«Апостольские каноны» содержат краткие церковные правила или предписания и претендуют на апостольское происхождение; они якобы извлечены Климентом Римским из указаний апостолов, которые в нескольких местах говорят от первого лица. Они включены в «Постановления» в виде приложения к восьмой книге, но встречаются также и отдельно в греческих, сирийских, эфиопских и арабских рукописях. Их содержание отчасти почерпнуто из Писаний, особенно пастырских посланий, отчасти из предания, отчасти из постановлений первых соборов в Антиохии, Неокесарии, Никее, Лаодикии и др. (но, вероятно, не в Халкидоне, 451). Поэтому очевидно, что сборник этот составлялся постепенно и был окончательно оформлен либо после середины IV века[299], либо только в конце V века[300] неизвестным автором, возможно, тоже в Сирии. Каноны были задуманы как полный сборник дисциплинарных правил для священников. О мирянах в нем не говорится почти ничего. В восемьдесят пятом и последнем каноне устанавливается канон Писания, но в нем к новозаветным книгам причислены два послания Климента и книги псевдоапостольских постановлений.

Греческая церковь на Трулльском соборе в 692 г. признала все собрание из восьмидесяти пяти канонов подлинным и обязательным к исполнению, а Иоанн Дамаскин даже проводит параллель между ним и посланиями апостола Павла, тем самым показывая, что не ощущал бесконечного превосходства богодухновенных Писаний. Латинская церковь сначала отвергала сборник, но потом приняла более краткий вариант из пятидесяти канонов, которые Дионисий Малый перевел с греческой рукописи около 500 г.

I. Несколько трактатов Тертуллиана (особенно De Pœnitentia). Philosophumena Ипполита (1. IX.). Послания Киприана и его труд De Lapsis. Epistolae Canonicae Дионисия из Александрии, Григория Чудотворца (около 260) и Петра из Александрии (около 306), собранные в Routh, Reliquiae Sacrae, tom. III., 2^nd ed. Constit. Apost. II. 16, 21–24. Каноны соборов Эльвирского, Арелатского, Анкирского, Неокесарийского и Никейского, с 306 по 325 г. (в Collections of Councils и в Routh, Reliq. Sacr. tom. IV.).

II. Morinus: De Disciplina in administratione sacrant pœnitentiae, Par. 1651 (Venet. 1702).

Marshall: Penitential Discipline of the Primitive Church. Lond. 1714 (new ed. 1844).

Fr. Frank: Die Bussdisciplin der Kirche bis zum 7 Jahrh. Mainz. 1868.

О дисциплине у монтанистов см. Bonwetsch: Die Geschichte des Montanismus (1881), pp. 108–118.

Древняя церковь отличалась строгостью дисциплины. До Константина Великого дисциплина была основана на чисто моральных санкциях и не имела ничего общего с гражданским принуждением и наказаниями. Человек мог быть отлучен от общины без малейших общественных последствий для себя. Но чем могущественнее становилась церковь, тем серьезнее были последствия ее осуждения, и когда она объединилась с государством, то преступления против церкви наказывались как преступления против государства, в чрезвычайных случаях даже карались смертью. Церковь никогда не любила кровопролитие («ecclesia non sitit sanguinem»), но она передавала нарушителей гражданским властям, чтобы те судили их по закону. Худшими преступниками в течение многих веков были еретики или лжеучителя.

Задача дисциплины состояла в том, чтобы защитить, с одной стороны, достоинство и чистоту церкви, с другой — духовное благополучие преступника; считалось, что наказание ему на благо. Чрезвычайной мерой наказания было отлучение, или лишение всех прав и привилегий, которыми обладали верующие. Так наказывались ересь и расколы, а также тяжкие преступления, такие как воровство, убийство, прелюбодеяние, богохульство и отречение от Христа во время гонений. После Тертуллиана эти и подобные преступления, несовместимые с положением рожденных свыше, определялись как смертные грехи[301], в отличие от грехов простительных, совершенных из слабости[302].

Люди, таким образом исключенные из общины, переходили в разряд кающихся[303] и могли посещать только богослужения новообращенных, готовящихся к крещению. Чтобы снова быть допущенными к общению церкви, они должны были пройти подготовительный процесс, подобный тому, что проходили готовящиеся ко крещению, но более суровый, и доказать искренность своего покаяния посредством отказа от всяких удовольствий, украшений на одежде и от брачных половых связей, предавая себя исповеди, ревностной молитве, посту, благотворительности и прочим добрым делам. Под действием мук совести и из страха быть отлученными от единственной спасительной церкви они были готовы к самому строгому покаянию. Церковные учители действительно внушали пастве, что кающийся дух и сердечная скорбь очень важны. Однако многие из них слишком большое внимание уделяли этим внешним упражнениям. Тертуллиан воспринимал все церковное покаяние как «уплату долга» перед Богом. Такое представление легко могло дойти до опасных пропорций, заставив забыть о вседостаточности заслуг Христа и приведя к вере в заслуженную делами праведность, против которой так решительно выступила Реформация.

Срок покаяния и его конкретные проявления во II веке еще оставались на усмотрение конкретных служителей и церквей. Только в конце III века установилась строгая и фиксированная система дисциплины покаяния, но она не продержалась и века. Хотя изначально она основывалась на глубокой моральной искренности и была задумана во благо, она не могла пробудить истинный дух покаяния. Излишек формальностей и принуждения всегда ожесточает дух, вместо того чтобы укреплять и направлять его. Этот дисциплинарный формализм впервые появляется, как мы уже знаем, на соборе в Анкире, около 314 г.[304]

Кающиеся делились на четыре класса:

1) Плачущие[305], которые простирались у церковных дверей в скорбных одеяниях и умоляли священников и народ принять их обратно.

2) Слушающие[306], которым, подобно новообращенным, называемым так же, было позволено слушать уроки Писания и проповедь.

3) Припадающие[307], которые присутствовали на совместной молитве, но только стоя на коленях.

4) Предстоящие[308] (совместно стоящие), которые хотя и принимали участие во всех богослужениях стоя, но все равно не принимали причастия.

Эти классы соотносятся с четырьмя этапами покаяния[309]. Покаяние обычно продолжалось три или четыре года, но, как и подготовка к крещению, могло быть сокращено в зависимости от обстоятельств или продлено до самой смерти кающегося. На Востоке были специальные пресвитеры[310], которым поручался надзор за соблюдением дисциплины покаяния.

По завершении покаяния наступал момент примирения[311]. Кающийся публично исповедовался в своем грехе, принимал отпущение через возложение рук служителя, получал увещевательное или назидательное благословение[312], снова принимался в общину с братскими поцелуями и допускался к причастию. Но к служению он больше никогда не допускался. Киприан и Фирмилиан, однако, предупреждают, что отпущение священником грехов лицемерных кающихся нельзя считать безусловным и непогрешимым, способным повлиять на результат Божьего суда[313].