— Погляди, что творится над Сугомаком.

Володя поднял голову. Действительно, из-за горы тяжело выползала грозовая туча. Впереди нее, как разведчики, летели дымящиеся серые струйки. «Эх, не вовремя!» — пожалел Балашов. Потянул слабенький ветерок, взбив на озере мелкую рябь. С каждой минутой он крепчал. Озеро заволновалось.

Славка взялся за весла. «Шхуна», смачно шлепая носом по волнам, взяла курс на Толстый мыс, получивший такое название из-за того, что вздымались на нем толстые, в два обхвата сосны.

До грозы думали сварить уху, но, выскочив на берег, поняли, что не успеют. Туча надвигалась стремительно. Стало темно, как вечером. Прыгали яркие молнии. Лес дрожал от громового грохота. Неуемно свирепствовал ветер. Сосны качались, сердито шумели. Озеро взбурунилось. Волны нахлестывались одна на другую.

Друзья стояли под сосной и наблюдали за растревоженным озером.

Володя предложил:

— Давай вытащим лодку на берег, перевернем и спрячемся под нее. А то намоет нам бока.

— Ты только посмотри! — толкнул его в бок Славка, показывая на озеро. — Что он делает, глупая голова?

Метрах в трехстах от берега плыла лодка. Ее метало из стороны в сторону. Вот-вот ветер поставит лодку бортом на волну — и пиши пропало.

— Ну, зачем же он на рожон лезет! — кипятился Славка. — Пустил бы по волнам!

— И сразу пойдет ко дну, — мрачно возразил Балашов.

До берега оставалось метров сто. Но усилия человека в лодке заметно слабели. Буря одолевала. Нос лодки неуклонно заносило в сторону. И вот, наконец, сильный порыв ветра пересилил гребца. Лодка круто накренилась и перевернулась. Высокая волна покрыла ее. Ребята услыхали:

— И-и-и-те!

Мигом «шхуна» была сброшена на воду. Славка взмахнул веслами и заорал:

— Держитесь — плывем! В волнах мелькнула голова человека. Напрягаясь, он плыл вперед.

— Разворачивай! — скомандовал Балашов другу. — Правым, правым греби! Левым табань!

«Шхуна» с трудом развернулась, черпнув немного левым бортом, встала носом навстречу ветру. Человек уцепился руками за корму.

— Греби! — крикнул Володя и повернулся к пострадавшему. — Залезайте осторожно. Лодку не переверните.

— Я буду держаться за корму — так лучше, — ответил тот.

Причалили к берегу. Славка убежал собирать хворост для костра. Володя потянул лодку. Пострадавший встряхнулся, как гусь, и совсем неожиданно улыбнулся:

— Осердился на Шишкина Сугомак. Чуть в свое водное царство не утянул.

Лицо спасенного показалось Балашову мужественным. Поперек подбородка тянулся лиловый шнурочек шрама. Нос с горбинкой, а глаза коричневые, с поволокой.

— Смотришь на меня, как прокурор, — пошутил незнакомец. — Знаешь меня? Я Федор Шишкин.

Володя смутился. Нет, не слышал он про такого.

— А вы, по всему видать, боевые ребята, — продолжал тот. — Я у вас в долгу. Любую плату берите — не пожалею.

— Что вы! — возразил Балашов.

Шишкин разделся. Оставшись в трусиках, принялся выжимать одежду, скручивая ее жгутом. Володя помогал ему. Славка появился с охапкой хвороста. Закрапал дождь, крупные и тяжелые, словно из свинца, капли упали в траву.

— Полосне-ет сейчас, — покачал головой Славка.

Сквозь рваные просветы сосен видно было, как стремительно неслись пепельные тучи.

— Дождя не будет, — успокоил Шишкин, выжимая штаны. — Сильный ветер разнесет грозу в клочья. Поверьте старому лесовику.

Весело затрещал костер. В лесу было сравнительно тихо. Ветер куролесил вверху. Гром грохотал беспрестанно, а дождя действительно не было.

Шишкин развесил возле костра одежду — от нее повалил пар. Сам присел на корточки и протянул руки к огню. Он был совершенно спокоен, словно не он, а кто-то другой полчаса назад звал на помощь. И это Балашову понравилось: «Тертый, видать, калач. Иной на его месте все еще выколачивал бы зубами чечетку, а с этого — как с гуся вода. Отчаянный дядя!»

— После такой ванны недурно позагорать у костра. Верно, ребята? — улыбнулся Шишкин. — Попал я нынче в переплет. На Ломову пашню собрался одну бороду повидать. Пешком вокруг озера идти поленился, вот и попал. Помните, как в той книге: жизнь человеку дается один раз, и не будь дураком — бери ее за глотку, выжимай из нее все удовольствия до капельки.

— В той книжке не так, — сердито поправил Славка.

— Так или не так, не в этом дело! — весело возразил Шишкин. — Для меня так — и этого хватит. А сегодня сама жизнь взяла меня за глотку. Оплошал я. Чем благодарить вас, ребята? Говорите, не стесняйтесь.

— А чего нам стесняться? Ничего мы от вас не хотим! — обрезал Славка.

Шишкин недоуменно поднял брови:

— Ты, я вижу, приятель, сердишься? Брось, ни к чему. Я с тобой все равно ссориться не буду. Верно ведь? — улыбнулся он Балашову.

Володя тоже не понимал Славку: чего он, словно еж, колется?

— У него это бывает, — примирительно сказал Володя. — Находит порой.

Славка взглянул на друга сердито и обиженно. Шишкин рассмеялся:

— Славные вы, однако, ребята. Ну, кто угостит табачком?

Володя протянул Шишкину раскрытый портсигар с папиросами.

— О! Шикарная вещичка! Позволь полюбоваться?

Шишкин с интересом повертел портсигар в руках и, заметив на внутренней стороне буквы «БМВ», спросил:

— Инициалы твои, что ли?

— Нет.

— Старинный портсигар. Серебро. Купил?

— Нашел.

— Редкая находка! — Шишкин по-приятельски подмигнул Володе. — Продай, а?

— Нет, что вы!

— Ладно, я шучу. На такой портсигар у меня и денег не хватит, — и он вернул его Балашову.

Между тем ветер растрепал тучи. Дождь упал небольшой и скорый. Шишкин натянул на себя еще волглую одежду.

— На мне досохнет, — пояснил он. — Счастливо оставаться, друзья!

И зашагал по тропинке в лес, высокий, легкий на ногу. Когда скрылся за поворотом, Володя заметил:

— Интересный мужик.

— А ты обратил внимание, — сказал Славка, — улыбается, а глаза сердитые. Словно чужие на лице.

— У тебя сроду что-нибудь не так, — усмехнулся Балашов. — Вот-вот опять начнешь фантазировать: мол, глаза не глаза, а сплошная загадка.

— А! — махнул рукой Славка. — Что ты понимаешь? Не задирай меня, понял? Давай лучше варить уху.

— Давай, — согласился Володя, и друзья принялись чистить рыбу. Уха удалась на славу, слегка попахивала смоляным дымком. Друзья к тому же проголодались и с котелком ухи расправились незаметно.

После еды Балашов начисто соскреб песком с котелка копоть и присел рядом с задумавшимся Славкой. Миронов лежал на животе, подперев рукой подбородок, и смотрел на присмиревшее после бури озеро. Оно лениво гнало вдаль тихие волны, шелушилось солнечными блестками.

— О чем задумался? — спросил Володя.

Славка вздохнул.

— Так. Взгрустнулось что-то, — отозвался он неохотно. Володя поглядел внимательно на друга, кинул в озеро камешек.

— Трудно придется тебе в жизни, Славка.

— Это почему же? — встрепенулся Миронов, покосился на Балашова.

— Сложный ты какой-то, что ли. На ерунду порой можешь засмотреться, а главное упустишь. Или вот сегодня. Что-то тебе не по нутру пришлось в этом Шишкине, и чепуха всякая полезла в твою голову.

— Может быть, — задумчиво согласился Славка. — Может быть, ты и прав. А может, и не прав. Это ведь как понять. Ты говоришь, на ерунду могу засмотреться. Иногда в этой ерунде главное, словно в капельке воды солнце, отражается. Увидел я бруснику в лесу, солнце ее красиво так осветило, загляделся, а через нее открылась мне вся красота нашей тайги. А про мужика не будем поминать. У хорошего человека все должно быть хорошим.

— Не будем, — кивнул головой Володя и улыбнулся: — Ты стихи не пробовал писать?

— Не пробовал. А вообще иногда хочется, Боюсь, не получится.

— Я первый раз боялся молотком по зубилу ударить. Думал, промахнусь—и по пальцам. Как боялся, так и получилось. Так саданул по пальцам — неделю болело. Потом ничего. Перестал бояться — и получилось.