Вот и сейчас Евграфий Петрович молча показал ему большой кулак, с которым Правдюк был знаком не понаслышке, и указал на место. Самое заднее из всех задних мест. Правдюк проглотил невидимые миру слезы и решил: «Уйду!» Хотя понимал, что из Департамента его вынесут вперед ногами — уж очень он не любил работать, а любил наблюдать и подглядывать.

Стоя позади всех, он занялся своим любимым делом — праздными мечтаниями, которым предавался всюду и везде, даже ведя наблюдение за подозрительными элементами. Ежели элементом была красивая женщина, он мечтал о законной связи с нею. Если она была некрасива, мечтал о связи незаконной и короткой. Глядя на мужчину, мечтал о таком же сюртуке, или трости, или трубке. Или просто о такой фигуре, которая должна у него вырасти сама собой. Чудом.

Вот вчера он пошел за супружеской парой, проживающей в гостинице «Франция». Он — англичанин, она — из кафешантанных певиц. Пошел просто так, по наитию, уж больно шикарно смотрелись оба. Шел за ними и мечтал: вот женюсь, возьму девицу из благородных, с хорошим приданым, приоденусь на женины денежки, ее тоже одену чинно-благородно и буду гулять с нею. А она глазищами туда-сюда зырк-зырк! А потом возьмет и поцелует его прилюдно. Вот как этот англичанин с супругою. А товарищи, фланирующие на дежурстве, рот раззявят и скажут: «Ну, Правдюк! Ну, молодца! Ишь какую цацу-ярочку отхватил!»

Тут все обернулись и стали на него глазеть. Правдюк не понял, а потом покрылся смертельным потом: никак опять конфуз в одежде? Ме-дянников схватил его за руку, вытолкал из строя и зашипел:

— Иди, дурень! Иди! Медаль тебе дают! — и проорал министру: — Вот он, ваше высокопревосходительство!

Вытолканный взашей Фрол Псоевич пошел по инерции ровно туда, куда пхнул его Медянников. Он шел, шел да и уперся в министра внутренних дел. От такого поворота Правдюк окончательно потерял разум. В покинутую голову разум вернулся лишь после того, как министр взялся за правую ладонь филера, долго мял ее, говоря при этом какие-то непонятные фразы, и в завершение всего прицепил на грудь медаль «За усердие», а в ладонь сунул конверт с наградными.

Плеве взял маленькое лицо Правдюка в обе руки, поцеловал его в губы, щекоча своими густыми усами, одобряюще похлопал по плечу, развернул и сообщил телу награжденного толчок, обратный медянниковскому, отчего ошалевший медаленосец вдруг очутился на прежнем месте в строю сослуживцев, но уже не как пария, а как полноправный герой, ровня, а может, даже и повыше самого Евграфия Петровича.

Когда улыбающаяся толпа сотрудников (все уже знали историю про «японских» шпионов) рассосалась по служебным кабинетам и закоулкам, Медянников расстроенно проинформировал Путиловского:

— Я утром этих китаез на Апрашке повстречал. Живые, здоровые, улыбаются, как ни в чем не бывало. Какие ж они после этого шпионы?! Мать их с косами!

Путиловский улыбнулся:

— В шпионской практике есть такое понятие — двойной агент. Это когда человек вроде бы работает на одну разведку, а на самом деле он притворяется и работает на другую. Скорее всего, их перевербовали. Но мы об этом не узнаем.

— А кто знает, что они притворяются? — резонно спросил Медянников. — У меня тут один каторжник притворялся, крестился на образа, что всю правду мне открыл. А я от других узнал, что он меня за фуфлыжника держит!

— И что с ним стало? — полюбопытствовал Путиловский.

— Пропал! Как в воду канул! — пожал плечами Евграфий Петрович, и Путиловский нутром почувствовал, что каторжник действительно сгинул в воде, но догадки своей не выказал.

— Кстати, что там у нашего Ивана Карловича? — вскользь спросил он, вспомнив, с каким отсутствующим взором Берг покинул его дом.

— Непонятно. Что-то дамочка темнит, какие-то предложения тайные Бергу делает. А тот с лица спал и думает.

— А именно?

— Дескать, хорошо бы, чтобы барон того... А что того — на ухо шепчет. Не слышно. Чует мое сердце, подговаривает Ваню мужа убить! — с библейской простотой заявил Медянников, точно это было житейски незамысловатое, дело и по всему Петербургу каждый день не менее сотни супружниц отправляли своих благоверных на тот свет. — Все эти дамочки одного поля ягоды! Вот если бы такое устройство сделать, чтобы человека издалека слыхать было, вот хорошо бы стало, — расфантазировался Медянников. — Сидишь себе на службе и слушаешь в оба уха!

— Это уже по Берговой части! — рассмеялся Путиловский, представив себе гигантский телефонный аппарат в пол комнаты. И пошел к главе Особого отдела выспросить о свежих террористических планах, которые каждое утро ложатся на стол Ратаеву. По крайней мере, он так утверждал. Кстати, не забыть: вечером они с Франком идут знакомиться с Карсавиной.

Тем временем Берг, подозреваемый в вольнодумии, сидел за своим рабочим столом и в который раз помышлял о самоубийстве. Видно, у него такая несчастливая натура: за что ни возьмется — все доходит до жизненного абсурда и мировой меланхолии. Наверное, он родился под несчастливой звездой. Дальше так жить невозможно. Выполнить желания Лидии никак нельзя, но и без нее он тоже прожить не в силах. Остается почетная смерть от пороха и свинца. Да, никто не будет плакать на его могиле, никто не оросит слезами свежий зеленый дерн.

Мысль про дерн показалась ему очень симпатичной. Он даже написал на бумаге строчку: «Могильный дерн никто не оросит слезами...» Прочитал и восхитился: это же стихотворение! Пусть короткое, но талант виден явно. Здесь и свежий образ, и дерн тоже свежий. Подумал и переписал: «Могильный свежий дерн никто не оросит слезами...» Тютчев, ей-богу, Тютчев! Или даже еще лучше. Если подобрать музыку, то получится недурной романс.

Тут Иван Карлович вспомнил, что не умеет играть на музыкальных инструментах и не знает нотной грамоты, и огорчился еще сильнее. Даже здесь он в проигрыше: только открылся талант, а дальше просто нет никакой дороги. Пора, мой друг, пора, покоя сердце просит... Да что сегодня за день такой?! Он говорит стихами! Записал и эти строчки, но, записав, вспомнил, что Пушкин уже где-то это сказал. Точно! Опять неудача...

Дверь отворилась, и в кабинет вошел именинник Правдюк. Лицо его сияло, от него слегка попахивало дешевым ромом, походка была танцующей.

— Евграфия Петровича, стало быть, нету? — спросил он развязно и подмигнул Бергу, как старому знакомому.

— Стало быть, нету! — коротко ответил Берг, уязвленный незаслуженным возвышением Прав-дюка. — Может, что ему передать?

— Передайте, мол, Фрол Псоевич заходили! — и гордый до потери пульса именинник пошел дальше собирать заслуженный урожай лести и похвал.

В его изложении поимка двух китайцев выросла до раскрытия целой законспирированной сети японских шпионов с самим микадо в главной роли. Правда, микадо сидел на троне в Японии, но у Правдюка руки подрастали после каждой рюмки, и он целенаправленно грозился дотянуться ими и до Сына Небес.

Только Берг задумался вновь о способе ухода из жизни, как вошел Путиловский. Вид у него был чрезвычайно довольный и веселый;

— О! — сказал он радостно. — Вы-то мне и нужны! Ну-с, рассказывайте, каковы Дусины успехи в поисках динамита? Она это прилежно делает? Если так же рьяно, как и гоняет моего Макса, то это очень хорошо!

И Берг радостно вздохнул. Будет работа! Самоубийство временно откладывается.

Серый от грязи Обводный канал, куда сваливали снег со всей округи, в этом месте делал крутой поворот. Громадный доходный дом двумя своими фасадами этот поворот повторял. Снаружи дом цветом не отличался от канала.

Савинков брезгливо осмотрел серую громадину. Жить здесь можно было только разве что после смерти. Он огорченно вздохнул, заглянул в бумажку с адресом и спросил дворника, чье лицо тоже мало отличалось от господствующего повсюду колера:

— Где тут Кавонкины проживают?

Лицо дворника отобразило усиленную работу одинокой мысли. Более одной этот мозг воспринимать не мог, да и одна тоже потребовала мобилизации всех внутренних ресурсов.