Да что же это сегодня со мной творится… Прямо раздвоение личности какое-то, пора к психиатру обращаться. Ведь никогда раньше альтер эго не лезло с таким остервенением в мою личную жизнь. Как будто внутри завелся чертик, который поставил себе целью подначивать меня, пока не доведет до белого каления. Я находился в полной растерянности, и Лупетта, похоже, это заметила…

Не успел я провести и часа с этой девушкой, а она уже действовала на меня как наркотик. Тяжелый наркотик. Тот, на который подсаживаются после первого-второго укола. Все прошлые романы казались баловством с травкой, развлечением. Но теперь я чувствовал, что дело куда серьезнее. Пузатый даун с крыльями обмакнул наконечник стрелы в особо концентрированное зелье, разработанное в секретных лабораториях колумбийских наркобаронов, и натянул тетиву. Меня пробило, зацепило, закрутило и понесло… И я уже не отдавал себе отчета в том, что говорю, творю и вытворяю… Тем более что ничего конкретного я не вытворял. Торчок – он вроде как уже не мужичок…

И самое смешное… мне безумно нравилось это состояние, я ловил кайф от того, что перестал вести себя рационально, радовался, что глупею; даже не могу вспомнить, о чем, собственно, мы разговаривали в кафе. Ее глаза и улыбка, как раскаленным утюгом, разгладили мои мозговые извилины.

Вместо того чтобы расставить все точки над i, наше долгожданное свидание рывком отбросило меня назад… Лет на пятнадцать как минимум… Хотя в отдельные моменты можно было подумать, что и на все тридцать. Во всяком случае, на ночь пора было надевать памперс.

А ночью пришла ломка.

Продукты распада раковых клеток, отравляя мозг, дают просто удивительные психоделические эффекты. Особенно ночью. На четвертые сутки курса, когда уже «сидишь» плотно. По самое пикачу. Наверное, по ощущениям это похоже на мескалин или ЛСД. Жаль, что никто не удосужился перед смертью Тимоти Лири задать ему вопрос, что больше вставляет, диэтиламид лизергиновой кислоты или цитостатики. Мне, к сожалению, не с чем сравнивать, но тем не менее… это такое необычное чувство… они медленно-медленно текут по венам… вот… смотрите сюда… вы видите ее, ватсон… одна змейка, а вот и вторая… две ленивые белые змейки и один медленный оранжевый ручеек… оранжевый – это доксорубицин… как там в забытой песенке… где-то у оранжевой речки… сейчас вспомню… доксорубицин, кстати, боится света… бутылку надо обязательно закрывать пакетом… фирменным пакетом жилетт… лучше для мужчины нет… три лезвия… для гигиенического вскрытия подчелюстных лимфоузлов… всего одним движением… без каких-либо усилий… с меньшим раздражением кожи… вскрытие лимфоузлов стало еще комфортнее… режь и пой… режь и пой… реже пой… забытая песенка… как же там… где-то у оранжевой речки… ну да… где-то у оранжевой речки там уже грустят человечки… оттого, что слишком долго нету нас… нас… нет… губами… губами сделай… губами сделай гудбай… на стуле у входа надежду оставь… тропинка плутает обратно в вечность… капельницы медленно крутятся вокруг стойки… как карусели… карусельные лошадки капельниц… покачиваются в полете, тихо позвякивая… динь-дон… динь-дон… и сверкают… как елочные шары… красиво, правда… карусельная лошадка – это такой троянский конь… троянский конь со стеклянной дверцей… дверцей в душевую кабинку… душевую кабинку тела… душевая кабинка тела отворилась… и душа отлетела… полетела к оранжевой речке… здравствуйте, человечки… а вот и я… заждались небось…

– Мальчики, семь утра! Подъем! Всем мерить температуру!.. Так… а у тебя что, снова рыжик убежал?! Ну, сколько можно… опять вся химия насмарку!!!

Оленька называет рыжиком доксорубицин за его оранжевый цвет.

Хоровод моих воспоминаний за рюмкой водки прервало пиликанье трубки. Голос Лупетты звучал гулко, словно она звонила из колодца.

– Ты еще ждешь или домой поехал?

– Конечно жду, ну как ты там… что он… ты скоро вернешься?!

– Да все нормально, взяла большое интервью, Уранов наговорил на целую кассету. Ты бы видел его квартиру… Два этажа с лифтом…

– Я не понимаю… ты что, еще не идешь?

– Ему позвонили, и он сказал, что срочно должен куда-то выйти… просил меня подождать. Вот сижу здесь одна и жду… Не уходи пока, ладно?

– Ну куда же я без тебя уйду? Ты давай там, быстрей закругляйся.

– Сейчас он вернется, и я пойду. Я даже не знаю, как отсюда выйти, здесь столько комнат и никого больше нет… Непонятно, почему так долго… Надо маму предупредить, чтобы не беспокоилась… Ну ладно, я еще позвоню…

И Лупетта повесила трубку. Я сидел, уставившись на телефон, еще с полчаса, но она так и не перезвонила. Меня начала бить дрожь. Да что же такое там происходит?! Почему она не возвращается, если разговор окончен… Я залпом допил водку и сжал во вспотевшей ладони трубку. Надо было что-то делать, но что – непонятно… Не бежать же, в самом деле, к охраннику в воротах с криком: «Верните мне мою Лупетту!» Я был готов к самому худшему, и в этот момент наконец-то раздался звонок.

– Ну что там с тобой случилось?! – закричал я.

В больнице каждый убивает время по-своему. Так же как и за ее стенами. Одни читают книги или газеты, другие обсуждают все, что в голову придет, – от политики до урожая на грядке, третьи замыкаются в себе и лежат подключенными к капельницам мумиями, разглядывая потолок. Для меня же единственной отдушиной стал интернет. Вы спросите, откуда в бедной муниципальной больнице, да еще и в некоммерческой палате, мог взяться доступ к всемирной паутине, когда лекарств, и тех не хватает на всех? А никакого доступа не было. Однажды я гулял со своими подружками капельницами по коридору, и в одном из укромных уголков в поле моего зрения неожиданно попала невесть откуда взявшаяся телефонная розетка. Выпросив как-то вечером у Оленьки телефонный аппарат, я с удивлением обнаружил, что розетка исправно функционирует. По всей видимости, когда-то в этом месте размещался пост дежурной, после ремонта стол передвинули в конец коридора, а розетку содрать поленились. Впрочем, я бы не удивился, если бы узнал, что она материализовалась здесь специально для меня, а после моей… после моего окончательного приобщения к виртуальной реальности должна была тихо рассосаться, словно ее никогда и не было.

Перед приведением в действие приговора к высшей мере наказания заключенного всегда спрашивают о его последнем желании. Если бы такой вопрос задали мне, я бы, наверное, даже не знал, что ответить. Что-что, а просьба о доступе в Сеть на пороге вечности может прийти в голову разве какому-нибудь помешанному на компьютерах тинейджеру, но никак не мне. Но, видимо, если гора не идет к интернету, то интернет идет к горе. И поскольку все мои материальные потребности остались по ту сторону Лимфомы, такой выход пришелся как нельзя кстати.

Дело было за малым. Приятель притащил в палату видавший виды ноутбук и купил карточку доступа. С этого дня я, с нетерпением дожидаясь ночи, хватался за стойку с капельницами, как ведьма за свою метлу, и улетал из пропахшего мочой, лекарствами и порченой кровью гематологического отделения в бескрайние просторы всемирной Сети, где такие понятия, как любовь и смерть, измерялись в байтах, а не в жизнях. О лучшем способе эскапизма в моих условиях трудно было даже мечтать. Один из врачей из другого отделения, дежуривших в ночную смену, был как-то до ужаса напуган, наткнувшись в темном коридоре на позвякивающую стойку с капельницами, словно подключенную к ноутбуку, за которой был даже не виден блуждающий по Сети сгорбленный пациент. Потом мы вместе посмеялись над моей находчивостью, и я дал ему проверить почтовый ящик на Mail.ru.

Если бы мне предложили придумать оригинальную идею для приютов, куда помещают безнадежных раковых больных в расцвете лет, я бы не раздумывая посоветовал основать первый в мире интернет-хоспис, где каждая койка имеет выход в Сеть.

На несколько секунд в динамике стало тихо, а потом я услышал хорошо поставленный голос взрослой женщины.