Долго еще говорили Мария Петровна и Володя. Она расспрашивала его о фронтовой жизни, о том, что он собирается делать.

— А графит все-таки нашли, — сообщила Мария Петровна. — Правда, не там, где искал Борис Михайлович, гораздо ближе к городу. Построили комбинат, поселок. Прав оказался Борис Михайлович.

От Воронцовых Балашов ушел под вечер. Мария Петровна, провожая его до дверей, просила заглядывать почаще, не стесняться. И в самом деле после откровенного разговора он уже не чувствовал той стесненности, с какой в первый раз переступил порог этого дома.

Как-то Балашов встретился с Александром Родионовым, бывшим секретарем горкома комсомола. На фронте Родионов пробыл совсем недолго, получил тяжелое ранение в ногу и уже три года работал секретарем партийной организации нового комбината. Он-то и пригласил Балашова посетить комбинат. От города до поселка можно было добраться водным путем, на моторке: из городского пруда в Плесо, из Плесо в Темное озеро, из Темного на озеро Тайга, вблизи которого расположился графитовый комбинат.

Так случилось, что Балашов и Родионов сели в моторку уже в сумерки: Родионова задержали в горкоме партии на каком-то совещании.

Моторка затарахтела и рванулась вперед, высоко подняв нос. Было тихо, и рокот мотора разносился по окрестности гулко. Город зажег огни, они трепетно отражались в воде. Миновали городской сад, нырнули под Больничный мост и вырвались в широкую горловину, беря курс на Плесо.

Не однажды плавал Владимир здесь до войны — и никогда ночью.

Дома с обеих сторон спускались к горловине. И та полоска берега, которая отделяла дома от воды, затушевалась темнотой, растворилась в ней, и казалось, будто многочисленные огоньки столпились над самой водой. Слева берег грузно горбился, а на бугре безо всякого порядка мелькали огоньки окон — по два, по три, по четыре рядышком.

Справа берег был положе, за первыми же домиками чернел лес. Вдоль леса вытянулась жиденькая цепочка фонарей окраинной улицы. Впереди маячил островок, за которым угадывалась сумеречная ширь Плесо.

— Оглянись назад, Володя! — позвал Родионов. Балашов повернулся лицом к Родионову, который немного ссутулился на корме, держа рукоятку руля. Владимир даже ахнул от удивления. От лодки в обе стороны лениво расходились черные волны, перебирая блики огоньков. Серой толстой плитой повис над проливчиком Больничный мост. Два ряда матовых фонарей освещали его сверху. И от того, что мост сверху был освещен, низ казался аспидно-черным. Влево от него за узорчатой оградой, за темной редкой зарослью берез белел главный корпус больницы с колоннами. А вправо от моста над кронами деревьев городского сада то вспыхивало, то гасло зеленое зарево: на заводе работал автоген.

Небо над городом — будто из липкой сажи, а в ней барахтались изумрудные светлячки звезд.

Ожидая Родионова из горкома, Балашов нервничал и жалел, что не попадет на комбинат засветло. А сейчас радовался, что так получилось: стоило полюбоваться родным городом с лодки в ночной час.

Моторка между тем вырвалась на Плесо. Глядя на город издалека, Владимир подивился другому чуду: огоньки, которые вблизи казались хаотично разбросанными, теперь сгрудились в муравьиную кучу, переливались, перемигивались, как звезды.

Плыли часа полтора. Но вот наконец темнота расступилась, и в глаза брызнул электрический свет. Озеро Тайга! Лодка ткнулась о причал. Родионов еще раньше заглушил мотор.

Ночь Владимир спал плохо: разные мысли лезли в голову, одолевали воспоминания. Поднялся чуть свет, отправился бродить по поселку. Много раз бывал в этих местах — и рыбачил в этом озере, и охотился в окрестных глухих лесах. Неприветлива была раньше тайга. А теперь она отодвинулась, очистила место для корпусов комбината. Дома в поселке одноэтажные, рубленые, с крытыми двухскатными крышами. На ребристых стенах домов стыли золотистые капельки смолы. Тайга отодвинулась от поселка нехотя. Мелкие сосенки подступали к самым домам, щетинились комочками у калиток.

Мария Петровна рассказывала о комбинате с гордостью. И хотя честь открытия месторождения графита принадлежала не ее мужу, все-таки ей было приятно, что Борис Михайлович первый начал поиски. Это его идея, его мысль. Он заразил ею других. И кто знает, если бы не упорство и вера Воронцова, может быть, до сих пор возили для маленькой графитовой фабрики сырье с далекого Цейлона. У Володи потеплело на душе, когда он на одном из домов увидел железный прямоугольник с надписью: «Улица Воронцова». Нет, не забыли погибшего геолога люди.

Светлое настроение не покидало Балашова. Но вот задиристо пропел гудок комбината: звал на вахту утреннюю смену. Чаще и чаще попадали навстречу рабочие — спешили. Шли в одиночку и группами, негромко переговариваясь между собой. С интересом поглядывали на плечистого офицера с Золотой Звездой на груди, который, как видно, никуда не торопился, а просто прогуливался.

Балашову сделалось как-то неудобно: все спешат на работу, а он слоняется по-праздничному. Решил вернуться на квартиру. Родионовы, наверно, ждут завтракать.

И что-то будто толкнуло Владимира в сердце. Так бывало в партизанском отряде, когда инстинктивно чувствовал опасность. Поднял голову. Торопливой походкой приближался человек в измызганной брезентовой спецовке. Может быть, Балашов и не обратил бы на него внимания, если бы у человека не было бороды, аккуратно подстриженной «лопаткой». И глаза! Знакомые коричневые глаза! Только теперь они не нахальные, а как у затравленного волка. Бешено заколотилось сердце.

Человек в брезентовой спецовке обжег Владимира быстрым взглядом и прошагал мимо, нервно подергивая плечами.

Балашов прошел еще несколько шагов, его так и подмывало оглянуться. Не мог побороть этого желания, оглянулся. Человек в спецовке круто свернул в боковую улочку, которая другим концом упиралась в лес, и скрылся за угловым домом.

Что-то здесь не так! Балашов быстро зашагал к той улочке. Когда подошел, то увидел, что человек уже добрался до опушки леса и оглянулся. Заметив Владимира, кинулся вправо, к мелкому густому сосняку, и исчез в нем. О странной встрече Балашов рассказал Родионову. Не утаил, кого напомнил ему этот человек. Родионов заинтересовался, неожиданно для Владимира встревожился: всякой швали по земле еще ходит немало. Надо ухо держать остро!

— Знаешь, друг, — сказал он. — Не помешает, если ты расскажешь о встрече где следует. Ты понимаешь меня? Мы проверим. Если тот рабочий в самом деле какой-нибудь фрукт, то на комбинат не вернется. И тогда мы, по крайней мере, узнаем его фамилию. А ты все-таки зайди в органы, расскажи.

Балашов пообещал и выполнил обещание. А через три дня ему передали от Родионова записку: с комбината исчез рабочий Петров Филипп Семенович.

Телеграмма: «Встречай. Поезд № 6. Вагон 3». Подписи не было. Владимир не сомневался: от Гали. Наконец-то!

Поезд прибывал вечером. Владимир отправился на вокзал пораньше: не сиделось дома.

Прохаживаясь по узенькому перрону взад-вперед, то и дело поглядывал на циферблат часов. Целой вечностью показались ему минуты ожидания.

Звонко ударил вокзальный колокол. Где-то на подходе к станции нетерпеливо засвистел паровоз. «Скорее же, скорее!» — подгонял его Балашов. Он рассчитывал: третий вагон идет в голове поезда, значит надо выбрать место поближе к водокачке.

Устало попыхивая, паровоз медленно втягивал состав на вокзальные пути. У водокачки он остановился, глухо стукнулись буфера. Народ хлынул к вагонам. Из тамбуров, напирая друг на друга, высовывались взволнованные лица демобилизованных. Крики, смех, возбужденные разговоры.

Владимир стоял у третьего вагона и ждал, когда появится Галя. Первым в тамбуре показался пожилой солдат, с лихими усами, в пилотке, сбитой набок. На гимнастерке — три ордена Славы. Солдат улыбнулся, но это была улыбка пополам со слезами. И этот симпатичный усач, прошедший огонь и воду, проворно спрыгнув с последней ступеньки, заплакал, увидев, как к нему бросились парень и девушка, очевидно, сын и дочь, которые выросли уже в отсутствие отца. За ними, схватившись рукой за сердце, еле поспевала женщина, наверное, жена солдата.