Мартен остановился. Дышать было трудно. Он мог произнести только одно слово и с его помощью задал вопрос:
— Левкович?
Он застыл перед скамейкой, ожидая, пока старик медленно поднимется на ноги, буравя его темными слезящимися глазами.
— Мартен, — вздохнул старик. — Самюэл Мартен. Вот ты и пришел.
Слова звучали как будто с двойной выдержкой, под английским слышалось дыхание другого языка. Так, под «Самуэлем» Мартен уловил невнятную тень «Шму-эля».
Старик вытянул морщинистые руки с перекрученными венами, но потом опустил их, словно опасаясь дотронуться до Мартена.
— Я искал тебя, однако в диких просторах города, который только еще будет, слишком много людей. Слишком много Мартенсов и Мартинесов и Мортонов и Мертонов. Я остановился, только когда добрался до зелени, и то на мгновение. Я не впаду в грех и не перестану верить. И вот ты пришел.
— Это я, — сказал Мартен и понял что это так. — А ты — Финеас Левкович. Почему мы здесь?
— Я Финеас бен Иегуда, получивший имя Левкович по указу царя, который всем нам присвоил имена. А здесь мы, — тихо продолжал старик, — потому что я молился. Когда я был уже стар, Лия, единственная моя дочь, дитя моих преклонных лет, уехала с мужем в Америку, оставив заботы прошлого ради надежд на будущее. Сыновья мои умерли, жена моя Сара, отрада моей души, умерла еще раньше, и я остался один. Пришло время и мне умереть. Но я не видел Лию с тех пор, как она уехала, а весточки от нее приходили так редко. Душа моя стремилась повидать сыновей ее плоти, продолжение моего семени, сыновей, в которых моя душа могла бы жить дальше и не умереть.
Голос старика был тверд, а под его словами перекатывалась беззвучная тень древнего языка.
— И был мне ответ. Я получил два часа, чтобы увидеть первого сына по моей линии, родившегося в новой стране и в новое время. Сын дочери дочери моей дочери, нашел ли я тебя среди роскоши города?
— Но зачем был нужен этот поиск? Почему бы не свести нас всех вместе?
— Потому что в надежде поиска заключена радость, мой сын, — торжественно провозгласил старик, — и обретение исполнено сладости. Мне дали два часа, чтобы я искал, два часа, чтобы я нашел… и вот ты предстал предо мной, тот, кого я не искал при жизни. — Голос его был стар и спокоен. — С тобой все хорошо, сын мой?
— Теперь, когда я нашел тебя, со мной все хорошо, — ответил Мартен и опустился на колени. — Благослови меня, отец, чтобы мне было хорошо во все дни моей жизни с девушкой, которую я хочу взять в жены, и с малышами, которые родятся от моего семени и от твоего.
Он почувствовал, как на его голову легко опустилась старческая рука, после чего послышался лишь безмолвный шепот.
Мартен поднялся.
Глаза старика с мольбой вглядывались в его лицо. Мартену показалось, что взгляд их терял резкость.
— Теперь я спокойно вернусь к отцам моим, сын мой, — произнес старик, и Мартен остался один в пустом парке.
Неожиданно мир качнулся и ожил. Солнце возобновило прерванный бег, подул ветер, и вместе с этим ощущением все скользнуло обратно…
В десять часов утра Сэм Мартен выбрался из такси, безуспешно пытаясь нащупать бумажник, в то время как мимо неслись другие машины.
Красный грузовик притормозил, потом снова поехал. Белая надпись на его борту извещала:
«Ф. Lewkowitz и сыновья.
Оптовая торговля одеждой».
Мартен ее не заметил. Тем не менее, он каким-то образом знал, что все с ним будет хорошо. Знал, как никогда раньше…
Что это за штука — любовь?
What is This Thing Called Love?
© 1961 by Isaac Asimov
© В. Баканов, перевод, 1997
У этого рассказа сложная история. Она началась в году 1938-м или 1939-м, когда один журнал, названия которого я приводить не стану, на протяжении полудюжины номеров пытался «раскрутиться», публикуя то, что я могу определить как «пикантные фантастические рассказы». Учитывая сексуальную свободу, допустимую для современных авторов, те древние «пикантные» рассказы ныне читаются примерно как «Двойняшки Боббси в космосе», но тогда немногочисленные читатели того журнала воспринимали их как «клубничку».
Основными сюжетами тех рассказов была горячая страсть инопланетных монстров к земным женщинам. Одежду у женщин непременно срывали, а не снимали, а их груди описывали набором эллиптических фраз. Журнал помер заслуженной смертью, и не столько из-за опубликованного в нем секса и садизма, сколько из-за смертельной однообразности и качества «произведений».
Занавес опускается и вновь поднимается в 1960 году. У журнала «Плейбой» появляется желание повеселиться за счет фантастики. В нем публикуется статья под названием «Девушки для Бога Слизи», в которой вся фантастика (правда, добродушно) представлена как сплошной секс и садизм. Они могли отыскать очень мало настоящего материала для сатиры, потому что до 1960 года не существовало другой области литературы (пожалуй, за исключением рассказиков для детей в бюллетенях воскресных школ) столь пуританской, как фантастика. После 1960 года сексуальное либертарианство проникло даже в научную фантастику.
Поэтому «Плейбою» пришлось иллюстрировать свою статью забавно-сексуальными обложками вымышленных журналов, а все цитаты выдирать из единственного источника — того самого журнала, что я упоминал выше.
Когда Селия Голдсмит, редактор журнала «Amazing Stories», прочитала эту статью, она немедленно позвонила мне и предложила написать рассказ под названием «Плейбой и Бог Слизи» — сатиру на сатиру. У меня возникло сильное искушение написать такой рассказ по нескольким причинам:
1) Мисс Голдсмит нельзя описать — ее надо видеть. Я не знаю другого редактора НФ журнала, столь похожего на девушку из шоу, а меня эстетически привлекают (или что-то в этом роде) девушки именно такого типа.
2) Я воспринимаю фантастику всерьез, и меня очень задело, что «Плейбой» высмеял ее, воспользовавшись журнальчиком 1938 года. Мне захотелось отплатить им той же монетой.
3) Я быстро придумал, что именно хочу написать. Поэтому я написал рассказ «Плейбой и Бог Слизи», вставив в него несколько тех же цитат, что использовал «Плейбой», и попытавшись изобразить, каким в действительности может оказаться контакт между сексуально озабоченным инопланетянином и земной женщиной. (Следует упомянуть, что последние три абзаца написаны мисс Голдсмит. В моем варианте оказалась весьма претенциозная концовка, а у мисс Голдсмит получилась гораздо удачнее. Поэтому я решил оставить ее вариант, и не только в журнале, но и здесь.)
Осталась проблема с названием — оно было попросту отвратительным. Когда покойный (увы!) Грофф Конклин, один из неутомимейших составителей антологий, решил вставить этот рассказ в очередную свою антологию, он меня довольно-таки жалостливо спросил, нет ли у меня другого названия.
— Еще бы! Как насчет «What is This Thing Called Love?»
Грофф оказался очень доволен, я тоже. Он использовал это название, и здесь этот рассказ называется так же.
— Два совершенно разных вида! — настаивал капитан Гарм, пристально рассматривая доставленные на корабль создания. Его оптические органы выдвинулись далеко вперед, обеспечивая максимальную контрастность.
Проведя месяц на планете в тесной шпионской капсуле, Ботакс наконец блаженно расслабился.
— Не два вида, — возразил он, — а две формы одного вида.
— Чепуха! Между ними нет никакого сходства. Благодарение Вечности, внешне они не так мерзки, как многие обитатели Вселенной. Разумный размер, различимые члены… У них есть речь?
— Да, капитан, — ответил Ботакс, меняя окраску глаз. — Мой рапорт описывает все детально. Эти существа создают звуковые волны при помощи горла и рта — что-то вроде сложного кашля. Я и сам научился. — Он был горд. — Это очень трудно.
