольны натуральностью сыгранного и тут же начали свое тараканье шуршание, обсуждая привалившее убогой Дарье счастье: комната, жалование, питание и добрый, трезвый хозяин! Вот она, счастливая старость. Бог все видит! Хотя и дал все это не заслужившей такового греховоднице.

Савинков бежал поскорее из этого рассадника клопов и вшей, еле поймал извозчика, приехал в снятую квартиру и принял ванну с полной сменой белья. Нет, он никогда бы не смог стать народовольцем и пойти в народ, чтоб ему, этому народу, пусто было...

Облачившись после ванны в барский халат цвета зеленых оливок, он блаженно растянулся на полудиванчике, придвинул к себе курительный столик, плеснул в стакан виски, из баллона с сельтерской прыснул туда же пенистой струей, закурил и сделал первый, чуть обжигающий горло глоток. Все, на сегодня никаких революций, кроме разве что сексуальной!

Сочетая приятную полудрему по очереди с сигарой и виски, он не услышал, как открылась входная дверь. Это пришла с покупками Дора. Савинков дал ей денег и велел не скупиться, чтобы соответствовать образу.

Прежде не знавшая роскоши, Дора вначале пыталась сэкономить для революции, но быстро поняла разницу между жизнью простой и роскошной. Последняя ей понравилась много больше. К тому же это нужно революции, а ее жизнь скоро закончится жертвой. Поэтому можно перед неминуемой смертью немного себя побаловать.

Увидев спящего «мужа», Дора будить его не стала, а прошла в ванную, разделась, подумала и залезла в еще не остывшую воду. Так они и дремали: один — в гостиной, вторая — в ванной...

Дора проснулась от прохлады — вода уже остыла. Она вытерлась полотенцем, бросила его на пол и, не облачаясь, вышла в гостиную.

Сигара догорела сама собой, и в ониксовой пепельнице лежал один лишь серый цилиндрический столбик пепла. Дора пригубила из стакана и сморщилась — невкусно. Потом походила босыми ногами по ковру. Хозяйка квартиры была немка, отсюда и происходила вся эта педантичная чистота, повлиявшая на выбор именно этой квартиры. Ничего русского в обстановке не было, все немецкое, в крайнем случае финское.

Захмелевшей Доре захотелось немного пошалить. Подумав, она на цыпочках сходила в спальню, откуда принесла нежную пуховку. Осторожно присев на ковер, она аккуратно откинула полу савинковского халата и замерла, залюбовавшись силой и красотой чресел своего так пока и нетронутого «мужа». Затем, сдерживая смешинки, самой нежной частью пуховки стала водить по разным интересным местам, останавливаясь во время этой экскурсии на прежде невиданных, а теперь хорошо различимых при свете дня странных подробностях мужского организма.

Естественно, эти самые части тела, вернее, самая примечательная и выдающаяся не смогла остаться равнодушной к эфемерным прикосновениям и приподняла голову в тщетной надежде разглядеть причину своего возбуждения...

Савинков проснулся от этих ангельских прикосновений и несколько минут лежал, наслаждаясь покоем, уютом, теплом и присутствием красивой и обнаженной женщины, готовой стать его собственностью по обоюдному желанию. Скоро это произойдет. Они не говорили на эту тему, но понимали, что любовь и обладание будут призом в страшной игре, которую затеяли. На месте пролившейся крови в гот же вечер расцветет пряный букет их соития, медленного и чувственного. Это будет единение душ и тел, единственное в своем роде.

Так, наверное, безумно любили друг друга римляне и римлянки: во время кровавых ристалищ, когда один только вид окропленных гладиаторской кровью тигров возбуждал всех без меры. Ради таких минут можно и потерпеть, тем более что терпение в их случае доставляло своеобразное удовольствие, а постоянное возбуждение, как ни странно, до предела обостряло логическое мышление.

Савинков проанализировал сей странный феномен и пришел к довольно-таки парадоксальному выводу: поскольку они добровольно наложили запрет на полный телесный контакт, желание довести дело до конца и получить за это райское яблоко грехопадения только помогает им в нелегком деле планирования и исполнения теракта. Очень высока планка требований, и организм мобилизует все свои ресурсы в погоне за единственно доступным ему наслаждением. Он даже вывел формулу их отношений: «Страсть через кровь!»