Он поступил как раз наоборот! Зная, что нетерпеливый Таль любит создавать кризис чуть ли не в дебюте, Петросян применил вариант испанской партии, который ведет к стесненной позиции у черных. Но при этом пешечные цепи, словно сплошная линия окопов, разделили враждующие армии. Позиционная война. У белых, правда, большая свобода действий, широкие возможности для маневрирования, длительная инициатива. Быть может, стратегически партия белых даже выиграна. Но — и в этом-то и состоял хитрый замысел Петросяна — позиция требовала долгой, кропотливой работы, а Талю это было не по душе.

И добившись отличного атакующего положения, Таль действительно поспешил. Приняв предложенную Петросяном жертву ладьи за легкую фигуру, он, вместо того чтобы на некоторое время расстаться с инициативой и терпеливо перейти к обороне, тут же сам отдал пешку и неосмотрительно вскрыл позицию. Партия была отложена с большим перевесом у Петросяна, но при доигрывании изворотливому Талю все же удалось спастись…

На межзональный турнир, который начался в августе того же года в югославском городе Портороже, Петросян отправился с новым для себя настроением. Рижский чемпионат показал, что и в нем проснулось наконец честолюбие, что он может (и хочет!) оспаривать не просто призовое, а первое место, что он верит в себя настолько, что перспектива оказаться претендентом номер один уже не страшит его, а манит и кажется ему не сказочной, а вполне реальной.

Но в Портороже произошло нечто подобное тому, что и в Риге. Петросян хорошо начал турнир и начиная с четвертого тура вплоть до пятнадцатого находился во главе турнира, причем только в четвертом и пятом — вместе с Авербахом, в шестом — с Олафссоном и в пятнадцатом — с Талем, с седьмого же по четырнадцатый тур он был единоличным лидером. Но на финише Таль опять опередил его, и в конце концов Петросян, набрав двенадцать с половиной очков, разделил с Бенко третье-четвертое места. Таль был первым, имея на очко больше, у Глигорича было тринадцать очков.

Таль, опять Таль… Второй раз смелый рижанин увел у него из-под носа победу. Нет, положительно он должен, должен взять верх над Талем! Тем более что турнир, в котором Петросян собирался дать бой Талю, проходил — как вы думаете, где? — в Тбилиси! Мало того, в Драматическом театре имени Руставели.

Никто из участников XXVI чемпионата не придавал этому обстоятельству особого значения: в театре так в театре, что тут такого! Только один из них, подходя к турнирному залу, каждый раз испытывал глухое волнение: напротив театра, на том же проспекте Руставели, стояло здание Дома офицеров. Турнир проходил зимой, в январе — феврале 1959 года. И хотя та зима была мягкой, перед глазами Тиграна часто стоял худой большеглазый подросток с деревянной отцовской лопатой, сгребающий ночью снег…

Можно ли считать случайностью, что именно в Тбилиси Петросян достиг своего первого великого триумфа — стал чемпионом СССР? Вернувшись к отчему дому, на проспект Руставели, Петросян словно отчитывался перед своим детством, перед своим поколением, перед своими родными и друзьями, перед бесчисленными болельщиками.

Наконец-то они дождались своего часа! Во второй половине турнира напористый Петросян, смелый, задорный, не боящийся опасности, хотя и не рвущийся слепо в бой, уверенной рукой захватил лидерство. Но на этот раз он никому не дал обойти себя, и даже Таль с его традиционным бурным финишем отстал от Петросяна на целое очко, разделив со Спасским второе-третье места.

В игре Петросяна в Тбилиси обращала на себя внимание удивительная гармоничность выстраданного им гибкого, упругого стиля, в котором неуязвимость в защите очень естественно сочеталась с умением мощно атаковать, а тонкое позиционное чутье подкреплялось острым как бритва тактическим оружием. Он не проиграл ни одной партии, а выиграл восемь — всего на одну меньше, чем Таль в XXIV и XXV чемпионатах. Но Таль в двух этих турнирах в общей сложности потерпел все же пять поражений. Стало быть, почти такая же результативность, но зато куда больший запас прочности.

Эта гармоничность стиля была замечена и одобрена самим чемпионом мира. В статье «О стиле шахматиста», напечатанной в «Огоньке», Ботвинник, отдав дань позиционному искусству нового чемпиона, далее подчеркнул: «Разумеется, если бы Тигран Петросян был бы только специалистом в области позиционной борьбы и не был бы к тому же хитроумным тактиком, он не сумел бы одержать столь убедительную победу в Тбилиси!»

Читая эти строки, хитроумный тактик чувствовал себя счастливым…

Тбилисский чемпионат окончательно убедил Петросяна в том, что он вправе поставить, перед собой теперь уже реальную цель — завоевание титула чемпиона мира.

Самокритичный, трезво мыслящий Петросян, придя к такому решению, не мог не окинуть требовательным взором свои войска. У него дух захватывало от грандиозности задачи, и он не мог позволить себе хоть что-то упустить в подготовке к решающим сражениям.

Некоторой модернизации вновь потребовал его стиль. Почти все пятидесятые годы прошли под знаком классического позиционного стиля Ботвинника и Смыслова. Под их влиянием, осознавая это или нет, находился и Петросян. Как Ботвинник и Смыслов, он, как мы знаем, играл «по позиции» даже в том возрасте, когда, казалось бы, мог позволить себе шалости.

Что ж, «по позиции» играли и играют всегда, а игра с нарушением требований позиции ошибочна и при правильных действиях противника непременно должна кончиться поражением, не так, ли?

В действительности все это не так просто. Известно, например, что великий Ласкер, властвовавший на шахматном троне более четверти столетия, нередко играл не «по позиции», а, так сказать, «по партнеру». Иначе говоря, Ласкер смотрел на шахматную борьбу как на столкновение индивидуальностей, характеров, даже мировоззрений, находя в ней скрытые философские и психологические аспекты, и порой избирал объективно не сильнейшее, но субъективно единственно верное решение. При этом главным для него иногда была не столько позиция, сколько личность противника, его психологическая настроенность, его особенности и склонности, и не только шахматные, но даже и человеческие.

Разумеется, многие мастера в той или иной степени пользуются психологическими факторами (в том числе и Ботвинник), но среди шахматистов прошлого только Ласкер с его философским складом ума возвел игру с максимальным использованием психологических моментов до степени своего творческого кредо. Вот почему, кстати, Ласкер, десятилетиями владевший умами современников, не имел практически последователей, не создал школы — он был слишком индивидуален, был неповторим.

Петросян играл «по позиции» и долгие годы не мыслил себе, что можно действовать иначе. Игра тех, кто, как любят иногда выражаться шахматисты, стреляют из кривого ружья, никогда не вызывала в нем сочувствия. А между тем среди «криворужейников» стали появляться очень талантливые шахматисты, которые, как ни странно, добивались крупнейших успехов. Достаточно назвать хотя бы Корчного.

Объясняя, почему он иногда нарушает позиционные каноны, Корчной писал:

«Еще Эммануил Ласкер в свое время заметил, что при равновесии сил на доске партии редко бывают содержательными и чаще всего заканчиваются вничью.

Шахматист, который не любит ничьих (а я отношусь к этому типу), должен как-то нарушить равновесие. Либо он что-то жертвует и благодаря этому захватывает инициативу, либо позволяет атаковать сопернику, создавая у него в качестве компенсации какие-либо слабости в позиции, чтобы потом их использовать».

Итак, нарушение равновесия — вот та главная цель, которую ставит перед собой шахматист, если он хочет уклониться от «правильной» ничьей, даже если при этом он уступает инициативу сопернику, либо что-то жертвует, или, наконец, ослабляет свою позицию. Нарушение — само это слово указывает на то, что в позиций что-то должно нарушиться, сломаться.

Уже игра Корчного (с которым он впервые встретился еще на всесоюзном юношеском турнире 1946 года) вызывала у Петросяна серьезные раздумья. Что-то, однако же, должно быть в этой «неправильной» игре, если Корчной что там ни говори, а достигает безусловных успехов.