— Я должна вернуться до того, как проснутся слуги. — Жаклин чувствовала смущение оттого, что он никак не хотел выпустить ее из объятий.

Вместо ответа Арман еще сильнее прижал ее к себе. Он поднял руку и убрал прядь волос, упавшую ей на лицо. Она не помешала ему сделать это, словно у него было на это право. Не важно, что готовит им будущее: сейчас она принадлежит ему, и только ему.

— Поспи немного, — прошептал Арман ей на ухо. — Еще не слишком поздно, Я прослежу, чтобы ты проснулась вовремя и успела вернуться в дом Харрингтонов.

Жаклин колебалась. В его объятиях так уютно и тепло, а на улице так холодно… Ей не хотелось никуда идти. Сладкая истома разливалась по ее телу, вызывая зевоту.

— Ты уверен, что я не опоздаю? — спросила она, закрывая паза и устраиваясь поудобнее.

Арман улыбнулся и провел кончиками пальцев по ее щеке.

— Обещаю тебе.

Жаклин проснулась от стука в дверь. Она приподнялась, стараясь вспомнить, где находится, и, к своему ужасу, обнаружила, что лежит в кровати одна и совершенно голая. Армана в комнате не было.

Стук в дверь не умолкал.

— Мадемуазель де Ламбер, вы проснулись? — раздался негромкий голос, и на пороге появилась женщина средних лет с зажженным канделябром в руке. — Месье Сент-Джеймс просил разбудить вас в два часа, — сказала она. — Ваш экипаж уже готов. Я пришла, чтобы помочь вам одеться.

Жаклин закуталась в одеяло и встала с кровати; она была благодарна Арману за то, что он прислал служанку — это освобождало ее от необходимости просить помощи у него.

— Идите к огню, здесь теплее, — сказала горничная, собирая с пола вещи Жаклин и помогая ей одеться. — Ну вот, а теперь посмотрим, что можно сделать с волосами.

У женщины были мягкие, почти материнские нотки в голосе, и Жаклин почувствовала себя на удивление спокойно.

Сев на стул, она доверила свои волосы ловким рукам, быстро расчесавшим и уложившим их в прическу. В комнате не оказалось зеркала, но Жаклин не сомневалась, что ее волосы в полном порядке. По крайней мере теперь она не была похожа М куртизанку, которая полночи занималась любовью.

— Скажите, как вас зовут? — спросила Жаклин, когда служанка заколола последнюю прядь.

— Мадам Бонар, — с улыбкой ответила та.

Жаклин внимательно посмотрела на нее. Тонкие черты лица, теплые зеленоватые глаза и светлые волосы, чуть тронутые сединой… Отчего-то ей казалось, что она знает эту женщину.

— Пойдемте, мадемуазель. — Мадам Бонар направилась к двери. — Экипаж ждет.

Жаклин спустилась на первый этаж. Служанка подала ей плащ, и она начала нервно застегивать пуговицы, ожидая, что с минуты на минуту появится Арман. И тут она увидела конверт, который лежал рядом с высокой хрустальной вазой, в которой стояла одинокая темно-красная роза: на конверте размашистым почерком было выведено ее имя. Смущенная тем, что он не вышел к ней, а оставил для нее записку, она раскрыла конверт.

«Дорогая Жаклин!

Я сделаю все, что в моих силах, чтобы привезти его к тебе, и если не вернусь, знай, что твое спасение было моим самым большим успехом. Прошу тебя, не жертвуй собой ради такой бессмысленной вещи, как месть.

Арман».

Смысл этих строк дошел до нее не сразу, но затем ледяной ужас сковал ее сердце. Он уехал спасать Франсуа-Луи. Но как же это? Сейчас, посреди ночи? Конечно, он где-то в доме.

— Где месье Сент-Джеймс? — дрожащим голосом спросила она у мадам Бонар.

— Уехал, мадемуазель.

— Уехал? Но куда?

— По делам в одно из своих северных поместий, — ответила служанка. — Сказал, что вернется примерно через две недели.

Жаклин замерла, сжимая в руке письмо Армана. Холодный порыв ветра ударил ей в лицо, когда мадам Бонар открыла входную дверь. Том уже ждал снаружи. Жаклин села в экипаж. Внутри было тепло, но Жаклин казалось, что она промерзла до костей. Ей стало страшно.

Итак, он уже отправился во Францию. Она выполнила свою часть договора, теперь он должен выполнить свою.

Пушистое снежное одеяло укутало Париж: хлопья снега покрывали купола соборов и крыши домов, красные колпаки простолюдинов и шляпы военных, бесчисленные мосты через Сену и даже сердца Парижа — собор Нотр-Дам. Снег падал на площадь Революции, когда снежинки попадали на еще дымящийся нож гильотины, то превращались в капельки воды. Густой снегопад скрывал нечистоты на давно не убиравшихся улицах и груды тел, сваленных возле места казни. Еще мгновение назад эти тела были мужчинами, женщинами и детьми, которые перед смертью в последний раз любовались причудливым танцем белых холодных лепестков.

Арман поднял воротник своей потрепанной куртки и подул на окоченевшие пальцы. Он стоял перед тюрьмой Палас-де-Люксембург и прикидывал в уме размеры ее окон и их высоту над землей. Со стороны он выглядел обычным уличным торговцем, мерзнущим ради нескольких ливров, которые надеялся выручить за свое домашнее вино. Не все виноделы могли позволить себе содержать магазин; те, кто победнее, выезжали на улицы с тележками и предлагали прохожим свое пойло. Купивший бутылку обычно получал в нагрузку кислый вкус и тяжелое утреннее похмелье. Арман торговал на этом месте уже шесть дней, и даже стражники, стоявшие перед входом в тюрьму, перестали обращать на него внимание. Новая маскировка, обрекая его на страдания от холода и боли в постоянно сгорбленной спине, позволяла часами наблюдать за местом, где содержался Франсуа-Луи.

Палас-де-Люксембург Мария Медичи построила после смерти мужа, когда решила больше не жить в Лувре: в 1615 году она велела возвести для себя здание в флорентийском стиле, к которому привыкла за годы, проведенные в Италии. Так появилось это изящное сооружение с огромными окнами, большим количеством украшений и двумя рядами колонн по всему фасаду. Революционное правительство сделало из него тюрьму, но даже столь странное превращение не могло лишить дворец его изящества. Эта тюрьма считалась одной из самых комфортабельных в Париже; здесь содержались представители высшей знати, которые до революции были завсегдатаями дворца.

Арман не мог сдержать своего раздражения оттого, что Франсуа-Луи находился в этом месте, а Жаклин и Антуан были брошены в самую отвратительную тюрьму из всех, которые ему доводилось видеть. Все знали, что те, кто ждал своего приговора в тюрьме Палас-де-Люксембург, жили так, словно были у друзей: целые дни они проводили в общении друг с другом, за карточным столом и тому подобными занятиями. Конечно, периодически кого-то из них вызывали в суд и приговаривали к смерти, но зато они не знали, что такое зловонная еда, холод, болезни и все те ужасы, которые ждали узников других парижских тюрем.

Непосвященным эта тюрьма казалась довольно скучным местом, которое почти никто не посещал и не покидал. Арман уже несколько раз перекидывался парой слов со стражниками, страдавшими от скуки и холода — двух, вещей, которые могли помочь ему проникнуть внутрь. Он не торопил события, выбирая подходящий момент — сутулый торговец вином изо дня в день продолжал потирать озябшие руки и переминаться с ноги на ногу, дожидаясь вечера. Все это время воспоминания о Жаклин не оставляли Армана, но только по ночам, лежа без сна, он позволял себе думать о ней. Арман представлял ее то измученной заключенной, то переодетым мальчиком, то неуклюжей беременной крестьянской женой, то изнеженной и капризной аристократкой, которая ни на секунду не допускала, что все люди рождаются равными. Но самое большое наслаждение доставляло ему воспоминание о той волшебной ночи, когда она предстала перед ним обнаженной. Его память запечатлела образ прекрасной женщины, стоявшей перед камином, — во взгляде ее читалась возбуждающая смесь стыда и желания.

Он хотел ее и получил, но эта ночь сделала его еще более беспокойным, раскаивающимся и неудовлетворенным. Его жажду было невозможно утолить. Арман знал, что она согласилась прийти ради спасения Франсуа-Луи, но то была не единственная причина. Возможно, интуиция или мужское тщеславие нашептали ему, что любовница не может с такой страстью отдаваться мужчине, которого не любит.