Как и предполагали мадам Лай и капитан, жуткая воронка тайфуна действительно пронеслась позади них, оставляя лишь натиск фронтальных ветров. «Железный тигр» оставил гибельный водоворот в тридцати милях за кормой. Но сила тайфуна была такова, что джонка теперь была мало на что способна. Она могла лишь бежать от него подальше. И бежала в правильном направлении, отчего мадам Лай и вся ее команда пребывали в приподнятом настроении. На руле были уже три человека. Капитан Ван в люк выкрикивал им указания и давал советы, потому что там, под главной палубой, их обзор ограничивался непроницаемой темнотой.

Сейчас джонка находилась прямо в зубах Железного урагана. Он гудел монотонно, в одной тональности, и напоминал вой стаи койотов, но Энни не слышал в нем боли, присущей живому существу. Вспомнилось, как один китаец метко назвал такое состояние моря «охотой своры белых гончих». Энни порадовался, заметив, что служанка мадам, как истинный морской волк, остается на своем месте: она прижалась сзади к своей госпоже, обхватив ее за шею, тонкую, но, как оказалось, очень сильную. Вздыбившееся море только что развернуло джонку, и она, завалившись на борт, на мгновение зависла носом вниз. Глазами, полными злости и восхищения, Энни смотрел на Лай Чойсан, заслужившей к себе повышенное внимание. Отважная китаянка смотрела опасности в лицо, и то, как она это делала, завораживало Энни, заставляло не сводить с нее глаз. Теперь Лай поднялась на ноги, скользя маленькими ручками вверх по опоре бизани, и вдруг в своей неповторимой манере выбросила вперед руку, с дьявольским восторгом указывая одно направление — вперед. Вдруг оттуда донесся хриплый предсмертный крик, который Энни прежде почувствовал, а потом только услышал. Он оглянулся, стараясь понять, что произошло, и увидел такое, от чего помутилось в голове.

Насколько хватало глаз, то есть от носа до кормы, простирался белоснежный пенный хребет, похожий на отлоги Гималаев, — это огромные волны разбивались о рифы острова Пратас. Когда одна из них поднялась максимально и джонка проскользнула сквозь ее подошву, рифы будто исчезли. Однако хребет из белой пены продолжал стоять в одной или двух милях от них. Было очевидно, что нет чистого пространства воды для того, чтобы обойти его с наветренной стороны. Возможно, риф тянулся не более десяти миль, но центр тайфуна сейчас находился у них за кормой на расстоянии тридцати миль и каждые пять минут выбрасывал шквал ветра, взметавшего джонку вверх. Эти атаки шли теперь с западного направления, и нельзя было поднять парус для лавирования. Им оставалось только одно — нестись впереди урагана. И они неслись прямо на рифы, о которые разбилось судов больше, чем во всем Китайском море. Джонка могла выдержать удары тайфуна, но рифы Пратас для нее были верной смертью!

Энни, отвернувшись от неминуемой смерти, набрал в грудь воздуха и заорал:

— Нас несет на Пратас, радость моя!

Мадам Лай сверху посмотрела на него. Возможно, она не расслышала этих слов, но улыбнулась ему. Энни знал, что в затеянной ею игре она потеряла голову.

— Глупая баба! Сука чертова! Ты это специально сделала! — тихо промолвил он.

Словно отвечая, Лай покачала головой и махнула рукой так сильно, что ее чуть не смыло за борт.

— «Железный тигр» летит! — гордо крикнула она.

Капитан Ван что-то кричал в люк рулевому, но тот и сам видел, что у них впереди. Четверо моряков работали на рулевой лебедке, отчаянно визжавшей, но при этом поднимавшей огромную плиту, чтобы опустить ее в особую полость задней части джонки, пока точка опоры не оказалась примерно на фут в воде. Риф то исчезал, то, разбив очередную волну, вновь появлялся. Он угрожающе приближался с каждой минутой и походил на асимметричную крепостную стену, огораживающую со стороны моря лагуну, усеянную утесами из черного коралла, которые моряки прозвали «головами негров». Сейчас они уже были хорошо видны. Глубина лагуны составляла всего несколько футов. Небольшие волны колебали ее гладкую поверхность, но по сравнению с бушующим морем она казалась тихой мельничной запрудой.

Обычно, столкнувшись с рифами Пратас, судно ударялось о них не единожды: после первого удара его подбрасывало и швыряло с одного рифа на другой. Даже джонка из железного дерева могла за короткое время развалиться на части, и, хотя спасение было всего в нескольких ярдах, команда, как правило, либо разбивалась о рифы, либо тонула.

— Я успею выпрыгнуть за борт прежде, чем джонка ударится о риф. Я выживу в этом безумном и глупом приключении, — пообещал Энни воющему ветру, наблюдая сквозь мутную влагу, как мадам Лай привязывала себя веревкой к бизани, не обращая никакого внимания на обреченного гуайло.

А ее «глаз ума», широко расставив босые ноги, кричал по-китайски в люк:

— Выровняй руль!

— Выровнял.

— Держи прямо вперед!..

Джонка прошла сквозь подошву последней волны, а следующая уже должна была разбить ее о риф.

«Ну что ж, пора», — сказал себе Энни и приготовился прыгать, так как судно должно было врезаться в риф со скоростью волны — примерно тридцать узлов. Это — верный конец. Но как только черная громада рифа выросла перед носом джонки и Энни по креплениям на пушке взобрался на борт из тикового дерева, он вдруг почувствовал, как его поднимает, словно лифт отеля «Уолдорф-Астория». Вздымающаяся волна возносила джонку все выше и выше. Энни покрепче вцепился в борт, прыгать не стал, ведь малый он был все-таки сообразительный. Волна шла вверх, поднялась над рифом, а вместе с ней и «Железный тигр». Нос джонки нырнул вниз и разрезал волну пополам; джонка сделала рывок вперед и тут же с глухим скрежетом ударилась плоским килем об относительно гладкую макушку рифа. Содрогнувшись от носа до кормы, корабль погрузился в облако брызг, которые вскоре рассеялись.

Энни посмотрел на блестящую поверхность рифа, на которую судно приземлилось своим широким днищем. Джонка медленно, но сильно раскачивалась из стороны в сторону, дрожа, как живое существо.

Энни испытывал жуткое чувство, словно глядел в разверзшуюся бездну. Казалось, что стоны корпуса судна доносятся откуда-то издалека. Нос задрался кверху, к чистому небу. Вокруг были пустота и море. Голова Энни непроизвольно повернулась, и он увидел Лай Чойсан, которая свисала с опоры, как лемур с лианы. Она тоже смотрела назад, и ее вопль оповестил о том, что огромная, как дом, волна взметнулась вверх по черной стене рифа, чтобы, плюясь пеной, обрушиться на них.

Энни пригнулся и обеими руками ухватился за фальшборт в тот момент, когда гребень волны упал на них с высоты тридцати футов. Энни бросило на палубу, а огромная волна рассыпалась на множество волн поменьше, и они, чуть приподняв джонку, понесли ее вперед по плоской поверхности рифа, а затем, подняв, как скорлупу кокоса, сбросили с рифа. Джонка покачалась в воздухе и осела в белую пену.

Волны, разбегаясь, несли джонку через лагуну, прочь от кипевшего вокруг хаоса. Внушительных размеров судно вращало и кружило, как игрушку. По обоим бортам, плюясь брызгами, мелькали «головы негров». Впереди оказался канал. Его более спокойные волны подхватили фактически неповрежденную джонку, а ветер выл и метался среди мачт, как бы не желая отпускать ее.

Энни поднялся на ноги. Капитан Ван, похоже, сильно ушибся. Морщась от боли, он с нескрываемой гордостью посмотрел на свою госпожу. Опутанная веревками, с развевающимися волосами и в черной одежде похожая на попавшую в сеть летучую мышь, она смеялась, как все китайцы, слишком громко. Непривычный западный человек мог принять такой смех за истерику. Ее служанки рядом не было. Как потом выяснилось, ее швырнуло под леерное ограждение полуюта, и она упала в люк рулевой рубки. Но Лай Чойсан никогда не расстраивалась из-за подобных «мелочей». Энни безумно полюбил ее и так же безумно желал убить!

С севера дул влажный теплый ветер — все, что осталось от Железного урагана. Этот ветерок походил на северо-восточный муссон.

Мадам Лай зачесала назад мокрые волосы. Она показала на оставшийся позади риф, над которым они пролетели; на чистое пространство лагуны, куда их скинуло; на канал глубиной три морские сажени, ставший для них спасительным убежищем.