— Мадам Лай, — начал Энни, — я не сомневаясь, что ваш капитан очень опытен в морских делах. Но мне кажется, было бы мудро прямо сейчас взять курс на юго-запад и позволить северо-восточному ветру унести нас подальше от этого тайфуна, а вместе с ним и от рифов острова Пратас. Пытаться пройти под носом у тайфуна — чистое безумие.

— Капитан Ван — «лио да а тоу йен», — он глаз моего ума. Мы, люди Желтого знамени, так называем капитана.

В этот момент «глаз ума» отнял у Энни бинокль, хотя было очевидно, что он вовсе не собирался любоваться на приближение Огнедышащего Дракона.

— Он, мой «тоу йен», говорит, что мы можем легко пройти перед тайфуном. Идти прямо вперед, прямо-прямо. Мы обогнем остров Пратас с подветренной стороны, чтобы поймать ветер тайфуна, который принесет нас в Манилу завтра утром, как раз к завтраку.

И мадам Лай залилась смехом. Это был знак для служанки засмеяться и захлопать в ладоши, а для капитана Вана улыбнуться. Эхом донесся и басовитый смех рулевого.

Смех мелкой рябью прокатился по палубе джонки, омывая склонную к юмору команду. Пираты в это время ладили реи, задраивали главный люк и закрепляли пушку дополнительной цепью и стальными тросами. Некоторые даже сняли головные уборы и побросали их на носовой люк. А джонка быстро шла вперед, толкаемая на траверзе сильными порывами ветра.

Слегка истерический смех произвел на Энни впечатление. Мадам Лай и ее «глаз ума» вместе с командой — на джонке царила демократия, как и на всех пиратских джонках, — решили во что бы то ни стало обогнать Железный ураган. Возможно, для них это было делом чести. Скорее всего это походило на прихоть, поскольку никто никуда не спешил, и к Маниле вполне можно было подойти вечером, а не утром. Энни больше не стал давать мудрых советов или делать саркастические замечания. Если пираты приняли решение, значит, так тому и быть.

Вскоре на востоке показалась горбатая спина Черного Дракона, миль восемьдесят шириной и примерно столько же высотой, — он летел прямо на них. Железный ураган от непрерывного вращения выбросил вперед свой похотливый язык. Океан начал приобретать темно-стальной цвет, напомнивший Энни бронзовую оправу круглого зеркала. Продолжая двигаться прямо на джонку, огромный дракон выпрямился вертикально, создавая впечатление, будто раскачивает колыбель океана. Ветер был не сильный, но казалось, что он режет поверхность воды, как лезвие бритвы кожу.

Рулевой вел джонку прямо по курсу, все паруса вызывающе золотились, так как солнце сдвинулось в подветренную сторону, словно не желая встречаться с Железным ураганом. И как только высунутый язык Черного Дракона лизнул бледную полосу света, чудовище вспыхнуло ярко-желтым пламенем.

Энни рассчитал: если ветер изменит направление с северо-восточного на северное, это будет означать, что фронтальный край низкого давления захватит и их. Тайфуны похожи на циклоны; ветер вращается вокруг центра низкого давления, диаметр которого не более десяти миль. В Северном полушарии вращение происходит против часовой стрелки, а в Южном — наоборот, по часовой. Поэтому нетрудно определить, где находится тайфун. Хотя это бывает слишком поздно, если ветер уже подхватил и несет судно. Штормовой ветер, подобный этому, называется моряками шквальным, и его скорость порой достигает сотен миль в час на внешнем крае.

Энни надел плащ и завязал под подбородком зюйдвестку. Вид у него стал довольно мрачный. Он знал, что их теперь ожидает. С востока пронеслись над поверхностью океана первые порывы шквального ветра. Они будто вырезали на беспокойной воде черные клинья волн, увенчанные кипящей пеной.

Капитан Ван был на своем месте, команда сосредоточилась у лебедок нок-реи. Моряки с грохотом спустили главный парус и сейчас же закрепили его внизу. Ветер ударил в борт, наклоняя джонку и заставляя ее зачерпнуть воду. Моряки опустили и бизань, и капитан Ван позволил джонке плыть лишь со свернутым на три четверти носовым парусом. Парусному судну вообще нельзя разворачиваться к тайфуну носом, так как бешеный ветер, слишком быстро меняя направление, способен увлечь корабль в головокружительное вращение своей гигантской воронки.

Встающая горой волна с кипящей пеной на гребне подняла джонку. Та, словно испугавшись ветра, накренилась и взлетела на максимальную высоту. Другая волна с наветренной стороны захлестнула фальшборт и опрокинула корабль почти на бок, но в этот момент джонка успела проскользнуть сквозь разорвавшуюся подошву волны и вновь оказалась на ровной и черной водной поверхности. Энни ничего не слышал, кроме рева волн, но он успел заметить демоническую улыбку на лице мадам Лай, крепко ухватившейся за бизань. Когда ее окатило волной, повелительница пиратов разразилась громким смехом.

Джонка вынырнула из морской воды, однако шквальный ветер обрушил на нее потоки дождя. Рулевой старался разворачивать корму навстречу набухавшим волнам, небольшое полотнище носового паруса натягивалось, благодаря чему нос удерживался внизу, позволяя корме подниматься вверх и принимать на себя напор вздыбившегося моря. Корпус старой джонки был из железного дерева и по прочности был сопоставим со стальным. Деревянное судно продолжало жить в наступившем царстве металла, которым китайцы восхищались и который одновременно с этим ненавидели. Деревянную джонку строили с таким расчетом, чтобы она могла выжить в «Железном море». Она стонала и трещала, как зверь, попавший в ловушку. Волны захлестывали ее, и она кренилась, почти уходя под воду, а затем выныривала, сопротивляясь напору стихии.

Мадам Лай оставалась на своем обычном месте — большом сундуке, в котором хранились канаты. Буквально вжавшись в угол самого высокого места на корме, она все так же крепко держалась за бизань. Ее прическа распалась, волосы свободно развевались на ветру, как грива маленького безумного жеребенка. Энни держался ногами за релинг. Он жалел, что не захватил резиновые сапоги. Руками он вцепился в медные крепления одной из пушек, ствол которой, увитый медными змеиными хвостами, был надежно закреплен. Ему доводилось встречаться с ветрами и посильнее этого. Тем не менее Энни возненавидел Железный ураган, как вообще ненавидел страх. Он пытался побороть оба эти чувства: ненависть и страх. Он твердил: «Эта сука изо всех сил старается произвести на меня впечатление. Она специально полезла в этот ад, для меня все это устроила».

В этот момент Лай что-то крикнула ему по-китайски, должно быть: «Смотри! Я сделала это нарочно!» Вид у нее при этом был торжествующий, дикий, но без капли притворства. Она, конечно же, была самонадеянной сукой, и это составляло неотъемлемую часть ее притягательности.

Ветер неожиданно стих, как стихает вой разорвавшегося артиллерийского снаряда, — самый жуткий момент: Энни слышал нарастающий рокот следующего шквала, несшегося на них стеной. Не прошло и четырех минут, как он настиг джонку. Капитан Ван, все так же находившийся у леерного ограждения полуюта, крикнул матросам у фок-мачты, чтобы они свернули парус до последней реи, оставив его в ширину всего каких-нибудь два фута. Приказ тут же исполнили. Палуба накренилась, нос джонки задрался к небу, и она стала взбираться на новую огромную волну. Энни успел ухватить взглядом чистую линию горизонта позади себя. Фронт тайфуна прошел мимо серого холмистого берега. А на джонку с ревом ветра и миллиардами брызг обрушился новый шквал.

Рулевой был с зарифлявшими фок матросами. Его пронзительный голос был последним звуком, который услышал Энни. Часть паруса, оставленная на марсе, лопнула так, будто выстрелила пушка, и бамбуковый гафель, прежде чем сломаться, согнулся почти пополам. Тайфун нес по «Железному морю» джонку с оголенными мачтами, воя и стеная в ее вантах и такелаже. Мадам Лай схватила Энни за руку и прокричала ему в самое ухо:

— Мы идем! Идем быстрее тайфуна!

Отпустив Энни, она воздела руки к небу. Ее мокрая черная рубаха билась на ветру, а джонка, снова меняя курс, устрашающе накренилась, выходя из-под напора северо-западного ветра.