Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Святой отец церкви мог бы выразить это последнее положение и так: Я – Все в пустоте бессмыслицы, «но» Я – ничтожный творец, Я – Все, из которого я сам, как творец, творю Ничто.

Какое из этих двух разночтений правильно, выяснится в дальнейшем. Таково предисловие.

Сама «Книга» делится, как и «блаженной памяти» библия, на Ветхий и Новый завет – именно, на единственную историю человека (Закон и Пророки) и на нечеловеческую историю Единственного (Евангелие царства божьего). Первая книга – это история в пределах логики, логос, скованный прошлым; вторая – логика в истории, освободившийся логос, который борется с современностью и победоносно ее преодолевает.

Ветхий завет: Человек

{102}

1. Книга бытия, т.е. Жизнь Человека

Святой Макс прикрывается ссылкой на то, что он пишет здесь биографию своего смертельного врага, «Человека», а не «Единственного» или «действительного индивида». Это впутывает его в забавнейшие противоречия.

Как подобает всякой порядочной Книге бытия, «Жизнь Человека» начинается ab ovo[102], с «ребенка». Ребенок, как нам разъясняется на стр.13, «с самого же начала живет в борьбе со всем миром, он сопротивляется всему, и все оказывает ему сопротивление». «Обе стороны остаются врагами», но сохраняют «взаимное уважение и почтительность» и «постоянно держатся настороже, подсматривая слабости друг у друга»; это разъясняется далее, на стр. 14, в том смысле, «что мы», будучи детьми, «пытаемся проникнуть в суть вещей или узнать, чтó существует за вещами; потому-то» (значит, теперь уже не из вражды) «мы подсматриваем у всех этих вещей их слабости». (Здесь виден перст Шелиги, торговца тайнами{103}.) Итак, дитя сразу становится метафизиком, стремящимся проникнуть «в суть вещей».

Этот предающийся спекулятивным размышлениям ребенок, сердцу которого «природа вещей» ближе, чем его игрушка, «с течением времени» уверенно справляется с «миром вещей», побеждает его и вступает затем в новую фазу, в юношеский возраст, где ему предстоит новая «тяжкая жизненная борьба», борьба против разума, ибо «духом называется» «первое самообретение» и: «Мы возвышаемся над миром, мы – дух» (стр. 15). Точка зрения юноши является «небесной»; ребенок лишь «заучивал», «он не задерживался на чисто логических или теологических вопросах», – подобно тому как и (ребенок) «Пилат» быстро проходит мимо вопроса: «что есть истина?»{104} (стр. 17). Юноша «стремится овладеть мыслями», он «понимает идеи, Дух» и «отыскивает идеи»; он «предается своим мыслям» (стр. 16), у него «абсолютные мысли, т.е. ничего кроме мыслей, логические мысли». Юноша, «ведущий себя» таким образом, вместо того чтобы увлекаться молодыми женщинами и прочими земными вещами, есть не кто иной, как молодой «Штирнер», берлинский юноша, изучающий науки, занимающийся логикой Гегеля и благоговейно взирающий на великого Михелета. Об этом юноше справедливо говорится на стр. 17: «извлекать на свет чистую мысль, отдаваться ей – в этом радость юности, и все светлые образы идеального мира – истина, свобода, человечество, Человек и т.д. – озаряют и вдохновляют юную душу».

Этот юноша «отбрасывает в сторону» затем также и «предмет» и «предается» исключительно «своим мыслям»; «все недуховное он объединяет под презрительным названием внешних вещей и если он все-таки привержен кое к чему из этих внешних вещей, например к студенческим молодечествам и т.д., то лишь тогда, когда он открывает в них дух, и потому, что он открывает в них дух, т.е. когда они являются для него символами». (Кто не «откроет» здесь «Шелигу»?) Благонравный берлинский юноша! Пивной устав корпорантов был для него только «символом», только в угоду «символу» он не раз после выпивки оказывался под столом, где он, вероятно, тоже хотел «открыть дух»! – Как благонравен этот милый юноша, которого мог бы взять за образец старый Эвальд, написавший два тома о «благонравном юноше»{105}, видно также из того, что именно о нем «сказано» (стр. 15): «Следует оставить отца и мать, считать разорванной всякую естественную власть». Для него, «для разумного, не существует семьи в качестве естественной власти, он отрекается от родителей, от братьев и сестер и т.д.», – но все они возрождаются «как духовная, разумная власть», благодаря чему благонравный юноша примиряет послушание и страх перед родителями со своей спекулятивной совестью, и все остается по-старому. И точно так же «сказано» (стр. 15): «Богу нужно повиноваться больше, чем людям»{106}. И, наконец, благонравный юноша достигает высшей вершины моральности на стр. 16, где «сказано»: «Своей совести нужно повиноваться больше, чем богу». Это возвышенное моральное чувство возносит его даже над «мстительными эвменидами» и даже над «гневом Посейдона», – он не боится больше ничего, кроме – «совести».

Открыв, что «дух есть существенное», он уже не боится более даже нижеследующих весьма рискованных выводов:

«Но если дух и познан как существенное, то имеется все-таки нечто, проводящее грань между бедным и богатым духом, и потому-то» (!) «люди стремятся стать богатыми духом; Дух хочет расширить свои пределы, основать свое царство, царство не от мира сего, – мира, только что преодоленного. – Таким путем он силится стать Всем во Всем»{107} (каким это путем?), «т.е. хотя Я – дух, но все-таки Я – дух несовершенный и должен» (?) «еще только искать совершенный дух» (стр. 17).

«То имеется все-таки нечто, проводящее грань». – «Нечто» что сие значит? Что за «Нечто» проводит эту грань? Мы еще не раз встретим у нашего святого мужа сие таинственное «Нечто», причем выяснится, что это – единственный на точке зрения субстанции, начало «единственной» логики и как таковое – истинное тождество гегелевского «бытия» и «ничто». Что бы это «Нечто» ни предпринимало, ни говорило, ни делало, – за все это мы возлагаем, таким образом, ответственность на нашего святого, который относится к нему как творец. Сперва это «Нечто», как мы видели, проводит грань между бедным и богатым. А почему именно? Потому что «дух познан как существенное». Бедное «Нечто», которое без этого познания никогда не пришло бы к различию между бедным и богатым! – «И потому-то люди стараются» и т.д. «Люди»! Здесь перед нами второе безличное лицо, которое наряду с только что рассмотренным «Нечто» находится в услужении у Штирнера и должно выполнять для него самую тяжелую, черную работу. Как оба они поддерживают друг друга, ясно видно на настоящем примере. Так как «Нечто» проводит грань между бедным духом и богатым, то «люди» (кому еще, кроме как верному рабу Штирнера[103], могло бы прийти в голову нечто подобное), – «люди стараются поэтому стать богатыми духом». «Нечто» подает знак и тотчас же «люди» подхватывают во всю глотку. Разделение труда проведено классически.

Так как «люди стремятся стать богатыми духом», то «Дух хочет расширить свои пределы, основать свое царство» и т.д. «Но если» здесь и имеется некая связь, «то все-таки не все равно», стремятся ли «люди стать богатыми духом» или же «Дух хочет основать свое царство». «Дух» до сих пор еще ничего не хотел, «Дух» еще не фигурировал в качестве лица, – речь шла только о духе «юноши», а не просто о «Духе», не о духе как субъекте. Но нашему святому писателю понадобился теперь совсем иного рода дух, чем дух юноши, чтобы противопоставить его этому последнему духу как чуждый, в конечном счете – как святой дух. Уловка № 1.

вернуться

102

– буквально: с яйца, т.е. с самого начала. Ред.

вернуться

103

Иронический намек на Ф. Шелигу. См. с. 128. Ред.

32
{"b":"199881","o":1}