Как и следовало ожидать, мысли мелких фрагментов оказались несущественными и поверхностными. Извлечь из них было нечего, что лишний раз подчеркивало необходимость «Объединения». Именно это задевало его острее всего.

Один фрагмент жизни сидел на корточках и теребил лапами окружающую его сетку. Мысли его были прозрачны, но ограничены. Главным образом они касались ломтика желтого фрукта, который поедал соседний фрагмент. Ему очень хотелось получить этот ломтик. И лишь тонкая сетка, разделяющая фрагменты, удерживала его от того, чтобы наброситься на соседа и отобрать желанную еду силой.

Он отключил восприятие, не в силах терпеть отвращение. Фрагменты соперничали из-за пищи!

Он попытался дотянуться до мирной гармонии родного дома, но их уже разделяло огромное расстояние. Он мог дотянуться только до пустоты, которая отсекла его от разума и здравого смысла.

На мгновение он затосковал даже по ощущению мертвой земли между барьером и кораблем. Прошлой ночью он ползком преодолел это расстояние. Участок был мертв, но даже по другую сторону барьера он все еще чувствовал успокаивающее дыхание организованной жизни родной планеты.

Он лежал вцепившись в поверхность корабля рядом с  воздушным шлюзом. Когда шлюз открылся он пробрался пробрался туда, стараясь не попасть под многочисленные ноги. Позже пришлось преодолеть еще ряд дверей. И вот он лежит, превратившись в фрагмент жизни, неподвижный и незаметный.

Он осторожно подключил прием в прежней фокусировке. Сидящий на корточках фрагмент жизни яростно терзал проволочную сетку, по-прежнему стремясь к чужой еде, хотя из них двоих был менее голоден.

Ларсен сказал:

— Не корми эту тварь. Она вовсе не голодна, просто бесится, видя, что Тилли ест, а у нее еда уже закончилась. Жадная обезьяна! Скорей бы домой, чтобы не видеть больше всех этих животных.

Он погрозил старшей самке шимпанзе, и та возмущенно зашамкала в ответ.

— Хорошо, хорошо, — проворчал Ризо. — Тогда какого черта мы тут околачиваемся? Время кормежки закончилось. Пошли.

Они миновали загоны с козами, клетки с кроликами и хомяками.

— Вызвались добровольцами в исследовательскую экспедицию, — с горечью произнес Ларсен. — Герои. Провожали с речами… а потом заставили работать смотрителем в зоопарке.

— Тебе платят двойную зарплату.

— Ну и что? Я ведь не за деньги сюда записался. На первой встрече нам сказали: пятьдесят на пятьдесят, что мы можем не вернуться и закончим как Сэйбрук. Я пошел потому, что хотел чего-то важного и значительного.

— Что там говорить, ты у нас просто герой, — пробурчал Ризо.

— Я не хочу быть сиделкой при животных.

— Эй, — Ризо остановился, вытащил из клетки хомяка и погладил его. — Тебе не приходило в голову, что, может быть, внутри одного из них сейчас образовываются крошечные малыши?

— Умник! Их же каждый день тестируют.

— Ладно, ты прав. — Он потрепал зверька за морду, и тот потешно сморщил носик. — Просто представь: однажды утром ты заходишь, и видишь, что они уже здесь. Новые крошечные хомячки таращатся на тебя мягкими, зелеными пятнышками меха, который растет у них в том месте, где должны быть глаза.

— Заткнись, черт тебя подери! — заорал Ларсен.

— Маленькие, мягкие, зеленые пятна блестящего меха, — пробормотал Ризо и с неожиданным отвращением швырнул хомяка в клетку.

Он снова подключил восприятие и изменил фокус. Каждому фрагменту жизни дома находился грубый аналог на корабле.

Здесь были бегающие различных видов, плавающие и летающие. Среди летающих попадались крупные с ощутимыми мыслями, но были и маленькие с прозрачными крылышками. Последние передавали только обрывки чувственных восприятий, причем даже их умудрялись исказить. Собственного интеллекта у них практически не было.

Местные неподвижные походили на домашних неподвижных, были такими же зелеными и существовали за счет воздуха, воды и почвы. Здесь наблюдался умственный пробел. Они руководствовались лишь светом, влажностью и гравитацией.

Каждый фрагмент на корабле, как подвижный, так и неподвижный, являлся лишь пародией на жизнь, насмешкой над ней. Как хочется приняться за работу. Но еще не время. Нет. Еще не время. — Он решительно подавил свои чувства. Как-то раз эти фрагменты уже прилетали; тогда все, весь объединенный организм попытался им помочь, но поторопившись, плохо подумав. Ничего не вышло. На этот раз план другой, нужно подождать.

Лишь бы только его не обнаружили.

Пока все шло нормально. Главное, его не заметили в штурманской рубке. Он прижался к полу, стараясь поскорее забиться в угол. Никто не наклонился, не поднял и не уничтожил его. Ему пришлось долго не двигаться. Иначе любой мог повернуться и увидеть жесткий, похожий на червяка предмет длиной в шесть дюймов. Вначале взгляд, потом крики и… все кончено.

Но в этот раз, похоже, он выждал хорошо. Корабль давно взлетел. Штурманская рубка опустела, пульт заперт.

Он быстро нашел трещинку в стальном кожухе, под которым проходили провода.

Передняя часть его тела была острой и жесткой, как рашпиль. Он выбрал провод не находящийся под напряжением нужного ему диаметра и рассек его одним прикосновением; отступив на шесть дюймов, перерезал его еще раз. Вырезанный кусок он толкал перед собой, пока не задвинул в самый угол панели, где никто не смог бы его обнаружить. С внешней стороны провод был покрыт эластичным коричневым материалом, а сердцевина его была сделана из блестящего, гибкого металла. На сердцевину он, конечно, не походил, ну и ладно. Достаточно, что покрывающая его кожица была специально создана такой, чтобы напоминать поверхность провода.

Он вернулся и ухватился за обрезанные концы спереди и сзади. Крошечные диски-присоски вступили в действие, тело напряглось и вытянулось, исчезли даже швы в тех местах, где он присоединился к обрезанному проводу.

Теперь они ни за что его не найдут. Будут смотреть прямо на него и видеть сплошной длинный провод.

Если, конечно, не станут присматриваться очень тщательно. Тогда в определенном месте заметят два крошечных пятнышка мягкого, блестящего, зеленого меха.

— Примечательно, — заметил доктор Вайс, — что эти зеленые волосики обладают такими колоссальными возможностями.

Капитан Лоринг осторожно разлил бренди. В некотором смысле событие надлежало отметить. Через два часа закончится подготовка к прыжку через гиперпространство, а после этого, еще через два дня, они вернутся на Землю.

— Значит, вы убеждены, что зеленый мех — это орган восприятия?

— Именно так, — кивнул Вайс. От спиртного лицо его пошло пятнами, но он понимал, что повод действительно есть, очень хорошо понимал. — Эксперименты прошли с большими трудностями, но получены чрезвычайно важные результаты.

Капитан жестко улыбнулся:

— С большими трудностями… Можно, наверное, сказать и так. Только я бы на вашем месте ни за что не пошел на такой риск.

— Чепуха. Мы здесь все герои. Все, кто полетел на этом корабле — добровольцы и храбрецы, достойные барабанов, фанфар и труб. Вы тоже рисковали, прилетев сюда.

— Вы первым пересекли барьер.

— Да риска-то особого и не было, — пожал плечами Вайс. — Я же предварительно выжег перед собой всю землю, не говоря о том, что меня окружал передвижной барьер. Это все чепуха, капитан. Не будем считать, кто сделал меньше, а кто больше. Помимо всего прочего, я мужчина.

— Так-то оно так, но бактерий в вас не меньше, чем в женщине. А значит, вы одинаково уязвимы.

В разговоре наступила пауза, необходимая для того, чтобы выпить.

— Хотите еще? — спросил капитан.

— Нет, спасибо. Я свою норму уже превысил.

— Давайте по последней, за удачу. — Капитан поднял бокал в сторону уже пропавшей из виду планеты Сэйбрука. Только ее солнце сияло самой яркой звездой на видеоэкране. — За маленькие зеленые волосики, благодаря которым Сэйбрук все понял.