А за окном на горизонте, там, где был город Capo, поднималось, становясь все ярче, багровое зарево, но это не был свет восходящего Солнца.
Снова пришла долгая ночь.
Зеленые пятна
Green Patches
© 1950 by World Editions, Inc
© M. Гутов, перевод, 1997
Однажды утром в 1948 году я прочел в «Нью-Йорк таймс», что издательство «Street & Smith Publications» отказалось от выпуска литературных научно-фантастических журналов.
Поскольку «Поразительная научная фантастика» являлся одним из популярных журналов «Street & Smith Publications», в глазах у меня потемнело. Не удивительно: в течение шести лет, с 1943 по 1948 годы включительно, я опубликовал тринадцать научно-фантастических рассказов, причем все до единого я продал «Поразительной фантастике». Все эти годы меня преследовала мысль, что на самом деле никакой я не писатель, а просто удачливый человек, натолкнувшийся на незанятый рынок сбыта, и если что-нибудь случится с «Поразительной» или с ее редактором мистером Кэмпбеллом, мне конец.
Я с трудом дочитал статью и лишь в самом конце (чуть ли не в примечании) обнаружил, что для «Поразительной фантастики» сделали исключение. Это был единственный журнал, который «Street & Smith» решили оставить.
Приговор отложили, но мне по-прежнему было не по себе. С «Поразительной фантастикой» и мистером Кэмпбеллом может что-то случиться. (До сих пор, кстати, с журналом ничего не случилось! Прошло уже двадцать лет с того дня, как я прочитал напугавшую меня статью; «Поразительная фантастика» по-прежнему процветает, хотя у нее другой издатель, да и название изменили на «Аналог». А вот редактором работает все тот же неутомимый мистер Кэмпбелл.)
С 1949 по 1950-й я напечатал в «Поразительной» еще четыре рассказа, после чего наступил перерыв. В 1950 году неожиданно начал выходить новый журнал научной фантастики под энергичным руководством редактора Горация А. Голда.
В период подготовки журнала мистер Голд напряженно искал оригинальные рассказы и поинтересовался, не могу ли я что-либо предложить. Я не был уверен, что мистеру Голду понравится моя писанина. К тому же я не знал, как я переживу отказ, который окончательно подтвердит, что никакой я не писатель, а так, автор одного редактора.
Как бы то ни было, мистер Голд настоял на своем. Я написал два рассказа, и он оба взял.
Полагаю, первый рассказ он принял под давлением обстоятельств; рассказ был запланирован на первый номер, который выходил в страшной спешке. Второй рассказ вышел во втором номере, другими словами, явной необходимости его покупать у редактора не было. Я воспринял его продажу как признание моего литературного дара. На этом длившиеся семь лет терзания и сомнения завершились. Перед вами именно второй мой рассказ.
И еще. Редактора жить не могут без того, чтобы не поменять название рассказа. Бог знает, что ими руководит! У некоторых редакторов получается лучше, у других — хуже. Мистер Голд представлял особый случай.
Я назвал этот рассказ «Зеленые пятна». Почему, вы поймете, когда дочитаете до конца. По непонятной причине название мистеру Голду не понравилось, и он заменил его на «Незаконнорожденный миссионер». Не понимаю, чем этот вариант мог прийтись по душе здравомыслящему человеку (разве что обилием удвоенных согласных).
Итак, пользуясь случаем, я меняю заголовок на первоначальный. Надеюсь, никто не упрекнет меня в поспешности. Я ждал этой возможности восемнадцать лет.
Он проскользнул на борт корабля! Десятки (с таким же заданием как у него) ждали за энергетическим барьером, им казалось, что ожидание напрасно. Но все-таки барьер исчез, правда всего на две минуты, и он преодолел его. — Объединение организмов все же взяло верх над фрагментами жизни.
Никто из остальных ждущих не смог действовать достаточно быстро, чтобы воспользоваться выпавшим шансом, но это не имело значения. Одного его было достаточно. Он справится и один.
Постепенно радость угасла, и навалилось одиночество. Плохо, ужасно и неестественно, оказывается, отделиться от всего остального единого организма и самому стать фрагментом жизни. Как только эти пришельцы выносят то, что они являются фрагментами?
Он искренне посочувствовал пришельцам. Испытав на себе состояние фрагментации, он понял какой безумный страх они ощущают, какое невыносимое одиночество. Именно оно, делает их поступки неадекватными. Как иначе объяснить что, прежде чем посадить свой корабль, они превратили огромную площадь диаметром в милю в раскаленный докрасна круг? В результате чего погибли даже организмы, обитающие на глубине десяти футов.
Он включил восприятие, жадно прислушался, позволяя мыслям пришельцев пропитать его сознание. Он наслаждался прикосновением чужой жизни. Придется ограничить эту радость. Нельзя забывать себя.
Но никакого вреда от прослушания мыслей не бывает. Отдельные фрагменты жизни на корабле мыслили довольно четко для таких примитивных и несовершенных созданий. Их мысли напоминали крошечные колокольчики…
— Я чувствую себя зараженным. Постоянно ощущаю грязь, — сказал Роджер Олден. — Понимаете, о чем я? Мою руки чуть ли не каждую минуту, но это не помогает.
Джерри Торн терпеть не мог драматичных заявлений и даже не взглянул в сторону Роджера. Корабль все еще маневрировал в стратосфере планеты Сэйбрук, и Джерри предпочитал не отрываться от приборов.
— Не вижу причин для беспокойства. Ничего ведь не произошло.
— Надеюсь, что нет, — вздохнул Олден. — По крайней мере все скафандры оставили в шлюзовой камере для полной дезинфекции. И всех, кто выходил наружу, подвергли радиационному душу.
— Тогда чего ты нервничаешь?
— Не знаю. Барьер все-таки ломался.
— Понятно, что лучше бы ему не ломаться. Но всегда что-то выходит из строя.
— Непонятно другое, — раздраженно сказал Олден. — Я ведь был там, когда это произошло. Барьер полетел во время моей смены. Не было никакой причины перегружать сеть. А оказалось, что к ней подключили совершенно постороннее оборудование. Совершенно.
— Бывает. Знаешь, какие у нас бестолковые люди.
— Непохоже. Я слышал как Старик проводил расследование. Никто не смог объяснить, как такое могло случиться. От линии энергетического барьера запитали защитный контур корпуса корабля, а это две тысячи киловатт. Причем всю прошлую неделю пользовались другой линией. Почему они ни с того ни с сего перешли на эту, никто не знает.
— А ты знаешь?
— Нет, но я думаю, может, вся бригада оказалась… — Олден запнулся, подыскивая нужное слово, — загипнотизирована. Этими тварями.
Торн посмотрел Олдену прямо в глаза:
— Не говори так больше никому. Не советую. Барьер полетел всего на две минуты. Если бы хоть одна былинка просочилась на корабль, наши культуры бактерий в течение получаса сигнализировали бы нам об этом. Через несколько дней мы бы определили проникновение по колониям фруктовых мушек. Короче, к нашему возвращению это отразилось бы на хомяках, кроликах, может быть, козах. Ты усвой одно, Олден: ничего не случилось. Ничего.
Олден развернулся на каблуках и вышел из рубки, пройдя в двух футах от лежащего в углу существа.
Он отключил центры восприятия, и чужие мысли потекли мимо. В любом случае эти фрагменты жизни не представляют для него интереса, поскольку непригодны для стоящей перед ним задачи — не приспособлены для продолжения жизни. Даже будучи фрагментами, они были ущербными.
Теперь следующий тип фрагментов… эти уже совсем другие. С ними можно было начать работать, и надо быть осторожнее. — Искушение может оказаться непреодолимым, а ему нельзя выдать свое присутствие на борту корабля до тех пор, пока пришельцы не приземлятся на свою родную планету.
Он сосредоточился на других отсеках корабля, поражаясь разнообразию живых форм. Причем каждое существо, каким бы крошечным оно ни казалось, было самодостаточным. Он с трудом заставлял себя об этом думать, пока ему не стало невыносимо противно и не захотелось вернуться к нормальной жизни.
