Единственное, в чем он был уверен на все сто, так это в том, что он никогда не хотел узнать ответа на этот вопрос.

Гримм запустил пальцы обеих рук в свои волосы и остановился, скользнул ладонями по всей длине прядей, ослабил ремешок, стягивающий их, и удостоверился, что волосы чистые, не спутанные от грязи из-за жизни в лесу. Боевых косиц уже не было, он уже не был таким загорелым, не выглядел таким варваром, как в тот год, когда Джиллиан нашла его в лесу, — сказались месяцы, проведенные на солнце, и редкая возможность искупаться.

Но все-таки он чувствовал, что никогда не сможет смыть с себя следы лет, прожитых в высокогорных лесах, когда он, чтобы выжить, остерегаясь свирепых хищников, отбирал остатки их пищи. Он вспомнил, как дрожал во время холодных зим, как был благодарен слою грязи на своей коже, так как это был еще один слой, защищавший его тело от ледяного воздуха. Вспомнил пятна крови на своих руках и твердую уверенность в том, что если он когда-нибудь будет настолько глуп, чтобы позволить себе сочувствие кому бы то ни было, то, возможно, придет его черед не замечать ножа в руке и собственного сына, наблюдающего за всем этим.

Никогда! Он никогда не обидит Джиллиан!

Она оказалась даже более красивой, чем запомнилась ему. Джиллиан превратилась в настоящую женщину, и он мог противостоять ей только своей волей. И именно эта непоколебимая воля удерживала его.

Он воспитывал себя, держал себя в руках, научился сдерживать берсерка в себе… почти.

Когда он несколько дней назад въехал во внутренний двор замка и увидел златовласую смеющуюся женщину, окруженную сияющими от удовольствия детьми, сожаление о потерянном детстве нахлынуло на него. Он страстно желал вписаться в этот пейзаж, на этот пологий склон лужайки, он одновременно желал быть и ребенком и мужчиной. Он бы с радостью свернулся клубком у ее ног и слушал, с радостью взял бы ее на руки и окружил ее детьми.

Раздраженный своей неспособностью сделать для нее что-либо, он рассердил ее. Но затем она подняла голову, и Гримм почувствовал, как тяжесть ушла из его сердца. Ему было легко воскресить в памяти ее молодое и невинное лицо, но сейчас дерзко вздернутый нос и искрящиеся глаза являли собой черты страстной и чувственной женщины. И ее глаза, хотя и все еще невинные, хранили в себе зрелость и налет грусти. Ему так хотелось узнать, кто же был причиной грусти в ее глазах — он хотел бы поймать и убить ублюдка, заставившего ее страдать.

Поклонники? Похоже, Джиллиан имела их множество. Любила ли она кого-нибудь?

Он покачал головой. Ему не понравилась эта мысль.

Так зачем же Джибролтар призвал его сюда? Гримм ни на минуту не поверил в то, что является претендентом на руку Джиллиан. Скорее, Джибролтар припомнил, как Гримм поклялся защитить Джиллиан, если ей это понадобится. И, вероятно, Джибролтару необходим был воин, достаточно сильный, чтобы предотвратить любую неприятность, которую могут причинить Джиллиан два ее «настоящих» поклонника: Рэмси и Куин. Можно подумать, это что-то для него значило! Хотя ему следует не дать им скомпрометировать Джиллиан и предотвратить возможные ссоры между ее поклонниками.

Джиллиан: запах жимолости и копна шелковистых золотых волос, темно-коричневые глаза с золотистыми искорками, тот самый цвет янтаря, который так высоко ценился викингами. Эти глаза были золотистыми при солнечном свете, но становились темно-коричневыми с желтыми искрами, когда она злилась, что в его присутствии случалось с ней довольно-таки часто. Она была его сном наяву, его ночной фантазией. А он был чудовищем.

— Милорд, что-то случилось?

Гримм убрал руки от лица. Его тянул за рукав, удивленно глядя на него, мальчик, который сидел на коленях у Джиллиан, когда он приехал в замок.

— С вами все в порядке? — обеспокоенно спросил мальчик.

Гримм кивнул головой.

— Я в порядке, малыш. Но я не лэрд, так что ты можешь звать меня просто Гриммом.

— Вы мне кажетесь лэрдом.

— Нет, это не так.

— Почему Джиллиан вас не любит? — спросил Зеки. Гримм покачал головой и недовольно повел бровью.

— Я думаю, Зеки… — ты же Зеки, правда?

— Вам известно мое имя? — воскликнул мальчик.

— Я услышал его, когда ты говорил с Джиллиан.

— Вы запомнили его!

— Почему бы и нет?

Зеки сделал шаг назад и взглянул на Гримма с явным восхищением:

— Но ведь вы могучий воин, а я, ну… Я просто Зеки, и никто не обращает на меня внимания. Кроме Джиллиан.

Гримм посмотрел на мальчика, стоявшего в позе, выражавшей недоверие и растерянность, и положил руку ему на плечо.

— Пока я здесь, в Кейтнессе, не хотел бы ты послужить мне оруженосцем, а, парень?

— Оруженосцем? — изумился Зеки. — Я не могу быть оруженосцем! У меня плохое зрение.

— Давай я буду сам судить об этом! Мне нужно совсем немногое — мне нужен кто-то, чтобы присматривать за моим конем. Он не любит стоять в конюшне, поэтому еду и питье ему нужно приносить туда, где он гуляет. Его необходимо расчесывать и холить, и на нем нужно постоянно ездить.

С последними словами Гримма оптимистическое выражение исчезло с лица Зеки.

— Ну, вообще-то, теперь некоторое время на нем не нужно будет ездить, он мчался во весь опор всю дорогу сюда, — поспешно поправился Гримм. — И я могу дать тебе несколько уроков верховой езды.

— Но я плохо вижу. Я, наверное, не смогу ездить верхом.

— Лошади очень умные, парень, их можно обучить очень многим вещам. Ну, начнем потихоньку. Сначала скажи, будешь ли ты заботиться о моем жеребце?

— Да, — выдохнул Зеки. — Буду, клянусь!

— Тогда пойдем, познакомишься с ним. Он может сторониться незнакомцев, если не я приведу их к нему, — Гримм взял руку мальчика в свою, с удивлением ощущая, как крошечная ручка утонула в его ладони. Такая хрупкая, такая знакомая! Горькие воспоминания нахлынули на него — ребенок, не старше Зеки, висящий на меча Маккейна. Он свирепо отогнал от себя горькие думы и осторожно сжал ладошку Зеки.

— Подождите минутку, — Зеки заставил его остановиться. — Вы так и не ответили мне, почему вас не любит Джиллиан.

Гримм подумал над ответом, который устроил бы Зеки.

— Я думаю, это из-за того, что я дразнил и мучил ее, когда она была маленькой девочкой.

— Вы издевались над ней?

— Безжалостно, — признал Гримм.

— Джиллиан говорит, что мальчишки дразнят только тех девчонок, которые им нравятся. Вы таскали ее за волосы?

Гримм нахмурился, задумавшись над этими словами.

— Думаю, да, раз или два, — заметил он после некоторого замешательства.

— О, хорошо! — воскликнул Зеки с видимым облегчением. — Так вы теперь ухаживаете за ней? Ей нужен муж, — сказал он как бы между прочим.

Гримм покачал головой, по его губам скользнула едва заметная тень улыбки. Он ожидал чего-то подобного.

Гримм зажал уши руками, но это не помогло. Потом он натянул подушку на голову, но снова безуспешно. Он решил встать и захлопнуть ставни, но увидел, что будет лишен даже этого маленького удовольствия, — ставни уже были закрыты. Один из многих «даров», которые присущи берсерку, заключался в потрясающе остром слухе: он давал возможность выжить в ситуациях, в которых нормальный человек не услышал бы движений затаившегося врага. Теперь это оказалось ужасным недостатком.

Он слышал ее. Джиллиан.

Все, чего он желал, были несколько часов сна — ради Христа, еще даже не светает! Неужели девушки никогда не отдыхают? Трель одинокой флейты поднималась вверх, взбиралась по каменным стенам замка и просачивалась сквозь ставни в холодный утренний воздух. Он ощущал меланхоличные нотки, назойливо стучащие в неподатливые двери его сердца. Джиллиан была в Кейтнессе повсюду: цвела в букетах на столах, сверкала в улыбках детей, была зашита в великолепных гобеленах. От нее нельзя было скрыться! Теперь она осмелилась вторгнуться в его сон навязчивой мелодией древней кельтской любовной песни, которая поднималась до звона и опускалась до стенаний, — так, что он готов был зарыдать. Как будто ей известна боль неразделенной любви! Она была красива, совершенна, благословлена родителями, домом, семьей и местностью, где она жила. Она никогда не искала любви и не могла даже представить себе мужчину, отказывающего ей в чем бы то ни было. Где она научилась с таким печальным чувством играть эту разбивающую сердце песню любви?