В 1913 году Россия выпустила 270 боевых самолетов, в 80-х годах СССР выпускал до 500 боевых самолетов в год, сейчас — меньше десятка (один самолет МиГ-29 в варианте истребителя ПВО стоит 20 миллионов долларов). Мы не имеем самолетов, аналогичных американским «Стелс» (освоены лишь отдельные элементы этой технологии), нам нечего противопоставить вертикально взлетающим штурмовику «Харриер» и транспортнику «Оспри», лишь незначительная часть российских летательных аппаратов снабжена системой дозаправки в воздухе. Между тем, свернута программа создания так называемых самолетов пятого поколения, отстает двигателестроение, производство радио-электронного оборудования и ракетно-бомбового вооружения (“Правда”, 5.12.95). Чтобы худо-бедно поддержать обороноспособность страны, предстоит выйти хотя бы на уровень производства 25–30 боевых самолетов в год, включая самолеты типа СУ-27 и многоцелевого фронтового истребителя. Пока же соотношение между ВВС вероятного противника и российской авиацией на западе количественно-качественным показателям составляет примерно 4:1 на западе, 2,5:1 на юге и востоке.
Ситуацию на флоте Командующий Черноморским флотом адмирал Э.Д.Балтин оценил так: "Разорванные в клочки системы ядерного и обычного передового базирования, противовоздушной и противоракетной обороны, низведенный до уровня пасынка трехсотлетний российский флот, пущенные "на ветер" мощнейшие армейские объединения, растащенные по дворам запасы стратегического сырья, оружия, боеприпасов, военного имущества, подрубленная под корень система военного образования, униженные до выпуска кастрюль и чайников уникальные военные производства, невосполнимая потеря многих тысяч первоклассных профессионалов…" ("Журавлев и K°", № 3, ноябрь 1995 г.)
По сравнению с СССР военный флот России уменьшился почти наполовину. Боевой потенциал флота по сравнению с флотом США при сохранении сегодняшних тенденций к 2000 году будет составлять 1:25. На Балтике мы будем уступать Швеции в 2–3 раза, Германии — в 5 раз, на Черном море Турции — в 2 раза. По самым скромным подсчетам для ведения оборонительных операций на море нам требуется около 300 боеготовых кораблей, что требует очень серьезных финансовых вложений в переоснащение флота и закладку новых кораблей.
У Советского Союза было семь радиолокационных станций. Пять РЛС «заглядывали» на Запад, две другие — на Восток. С распадом Союза четыре станции достались новорожденным республикам. Две Украине, по одной — Прибалтике и Казахстану. Все РЛС были уничтожены. В Америке аналогичная станция дальнего слежения стоит от пяти до семи миллиардов долларов и потребляет электроэнергии, как город со 150-200-тысячным населением (ВМ, 28.03.96).
Предстоит как-то срастить разорванную в клочки систему противоракетной обороны (заменить фиктивную и «дырявую» систему ПВО СНГ собственно российской), восстановить запасы стратегического сырья, оружия и боеприпасов. Необходимо не только срочно отказаться от ратификации разорительного для России Договора СНВ-2, но и каким-то образом компенсировать тот огромный вред, который нанесла его фактическая «ползучая» реализация.
Все это новые и новые затраты. Согласится ли на них российское правительство, примет ли общество такое расходование средств?
Ответ на этот вопрос связан с состоянием самого общества, которое все еще не осознало положения армии, не поняло уроков Чеченской войны. Ведь некоторые политики продолжают толковать о необходимость сократить армию и сэкономить на военных расходах, дезертирские матери всюду встречаются с сочувствием (включая западных спонсоров), к фактам коррупции отношение в структурах власти почти спокойное, войну бандитов в Чечне против России называют чуть ли "священной"…
По данным Счетной палаты РФ только на содержание армейской группировки в Чечне за 1995 год потрачено 5,71 трлн рублей (в этой цифре не учтены расходы МВД, Федеральной пограничной службы, ФАПСИ, ФСБ и подразделений гражданской обороны, принадлежащих МЧС). В то же время долг МО по выплате зарплат военнослужащим и гражданскому персоналу на 1 января 1996 составил 4,3 трлн рублей. Журналисты метко подметили, что военнослужащие одолжили государству львиную долю денег, необходимых для восстановления конституционного порядка в Чечне (МК, 10.04.96).
Зато военная номенклатура, ведущая нас от поражения к поражению, жила припеваючи. При общем сокращении генералов в армии на 603 человека другие силовые структуры увеличили их количество на 328 человек. По сравнению с 1992–1993 годами Федеральное дорожно-строительное управление увеличило число своих генералов на 11 человек, железнодорожные войска — также на 11, Министерство по чрезвычайным ситуациям — на 18, Федеральное агентство правительственной связи — на 86, МВД — на 47, Федеральная пограничная служба — на 159 человек (НГ, 30.03.96).
Накануне президентских выборов 1996 года новых генеральских должностей должно было стать на тысячу больше. Ельцин начал очередной звездопад с посещения штаба Московского военного округа внутренних войск МВД, где прямо на месте подписал Указ о присвоении генеральских званий восьми старшим офицерам. На 1830 генералов в Вооруженных Силах теперь приходилось около 3000 генералов в других силовых ведомствах (АиФ, № 15, 1996).
Можно сказать, что в период Чеченской войны происходил настоящий апокалипсис, предательство армии собственными армейскими верхами и всем государственным аппаратом. Армия находилась на грани того же краха, что постиг ее в октябре 1917 года. Значит страна стояла на пороге гражданской войны.
Особенно опасен армейский апокалипсис был тем, что не виден, не заметен большинству обывателей. А более всего страшно озлобление против армии — единственной опоры российской государственности, которая все еще держалась, не сдавалась «демократическим» реформаторам.
"ЗАЩИТНИКИ" В ЛАМПАСАХ
Перед казачеством принято ломать шапку всем, независимо от политических воззрений. В глаза принято восхищаться их выправкой и удалью, за глаза — называть "асфальтовыми казаками" и "ряжеными".
Тут сказывается синдром описанный Салтыковым-Щедриным, имевшем счастье наблюдать лупоглазых германских офицеров:
"Когда я прохожу мимо берлинского офицера, меня всегда берет оторопь. <…> Не потому жутко, что я боялся, что офицер кликнет городового, а потому, что он всем своим складом, посадкой, устоем, выпяченной грудью, выбритым подбородком так и тычет в меня: я герой! Мне кажется, что если бы он сказал: я разбойник и сейчас начну тебя свежевать, — мне было бы легче. А то «герой» — шутка сказать! Перед героями простые люди обязываются падать ниц, обожать их, забыть о себе, чтоб исключительно любоваться и гордиться ими, — вот как я понимаю героев! Но как бы я ни был мал и ничтожен, ведь и у меня есть собственные делишки, которые требуют времени и забот. И вдобавок эти делишки, вместе с делишками других столь же простых людей, не бесполезны и для страны, в которой я живу. Неужели же я должен обо всем забыть, на все закрыть глаза, затем только, чтобы во всю глотку орать: ура, герой! Нет, право, самое мудрое дело было бы если бы держали героев взаперти, потому что это развязало бы простым людям руки и в то же время дало бы возможность стране пользоваться плодами этих рук. <…> Русский человек способен быть действительным героем, но это не выпячивает ему груди и не заставляет таращить глаза: я герой! Он смотрит на геройство без панибратства и очевидно понимает, что это совсем не такая заурядная вещь, которую можно всегда носить с собою, в числе прочей амуниции." (т.14, с. 52–53).
Но это так, к слову.
Что касается Чеченской войны, что роль казаков в ней и вокруг нее примечательна своей постыдностью.
Начнем с того что так называемое Всевеликое Войско Донское (атаман Н.Козицин), входящее в Союз казачьих войск России и зарубежья (атаман В.Ратиев), 28 августа 1994 года заключило Договор о дружбе и сотрудничестве с Чеченской республикой Ичкерия (то бишь — с бандитским режимом Дудаева). Этим фактом хваленые казачки признали отделение Чечни от России в обмен на лукавое восточное признание казаков народом, также имеющим право бороться за собственную государственность.
